Иди и возвращайся

Евгения Овчинникова

© Овчинникова Е. С., текст, 2019

© ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2019

Из будущего

– Девушка, стойте, туда нельзя! – Наперерез мне бежал полицейский. Он протянул руку, чтобы схватить меня, но ему помешал папа.

Я перепрыгнула через толстую цепь, отделявшую тротуар от проспекта, и ворвалась в поток демонстрантов.

Перед глазами мелькали георгиевские ленточки, гвоздики, зонты, портреты. Черно-белые и отреставрированные с неестественным румянцем. Я расталкивала толпу, от неожиданности люди выпускали из рук фотографии дедушек и цветы. Они падали на асфальт и мгновенно сметались теми, кто шел следом. Анна Аркадина, 1921–2001. Николай Пряхин, 1899–1943. Виктор Суслов, 1911–1967. Последний упал мне под ноги, и я отпрыгнула назад, чтобы не наступить на его фотографию.

– Простите, извините, пожалуйста, – шептала я, зная, что меня все равно никто не слышит, что люди, через которых я пробираюсь на противоположную сторону проспекта, будут с негодованием вспоминать о подростке, испортившем им праздник.

Колонки позади похрипывали:

– …Хр-р… мы дни и ночи, было трудно очень, но баранку не бросал шофер.

Я ударялась о зонты, сумки и плечи. В середине проспекта, столкнувшись с полным мужчиной, едва не полетела вниз, под ноги толпе, но кто-то, чьего лица я не успела увидеть, поднял меня за капюшон. Едва почувствовав опору под ногами, я вырвалась и продиралась на ту сторону, туда, где увидела знакомые глаза под ярким зонтом.

– Что вы делаете? Осторожно! – возникшая на пути бабушка выставила руку, преграждая мне дорогу. Навалившись, я едва не опрокинула ее на спину, но ее успели подхватить шедшие следом люди.

– Ненормальная! – крикнула она мне вслед.

Мне не было стыдно. Меня несла волна любви, тоски и одновременно – страха, что я снова ошиблась.

Поток демонстрантов снес меня вправо. Наконец выбравшись, я рванулась влево, сталкиваясь с прохожими, но зонта нигде не замечала. Развернулась и увидела, как он уходит в противоположную сторону. Побежала обратно, стараясь не упустить его из виду, пока он не свернул на Пушкинскую. Прибавляя скорости из последних сил, распугав людей на крыльце ресторана, я неслась следом, а в голове в такт веселой военной песне стучали слова: неужели, неужели это была она?

Глава 1,
в которой рассказывается, с чего все началось

Когда мне было одиннадцать, в моей комнате поселилось чудовище. Ночами я вертелась под его недобрым взглядом и, когда силы меня покидали, засыпала. Если становилось совсем невыносимо, я кричала и бежала в спальню родителей, чтобы монстр не успел меня схватить.

Злое чудовище, незаметное глазу, стояло за спиной, когда я делала уроки. Пряталось за шторами и разглядывало меня через щелку. Сидело у кровати, пока я спала. Сквозь некрепкий утренний сон я слышала его дыхание, но когда просыпалась, то видела лишь привычные вещи: гардеробный шкаф, из двери которого торчит край футболки, письменный стол и стул, картонный дом для плюшевых мышек, карту мира на стене.

Когда я с криками ворвалась в спальню родителей во второй раз, они поняли, что дело серьезно, и начали изучать литературу по детским страхам. Мама прошерстила в библиотеках книги по воспитанию, папа разыскал в интернете диссертации по психологии, все на английском. После этого чудовище вышло за пределы комнаты и стало преследовать меня по всей квартире.

Оно невидимо щерилось острыми зубами из темных углов, протягивало лапы за моей спиной, когда я мыла посуду или вытирала пыль. За секунду до прикосновения я успевала обернуться, а чудовище – исчезнуть. Страх сковывал меня, я часами лежала в кровати без движения или сидела за столом, пока не хлопала входная дверь или кто-то из родителей с шумом не проходил мимо комнаты. Чудовище появлялось, только когда я была одна, и приходилось крутиться: звать в гости бабушку, учить уроки у Насти и Вани, пока родители не вернутся с работы.

Конечно, я не была совсем уж маленькая и понимала, что чудовищ, привидений и прочей нечисти не существует, разве только в кино или в воображении сумасшедших. Сумасшедшие, в свою очередь, обитают в дурдоме. Однажды мы с бабушкой ездили туда навещать тетю Любу. Мы шли по длинному коридору, до половины выкрашенному синей краской, с обеих сторон были палаты. Тетю Любу вывели к нам в холл, где уже сидело несколько человек. Они выглядели вполне мирно, но как-то… безумно, что ли. И мне совсем не хотелось думать, что я похожа на этих людей с блуждающим взглядом.

С утра до вечера я повторяла себе, что чудовищ не существует, это только мои фантазии, и стоит мне захотеть, как преследователь исчезнет, рассыплется в пепел, лопнет, как воздушный шарик. Так мне говорила мама. Набравшись храбрости, я нарочно оставалась дома одна. Но проходило пять, десять, пятнадцать минут, и чудовище, хищно улыбаясь, входило в комнату и вставало у меня за спиной, потирая черные чешуйчатые лапы.

– Это иррациональное проявление реального страха, – говорила мама, прочитав очередную книгу.

Однако в книгах не находилось способа избавить меня от реального страха. А я уже не могла ни спать, ни есть, потому что чудовище стало появляться дома, когда там были родители. Спрятаться от него было совершенно некуда.

Мама занималась прикладной наукой и доверяла только фактам. И все пыталась объяснять логически, даже совершенно иррациональные вещи, – я поняла это спустя несколько лет, когда ее уже не было с нами.

– Если чудовище и есть, оно не опасное. Ведь оно ничего тебе не делает! Мы даже ни разу его не видели! – убеждала меня мама.

С этим нельзя было не согласиться – я никогда не видела своего монстра. Не выхватывала его краем глаза в зеркале, не ощущала прикосновений. Монстр не переставлял вещи с места на место, не открывал шкафов. Я не слышала его шагов по ночам, в темноте никто не звал меня по имени. И как резко я ни оборачивалась, не замечала даже темного пятна – он был, несомненно, черного цвета.

Мама не понимала, мне же приходилось постоянно быть начеку. Чудовище готовилось растерзать меня, как только я успокоюсь и перестану вовремя оглядываться.

Однажды я заснула с включенным верхним светом, настольной лампой и ночником у кровати. А проснулась глубокой ночью в кромешной темноте и почувствовала, что чудовище тянет ко мне свои ужасные лапы и вот-вот схватит за горло. Я дико закричала, соскочила с кровати и побежала к двери, но по дороге запнулась о стопку книг, полетела на пол, ударилась о край стола и потеряла сознание.

Очнулась я на коленях у мамы, она плакала, а папа звонил в скорую. Мама промакивала бумажным полотенцем мою разбитую губу и говорила, что никогда-никогда больше не выключит свет в моей комнате.

Меня отвезли в ближайшую больницу, в Раухфуса, с легким сотрясением мозга и подозрением на перелом носа, но все обошлось, и уже в следующий понедельник я радовала одноклассников синим носом и распухшей губой.

Родители всерьез взялись за мое чудовище. Для этого они пробились к супер-пупер детскому психологу, очередь к которому была на полгода вперед.

Мы с мамой пришли в частную клинику и ждали приема часа два: сидели и глядели в плазму с мультфильмами.

Психолог была похожа на бабушку, папину маму, – такая же короткая стрижка и очки с цепочкой.

– Так, Нина. Расскажи о своем чудовище, – потребовала она.

Я в ответ бормотала что-то невнятное.

– Понятно. С конкретными характеристиками затруднения, – строго сказала психолог маме.

Мама кивнула и сжала под столом мою руку.

– Может быть, нарисуешь его? – предложила психолог и протянула мне несколько чистых листов и банку с карандашами. На банке веселые пчелки держали в лапках ведерки, из которых капал желтый мед. Я смотрела на улыбающихся пчелок, на цветочки и изо всех сил старалась представить свое чудовище. Взяла черный карандаш, нарисовала верхний ряд острейших зубов, вытянутую морду, злые глаза. А дальше будто открылась черная дыра, и я в нее полетела.

Мама потом рассказала, что во время припадка, который начался сразу, как только я оторвала карандаш от бумаги, меня с трудом удержали она сама, психолог и прибежавшая на помощь девушка-администратор. Я упала на пол вместе со стулом, билась, кричала, выгибалась дугой. Затихла я только после укола успокоительного. Следующее после морды монстра, что я помню сама, – мы с мамой опять на диване перед кабинетом, я лежу головой у нее на коленях, и мы вместе ждем, когда папа нас заберет.

Тем же вечером мама, которая занималась микробиологией и верила не в чудовищ, а в доказательную медицину, сказала, что собственноручно его укокошит.

– Что сделаешь? – не понял папа.

– Буду всю ночь сидеть у кровати Нины и прибью его сразу, как только появится.

– Но он же не настоящий, – попытался напомнить ей папа.

– Еще какой настоящий. Настоящее не бывает. А значит, его можно убить.

Мы с папой удивленно на нее уставились, а мама с серьезным видом пошла на кухню, отмотала большой кусок фольги, в которой запекали мясо, сделала из нее шлем и надела на голову. Потом взяла из шкафа простыню, накинула на плечи и повязала наподобие плаща. И последним штрихом достала длинный хлебный нож с зазубринами и деревянной ручкой. Ручку тоже обмотала фольгой – получился маленький меч.

---