Они выглядели такими готовыми к тому, чтобы стать родителями – казалось, все внутри них звенит от этой готовности и от нервного напряжения вот-вот посыплются искры. Пока Винни занималась приготовлениями к появлению малыша, Чарльз подчищал концы на работе. Он планировал провести с ними первые шесть недель жизни Джека.

– И в результате мы поубиваем друг друга, – смеялась Винни в прошедший уик-энд. – Невозможно торчать нос к носу так долго.

Хотя я сомневалась, что за все это время они хоть раз повысят голос. В прошлом такого никогда не случалось.

Они выглядели абсолютно гармонично, пока Чарльз путешествовал на кухню и обратно, подавая чай и принося различные детские принадлежности, которые Винни хотела мне продемонстрировать. При этом успевал рассказать, сколько всего пришлось приобрести, готовясь к рождению сына. В энтузиазме он не уступал Винни, и мысли о том, каким отцом он станет, распирали его так же, как Винни распирал младенец.

Помимо сходства со всеми заботливыми мужьями, в нем наблюдалось сходство с одной из тех собак, что отказываются покидать беременную хозяйку. Его желание чем-то помочь Винни было неиссякаемым – он был предан ей до бесконечности. На «Ютьюбе» научился делать массаж ног. Когда наступило время прощаться, стоял рядом с Винни на ступеньках крыльца, обняв ее за плечи, как будто хотел от чего-то защитить, пока они махали мне вслед.

В следующий раз он должен был распахнуть передо мной дверь и представить новорожденного сына. Теперь этого никогда не случится.

Обычно по пути на работу я читаю новости в телефоне, но сегодня не могла понять смысла слов перед глазами. И пока двухэтажный автобус пробирался по укутанным смогом улицам юго-западного Лондона, я все пыталась как-то связать долгожданного Джека со всеми его будущими возможностями с этим мертвым малышом, над которым оставалось только преклонить в рыданиях колени, вместо того чтобы ласкать и ворковать над ним. Связать с неподвижным телом, всего несколько дней назад ерзавшим под туго натянутой кожей живота Винни.

У меня было ощущение, что утром я проснулась в параллельной вселенной, привела себя в порядок и села на сороковой маршрут, приехав черт знает куда. А в нашей родной вселенной Джек, конечно, вручен счастливой матери и благополучно засопел в теплых и ласковых руках моей лучшей подруги и верного товарища, столько раз обнимавших меня…

Но мой собственный ребенок вдруг пошевелился в этой измененной реальности. Он подтвердил свое существование, свое наличие, свои права на меня и на окружающий мир. И это было самое земное и острое ощущение, которое я когда-либо испытывала.

Когда я появилась в офисе, кандидаты уже расположились вдоль одной из стен. Склонив аккуратно причесанные головы, они уставились в экраны телефонов, сидя под пластиковым логотипом-переростком нашего журнала: «От»^[1]. Одна из любимых шуток Мофф – полные надежд люди помещались под довольно прямолинейным указанием на то, чего они хотят достичь.

Я достаточно хорошо знала своего босса, чтобы осознавать, что она срежиссировала практически всю свою жизнь. Будучи в первую очередь охотницей за сенсациями, Мофф видела их практически во всем: фотографии, дизайн страниц и заголовки – только это занимало каждый ее день. Две женщины, соперничающие друг с другом за редкую возможность поработать в одном из самых успешных в стране журналов мод – пусть даже то короткое время, пока я буду в декретном отпуске, – коллизия, коей главный редактор этого журнала, Эмили Моффатт, не могла пропустить. Наверняка предложит проигравшей написать о своем опыте в следующий номер.

Я быстро прошла мимо, стараясь не разглядывать их слишком пристально, благодарная богу за то, что живот пока еще не слишком сильно выпирает и что я все еще похожа на этих двух изящных, хорошо одетых женщин, пришедших побороться за мое место. Не относясь к той части представительниц индустрии моды, что балансируют на грани истощения, я, тем не менее, высокая и достаточно стройная женщина, обладающая достаточной долей цинизма, чтобы понимать: внешние факторы будут играть не последнюю роль в битве на утренних собеседованиях.

Радуйся, что еще кому-то нужна и не ходишь вразвалку, как утка.

Я хорошо понимала, что хотя главная цель Мофф – найти такого же писучего и квалифицированного фешен-редактора, как нынешний, она станет также внимательно оценивать, как каждый кандидат будет смотреться перед камерой и на обложке журнала и носить дорогущие дизайнерские наряды, как попало хранящиеся в гардеробной в конце холла, напоминающей кладовую благотворительной организации.

Когда я появилась здесь впервые в качестве практикантки много-много лет назад, личный помощник Мофф провел меня к этой гардеробной и велел «навести тут хоть какой-то порядок».

В работе в «От» было много такого, что не совпадало со сценарием «Дьявол носит “Прада”»^[2]. Его я, двадцатидвухлетняя, посмотрела всего за месяц до моего появления здесь. Меня встретили холодные туалеты, где курьеры, доставлявшие одежду в мешках с логотипами модных домов, прятались, чтобы в перерыве почитать таблоиды; прогорклый запах рулетов с копченой грудинкой, поднимавшийся из кафе Спироса на первом этаже; парни с верхнего этажа, где располагалась редакция журнала «Гол!», которым обязательно надо было втиснуться в уже переполненный лифт; и, наконец, мышь, регулярно появлявшаяся между колесиками моего рабочего кресла, готовясь сожрать хлопья, оставленные на столе.

Но самое большое отличие от этой сказки о мире моды заключалось именно в гардеробной. Помню, как загорелись мои глаза – а они загорались у всех, – когда у меня появилась возможность заглянуть в нее. Я ожидала увидеть – как и все, кто посмотрел гребаное кино, – идеальный дизайнерский бутик с подсвеченными полками, негромкой музыкой и рядами обуви и сумок вдоль стен, как будто ждущими покупателя.

Мое разочарование тем, что я узрела в действительности, было настолько сильным, что граничило с отвращением. Гардеробная размером с ванную комнату, причем скромных размеров, с рядами полок от пола до потолка на всех стенах и четырьмя вешалками, стоящими в ряд посередине помещения, а весь пол, от двери до окна в дальней стене, завален едва ли не по пояс набитыми под завязку пакетами из бутиков, о которых я в то время могла только читать в журналах.

Из пакетов торчали обитые атласом туфли карнавальных цветов на высочайших шпильках, сумки из крокодиловой кожи, украшенные заклепками и шипами из розового золота, шелковые блузки с принтами, воздушные тюлевые юбки, кожа, деним, парча, стразы. Все это было предназначено для редакторов и стилистов и привозилось в редакцию с одной только целью – чтобы они выбрали что-то, что потом будет сфотографировано на лучших моделях и размещено на страницах журнала, о чем они потом будут писать и кричать на всех углах, чем будут восхищаться и что будут продвигать, – ну и для ассистентов, в чьи обязанности входило отправить всю эту роскошь назад после того, как необходимость в ней отпадет.

Никогда в жизни я не созерцала такую красоту столь близко, никогда не касалась ничего подобного и, уж конечно, не примеряла (пока за мной не закрылись двери гардеробной). И в то же время никогда не видела более пренебрежительного отношения к вещам стоимостью в три мои зарплаты или даже больше. Сама с детства очень бережно относилась к своим вещам, была аккуратной и чистоплотной, и всегда уважала стоящие вещи, не говоря уже о дорогих. И вот тогда я поняла пропасть, разделяющую меня и женщин, оставшихся за закрывшимися дверями. Для них красота и деньги были расходными материалами, запасы которых практически неисчерпаемы.

Раньше мне нравилось думать, что Мофф взяла меня на работу за мой искрометный литературный дар, за мое остроумие и за мой стиль, музыкой льющиеся со страниц журнала – и все это босс действительно впоследствии оценила в своем фешен-редакторе, – но в глубине души я знала, что работу получила за превращение гардеробной из блошиного рынка в абонементный зал библиотеки.

Начала я с того, что глубоко вздохнула и очистила пол от роскошного мусора, разложила мелочь по полкам, помеченным инициалами редактора, затребовавшего их, с указанием даты, когда они были доставлены, а одежду развесила на вешалках по именам дизайнеров и в соответствии с сезонными трендами. Частенько среди барахла находились одиночные туфля или сережка – их я откладывала в сторону в надежде позже найти пару.

Я нашла вещи, считавшиеся давно утерянными и полностью оплаченные под нажимом разъяренных рекламщиков того или иного лейбла: меховую шубку, направившуюся прямиком в угловой кабинет Мофф – ее она с тех пор время от времени надевала зимой; заколку для волос с бриллиантами, которую Трина, наш бьюти-редактор, надела на свою помолвку, и странно скроенное шелковое платье-футляр: его Лора, бывшая тогда фешен-редактором, выбирала для выгула в каждом сезоне, при этом театрально подмигивая мне так, чтобы это видел весь офис.

– Большое спасибо вам, мисс Джонс! Лучшая уборщица в мире моды! – заливисто смеялась она при этом.