Храм на развалинах

Рубен Аракелян

Про охоту

Затаив дыхание и кое-как стараясь сдержать дикую дрожь в груди, она прижалась спиной к холодному мху во впадине под большим дубом. Вся картина перед полуслепыми глазами сливалась в неразличимую мрачную кашу, а предательски громкий стук собственного сердца, грозившего вот-вот покинуть рамки сдерживающей его грудной клетки, не давал сфокусировать взор на чем-то конкретном. Ей казалось, что все вокруг движется, что движение можно различить в предрассветной темноте со всех сторон, куда бы ни был направлен ее взор. Снова и снова перед глазами возникала ужасная картина. Он продолжала видеть изувеченное страхом лицо одного из своих спутников, его мертвенно бледную кожу на щеках и лбу, на котором выступили крупные капли холодного пота. Его уже давно нет, а он все продолжает протягивать к ней свою окровавленную руку, в надежде на то, что она все-таки схватит его и каким-то невероятным чудом спасет. Ей хотелось отмахнуться от этой руки, сделать хоть что-нибудь, чтобы она пропала из виду, чтобы не мешала ей смотреть прямо перед собой, но та снова и снова протягивалась к ней, и полные страха огромные глаза непрерывно заглядывали прямиком в ее душу.

Слева в темноте что-то хрустнуло, может ветка, сломанная ею самой при безудержном бегстве, наконец, отломилась и приземлилась на влажную траву. Но только немного замедлившее свой ритм сердце вновь будто бы сорвалось с цепи. Она боялась повернуть голову в том направлении, откуда исходил звук, а глазные яблоки давно уже нащупали границу собственной подвижности. Даже они, казалось, издавали обличающий ее скрип при движении. Несколько мучительно долгих секунд не было слышно ничего, кроме шевелящейся на ветру листвы, но потом звук повторился, теперь уже гораздо ближе, чем прежде, и она, вырвавшись из своего укрытия так быстро, как это только возможно, побежала вперед, не разбирая тропы, ломая тонкие ветви на собственном пути и на полном ходу врезаясь в толстые, падая и снова поднимаясь, затрачивая на все это доли секунды. Ступни, ноги, грудь и спина болели невыносимо, но это была не ее боль. Она была слишком далеко, чтобы сейчас ее ощутить. Что угодно, только не стать тем ее спутником, взирающим молящим о спасении взглядом с протянутой вперед рукой. Глаза не видели ничего, кроме сливавшихся в единый витиеватый узор массивных стволов и ветвей. Ушами она вычленяла из создаваемого хаоса каждый звук, производимый ею, будь то учащенное дыхание, хруст ветвей на пути или шелест травы с опавшей листвой под ногами, но вместе с этим она слышала еще кое-что. Звук будто бы дублировался, повторяя все то, что производила она сама. От осознания этого она могла бы еще сильнее ускориться, подталкиваемая растущим страхом, но ноги и без того работали на пределе. Мысль о том, что это может быть обычное эхо, даже не появилась в ее сознании. Кто-то или, вернее, что-то преследовало ее, нагоняя со спины, двигаясь по проделанной ею же тропинке. Казалось, что звук повторяющихся мощных шагов становился все отчетливее с каждым новым мгновением, и когда он прозвучал уже буквально за спиной, земля ушла из-под ног, и она провалилась в темную пустоту. Лишь на долю секунды она подумала, что все кончено, что то, что гнало ее, наконец, настигло, и именно так выглядит смерть, мгновенная и безболезненная. Но боль в боку, спине и шее перечеркнула и эту ее догадку. Она ударилась о резкий склон, усеянный острыми камнями и твердыми сухими ветвями, подлетела, перевернулась в воздухе и снова упала, на этот раз на другой бок, после чего кубарем покатилась куда-то вниз. Сознание то уходило, то возвращалось вновь с каждым новым ударом головой о поверхность склона, а она все продолжала катиться вниз, словно сброшенный с горы мешок, не в силах хоть сколько-нибудь замедлить собственное падение. Наконец, ударившись о ствол дерева, она упала на живот, ощутив щекой влажную липкую землю. Руки и ноги не слушались ее больше, сил продолжать бег не осталось. Она удивилась, что и без того бежала достаточно долго. Теперь же, открыв глаза, она видела только два ботинка, бесшумно двигавшихся в ее направлении. Это произошло, преследователь все же нагнал ее. Вдруг стало смешно. Меньше всего она ожидала, что у убившего ее спутников на ногах будут вот такие ботинки. На подошве даже есть название фирмы. Она видела, как преследователь присел прямо перед ней, и ощутила на шее теплые пальцы. Сквозь гул и звон в ушах пробивался еще какой-то звук. Тот, которые она уже и не надеялась услышать. Это был голос, тихий и далекий шепот.

– Эй, ты жива?

Еще меньше она ожидала, что он будет справляться о ее состоянии, стало даже немного обидно, что все именно так развивалось, но все равно она попыталась кивнуть, так как сил на полноценный ответ попросту не было.

– Ни слова, – повторил шепот.

Как будто бы она как раз собиралась разговаривать.

– Не шевелись. Он еще здесь. Пусть уйдет. Пусть подумает, что ты умерла.

Она не понимала, о ком идет речь, но повиновалась, так как иного выхода все равно не было. Ноги в фирменных ботинках пропали из виду на какое-то время. Вскоре они вновь возникли в поле зрения, абсолютно бесшумно.

– Встать сможешь?

Она попыталась пошевелить руками. Это далось ей с огромным трудом. Все, что она сумела, это немного приподняться над землей, встав на локти. Чьи-то теплые руки с силой дернули ее вверх, и вот она уже повисла на чьем-то плече, безвольно раскачиваясь взад и вперед в такт шагам фирменных ботинок. Ей казалось, что путь длился целую вечность, и она совершенно точно была не в силах определить, в каком направлении они движутся, как и не смогла бы указать направление, по которому она совершала свой отчаянный забег не так давно. Было слышно только мерное и четкое дыхание человека, водрузившего ее тело себе на плечи. Она даже не могла разглядеть, кто это был, но с огромным трудом все же приняла мысль, что, раз он затрачивает столько усилий, то, наверняка, он не был тем самым преследователем, гнавшим ее через лес последние пару часов. В воздухе пахло хвоей. Боль нахлынула мгновенно. Так долго сдерживаемая и неосязаемая, она будто бы пролилась наружу, как только появилось чувство, отдаленно напоминавшее ощущение безопасности. Разумеется, в той степени, в которой это вообще было возможным. Мысли стремительно спутывались в огромный клубок и проваливались куда-то вглубь, на задворки сознания, а и без того мрачная картина перед глазами стремительно тускнела до тех пор, по ка совсем не исчезла. Какое-то время она еще ощущала, как ее тело безвольно колышется на плече незнакомца, но и это ощущение ушло так же незаметно, как и все другие. Теперь перед глазами не было больше ничего, кроме протягивающего к ней окровавленную руку человека, через секунду исчезающего в ночном лесном мраке с таким истошным криком, от одного воспоминания о котором хотелось расплакаться. Как же ее угораздило оказаться в такой ситуации? Как угораздило саму эту ситуацию из киношной в одночасье обернуться самой что ни на есть реальной? Вся эта кровь, весь этот страх, все это было таким ненастоящим, таким далеким, таким невероятным… И вот она уже бежит через ночной лес, в который сама пришла по доброй воле, и от того, как быстро и как долго она сможет перебирать ногами, зависит то, увидит ли она следующий рассвет. Разве это не безумие? Разве в реальной жизни такое случается? Как вообще такое могло произойти? В утерянном сознании было столько сожаления, сколько не бывает в моменты, когда оно, сознание, пребывает на своем привычном месте. Она так и порывалась заречься ходить туда, где может таиться хоть какая-то опасность. Но она сдержалась, не став этого делать. Для начала нужно было хотя бы просто снова пойти, что уже представлялось весьма сложным, учитывая боль, которую она ощущала в ногах сквозь километры пустоты, отделявшие ее сейчас от собственного искалеченного тела. В такие мгновения хочешь просто снова ощутить землю под ногами, просто вдохнуть воздух полной грудью, просто ощутить запах, просто увидеть солнце… Хочешь все то, к чему прежде настолько привыкла, что уже перестала замечать. Ей стало стыдно. За то, как она перестала ценить вещи и явления, сопровождавшие ее на протяжении предыдущей жизни. За то, как она не протянула руку тогда, когда к ней была протянута рука, пусть в этом и не было никакого смысла. За то, как она висит мертвым грузом на плече незнакомца. И снова это желание пообещать всем высшим силам, наблюдавшим за ней, что жизнь ее непременно изменится, если только эти самые силы сохранят эту жизнь для нее. О том, что было там, в лесу, у костра, она старалась не думать. Но непременно пообещала бы высшим силам, что подумает об этом, если они сохранят ей ее жизнь.