Ни восхищения, ни хотя бы вежливого удивления Темкиными талантами. И зачем он перед ней разливался? На какие кайфы рассчитывал? Вдобавок опозорился, не заметив сразу то, что она разглядела. Да еще под конец по носу его щелкнула. Все-таки холодная она. Бездушная. Хоть и с симпатичной мордашкой.

Проводив соседку, Артем еще немножко посидел в компе, потом направился на кухню к пирогам и откушал их, не утруждаясь разогревом в микроволновке. Задал Шедулеру сухого корма и плеснул в его миску молока, потом, прихватив кружку с чаем и оставшиеся два пирога, вернулся к компьютеру и вновь погрузился в изучение небывалых возможностей цифрового детища. Ближе к полуночи улегся спать на широченной кровати, стоящей тут же, в его временной комнате на втором этаже пустующей от хозяев дачи, отстроенной как капитальный дом.

Проснувшись среди ночи, понял, что дико хочет курить, и зашарил в потемках в поисках прикроватной тумбочки. Сообразил, что ее тут нет и не было, вылез из-под одеяла, собираясь найти пачку где-нибудь возле компьютера. Не нашел, включил настольную лампу и вспомнил, что уже пять лет как бросил.

Открытие его удивило, потому что курить хотелось душераздирающе, как в те жуткие полгода, когда он выцарапывал, выдирал себя из этой привычки. Были бы поблизости курящие соседи, ломанулся бы к ним, невзирая на время суток.

От попытки раскурить самокрутку из щепоти листового цейлонского удержался как от заведомо никчемной, поэтому поскакал по деревянным ступеням вниз, выхватил из холодильника банку пива и опустошил ее крупными глотками, после чего смог заснуть.

Утром ломка была слабее, решил к пиву не прибегать, отвлекся минералочкой, но озадачен ситуацией был чрезвычайно. Он давно забыл эту дьявольскую дымно-никотиновую жажду, мог спокойно переносить вблизи себя курящих людей, глядя с состраданием на дымящих молоденьких девчонок или с недоуменной грустью на взрослых тетенек и пожилых мужиков с сигареткой в зубах.

Так что с ним? Ответ был очень близко, но ускользал.

К вечеру Артем сумел преодолеть остатки сигаретной тяги, а на следующее утро о ней забыл, как и о необходимости искать ответ. Прошло, и хорошо, и ладненько.

Все последующие дни он был занят бюрократическими делами фирмы, хорошо хоть, что по электронке. Выкроил время, чтобы съездить в Москву и навестить в офисе ребят. Завидуют пацаны, что он от жары в пригороде прячется. Но в Тимофеевке с понедельника дожди наладились, так что завидовать особенно нечему.

Инцидент ночной, трехсуточной давности, подзабылся, причинно-следственной связи между приступом никотиновой ломки и новым графическим редактором выявлено не было. Абсурд чистый – какая еще связь?!

Когда от Влады письмо получил, стало прежде всего приятно, что соседка помнит о его то ли открытии, то ли изобретении. Хотя теперь он уже не считал, будто настолько оно эпохальное, даже конфузился слегка, что с такой патетикой о нем говорил. Однако Влада прислала материал для проверки, и он с энтузиазмом взялся за нее.

Запустил программу, скормил ей фотоснимки, дал команду сканировать их и сличить. Отметил совпадения между предметами и их владельцами, программу закрыл. Посмотрел в соцсетях новостные ленты, отправил несколько прикольных картинок на свои страницы и, довольный прожитым днем, отправился спать.

Проснулся рано, в начале седьмого, с жуткого бодуна и с определенным намерением опохмелиться стаканом портвейна, густого и терпкого, затянуться сигаретой, после чего остатки портвейна допить, смакуя. Затем снова дать храпака, проснуться и, уже со здоровой головой, поискать подходящую компанию, чтобы расписать «пульку». Или забить козла в домино. В домино даже предпочтительнее. А после – с мужиками по пиву.

В одурелых метаниях по дому он наткнулся на дверь в ванную. Мимо колонки водонагревателя ринулся в душевую кабинку спасаться от накатившего безумия холодным душем.

Промерзнув до серых мурашек, выбрался наружу и торопливо зашлепал по дощатым ступенькам наверх, оставляя голыми ногами мокрые следы.

Его осенило. Ответ был найден.

Он вспомнил два снимка, которые вчера ночью в числе прочих прогонял через графический редактор. Фотографии одного мужика в солнцезащитных очках за рулем крутой тачки и другого, небритого и грязного, больше похожего на спившегося грузчика.

Теперь же, всматриваясь в них мысленно, Артем различил струйки миазм, плывущие от «хозяйских» силуэтов в окружающее пространство, и ощутил необъяснимый с ними резонанс, породивший в его душе хотение и решение. Жгучее хотение и непоколебимое решение. Не свои. Вот этих грязных струек, кем бы или чем бы они ни являлись, хотение и решение.

Приплыли. Инвазия. Но не биологическая, а психическая. Или ментальная? Или ментально-психическая. И Артем теперь инвазивный.

Интересно, симптомы долго продержатся, если подпитки не будет? И чем эти гельминты изгоняются?

Будем надеяться, что со временем воздействие их ослабеет, а потом и совсем пропадет. Артем тоже приложит усилия, он все же не хлюпик слабовольный, поборется, сбросит с себя налипшую гадость.

А вот развлекаться с прогой больше не нужно. Хорошо еще, что вчера он не отправил Владе результаты. Как там она, интересно? Тоже подхватила какую-нибудь виртуальную заразу и мучается немотивированной тягой к чему-нибудь эдакому?

Придется ей сказать, что тестирование провалилось, а ее ехидство он как-нибудь переживет.

И программу с компа удалит. И лишние алгоритмы тоже. А на йотофоне она работать будет стандартно.

Однако объяснять Владе ничего не понадобилось.

В поселке случилось ЧП, и Темкин фоторедактор с его дивными возможностями больше соседку не интересовал.

Исчез ее любимый мальчик.

Ушел из дома и не вернулся.

Она его прождала почти час, а потом поняла, что Иван передумал. Или вообще ехать передумал, или передумал ехать с ней.

Или проспал.

Нужно ли его в таком случае разбудить? Можно бы, конечно, но Ваня не хотел, чтобы о его планах знала Евгения Петровна. Не потревожив Евгению Петровну, нельзя разбудить Ваню.

Влада закрыла библиотеку на замок, скотчем прикрепила к двери написанное маркером оповещение, что обмен книг откладывается до после обеда, извините. И неторопливо направилась вдоль по улице Ильича, чтобы, свернув через квартал направо, а потом еще раз, пройти мимо дома Ваниного опекуна.

Населенный пункт под названием Тимофеевка не был ни дачным, ни коттеджным поселком. Не был он в анамнезе и колхозным селом. Тимофеевка – это классический пригород на расстоянии от Москвы в одну остановку на электричке или двух кварталов пешим ходом до бетонного ограждения Московской кольцевой. Застройка пестрая: и срубы с мансардами, еще сталинские, и аккуратные кирпичные домики брежневских времен, и несколько современных коттеджей – опять же либо бревенчатых, либо из бетонных плит, либо из кирпича.

Воздух в поселке был не идеален, но и не слишком загазован, и уж конечно чище и приятнее, чем в любом спальном районе Москвы. А преимущество очевидно – близость к столице. Тимофеевская молодежь и люди среднего возраста предпочитали ездить на заработки в Москву, а не в ближний райцентр, до которого, кстати, добираться было сложнее и дольше. Имелись в поселке и дачники – бывшие аборигены, которые, обзаведясь жилплощадью в столице, не пожелали расстаться с загородной недвижимостью и наезжали сюда для отдыха.

Влада Лукианова тут тоже в каком-то смысле для отдыха пребывала. Нельзя сказать, что семья Лукиановых, состоящая из мамы, бабушки, младшего брата с женой и двух их малолетних отпрысков, в четырехкомнатной квартире теснилась, но шуму, сутолоки и суеты было очень много. Как только появлялась возможность съехать на пару месяцев от родных и любимых, Влада подыскивала дачку для аренды и собирала чемоданы.

В Тимофеевку она прибыла впервые, поскольку коттедж в соседней Коммунарке, предоставлявший ей в течение шести последних лет кров на летние месяцы, был хозяйкой продан, а новые владельцы плотно обосновались на всех его этажах. Да и не стала бы Влада селиться под одной крышей с табором. В Москве у нее собственный табор, от которого и бегает регулярно.

Семья ее любила, и Влада любила свою семью тоже. Но еще она любила уединение и тишину и, кроме всего прочего, не могла избавиться от ощущения, что ее родные, хоть и сочувствуют ей по поводу разрыва с мужем, однако отнюдь не рады, что Влада опять вселилась в свои пятнадцать квадратов, на которые рассчитывали брат и невестка. Наверное, рассчитывали. Прямо об этом ей никто не говорил. Наверное, ждут не дождутся, когда она снова выйдет замуж и освободит помещение. Хотя предположение это из разряда гадких мыслей о самых близких, такие мысли нужно гнать.

Но как ни гони, а лезут, проклятые, поэтому Влада старалась относиться к ситуации философски, а про себя думала иронично, что лучше бы домочадцы беспокоились о том, чтобы не привела она в эту свою, вновь занятую, пятнадцатиметровку следующего мужа, и не оказался бы он дебоширом и пьяницей.

Ей нужно жить одной, но как это исполнить? Снимать постоянно квартиру – это маму обидеть и бабушку. Купить? На какие шиши?

Может, поселиться здесь, у тети Тани Гущиной? Продолжать выплачивать мизерную ежемесячную аренду, а родных известить, что выкупила полдома у хозяйки.

Если вранье вскроется, будет очень неприятно. Причем сразу всем.

---