Это был лучший день в жизни богатого пидора. Молодой, высокий, красивый, решительный, беззубый хичхайкер забирает у него деньги, машину и часы.

Эту историю богатый пидор сможет рассказать всем своим друзьям. Он покажет им шишку на голове и след от часов на руке.

Богатый пидор дотянулся рукой до шишки. Она росла как на дрожжах. Богатый пидор надеялся, что шишка не рассосется еще очень долго.

– Я ухожу, – сказал Ли Меллон. – А ты сидишь здесь до утра. Если сдвинешься хоть на дюйм, я вернусь и два раза перееду тебя машиной. Я очень крутой и больше всего на свете люблю давить богатых пидоров.

– Я не сдвинусь с места до утра, – сказал богатый пидор. Мудрое решение. При всей своей замечательной внешности Ли Меллон был весьма грозен. – Я не сдвинусь ни на дюйм, – пообещал богатый пидор.

– Какой хороший богатый пидор, – сказал Ли Меллон, бросил машину в Монтерее и сел на автобус до Сан-Франциско.

Когда я впервые встретил молодого хичхайкера, он уже четвертый день подряд пропивал конфискованные средства. Он купил бутылку виски, и мы отправились пить в переулок. В Сан-Франциско так принято.

Мы с Ли Меллоном мокли под дождем, хохотали во все горло – и немедленно подружились. Он сказал, что ищет жилье. У него еще оставались деньги богатого пидора.

Я сказал, что в доме на Ливенуорт-стрит, где я живу, прямо под моим чердаком есть свободная комната, и Ли Меллон сказал: здорóво, сосед.

Ли Меллон был уверен, что богатый пидор не пойдет жаловаться в полицию.

– Богатый пидор сидит, наверное, до сих пор в Биг-Суре. Ничего, с голоду не помрет.

Августас Меллон, КША

Ночь, когда я познакомился с Ли Меллоном, утекала каплями из нашего тотема – бутылки виски. Наступил рассвет, шел дождь, и мы оказались на Эмбаркадеро. Начали рассвет чайки – их серые крики, словно флаги, поднимались вместе с солнцем. Куда-то плыл корабль. Норвежский корабль.

Наверное, шел к себе в Норвегию и в исполнение коммерческого договора вез шкуры 163 трамваев. Ах, торговля: страны меняются своим добром, словно школьники на переменках. Меняют дождливое весеннее утро Осло на 163 трамвайные шкуры из Сан-Франциско.

Ли Меллон смотрел в небо. Иногда такое случается: знакомитесь с человеком, а он смотрит в небо. Он смотрел очень долго.

– Что там? – спросил я, потому что хотел стать ему другом.

– Просто чайки, – сказал он. – Посмотри вон на ту. – Он указал рукой на чайку, но я не понял, на какую именно – их было слишком много, птиц, зовущих рассвет. Больше он ничего не говорил.

Да, можно подумать и о чайках. Мы жутко устали, были в похмелье и все еще пьяны. Можно подумать и о чайках. Это ведь так просто… чайки: прошлое, настоящее и будущее проходит под небом, как барабанная дробь.

Мы зашли в небольшое кафе и взяли по чашке кофе. Его нам принесла самая страшная официантка в мире. Я дал ей имя Тельма. Мне нравится придумывать имена.

Меня зовут Джесси. Любые попытки описать ее внешность заранее обречены на провал, но по-своему она очень подходила этому кафе, где пар вставал над нашими чашками, словно свет.

Елена Троянская здесь была бы неуместна. «Как сюда попала Елена Троянская?» – спросил бы какой-нибудь портовый грузчик. Он бы ничего не понял. А вот Тельма вполне всех устраивала.

Ли Меллон рассказывал, что родился в Меридиане, Миссисипи, а вырос во Флориде, Вирджинии и Северной Каролине.

– Около Эшвила, – сказал он. – Страна Томаса Вулфа ^[8].

– Ага, – сказал я.

У Ли Меллона не было южного акцента.

– У тебя нет южного акцента, – сказал я.

– Правильно, Джесси. Когда я был маленький, я читал Ницше, Шопенгауэра и Канта, – сказал Ли Меллон.

Очень странный способ избавиться от южного акцента. Ли Меллон, однако, считал его нормальным. Я не стал спорить, потому что никогда не пытался бороться с южным акцентом с помощью немецких философов.

– Когда мне было шестнадцать лет, я влез в Чикагский университет и жил там с двумя очень культурными первокурсницами-негритянками, – сказал Ли Меллон. – Мы спали втроем на одной кровати. Это тоже помогло избавиться от южного акцента.

– Хороший трюк, – ответил я, не зная толком, что сказать.

Подошла Тельма, самая страшная официантка в мире, и спросила, не хотим ли мы чего-нибудь на завтрак. У них вкусные пирожки; бекон и яичница тоже вкусные – хватит, чтобы набить живот.

– Вам сейчас в самый раз, – сказала Тельма.

Я съел пирожки, Ли Мелон тоже съел пирожки, потом бекон, яичницу, потом опять пирожки. Он не обращал внимания на Тельму и продолжал говорить о юге.

Он рассказал, что жил на ферме около Спотсильвании, Вирджиния, и ребенком облазил все те места, где проходила битва за Уилдернесс.

– Там сражался мой прадед, – сказал он. – Он был генералом. Генералом Конфедерации, и, черт побери, очень хорошим. Я вырос на историях о генерале Августасе Меллоне, КША. Он умер в 1910 году. В том же году, когда умер Марк Твен. Это был год кометы Галлея. Он был генералом. Ты слышал когда-нибудь о генерале Августасе Меллоне?

– Нет, но это здорово, – сказал я. – Генерал Конфедерации… Бог ты мой.

– Да, все Меллоны очень гордятся генералом Августасом Меллоном. Ему где-то стоит памятник, но никто не знает где. Дядя Бенджамин искал его два года. Он объехал весь Юг на старом грузовике, спал в кузове. Статуя, наверное, спрятана в каком-то парке под виноградной лозой. Никакого уважения к нашим замечательным предкам. К нашим героям.

Тарелки перед нами были пусты, как бланки приказов к неначатым сражениям необъявленной войны. Я помахал самой страшной в мире официантке, но Ли Меллон сказал, что заплатит сам. Он приветливо посмотрел на Тельму.

Вполне возможно, он только сейчас ее разглядел – насколько я помню, он ни слова о ней не сказал, пока она носила нам кофе и завтрак.

– Доллар за поцелуй, – сказал Ли Меллон, когда она начала отсчитывать сдачу с десятки, некогда принадлежавшей стукнутому камнем по башке богатому пидору.

– Давай, – ответила она, не улыбнувшись, не оскорбившись и не высказав ничего похожего на удивление. Так, словно целоваться за доллар с Ли Меллоном входило в ее обязанности.

Ли Меллон крепко поцеловал ее. Ни он, ни она не стали ломаться или прятаться за улыбку. Он ничем не показал, что это была шутка. Мы вышли на улицу. Мы не стали обсуждать этот случай, и он, можно сказать, остался за дверью.

Пока мы шли по Эмбаркадеро, солнце превратилось в воспоминание, а небо опять вызвало из памяти дождь, Ли Меллон сказал:

– Я знаю место, где можно за полтора доллара добыть четыре фунта мускателя.

Туда мы и отправились. Это был старый итальянский магазинчик на Пауэр-стрит, и он только что открылся. У стены стоял ряд винных бочек. Середина магазина тонула в темноте. Казалось, что темнота исходит от самих бочек, пахнущих кьянти, зинфанделем и бургундским.

– Полгаллона мускателя, – сказал Ли Меллон.

Старик, хозяйничавший в магазине, достал с задней полки вино. Он вытер с бутылки воображаемую пыль. Он был похож на водопроводчика, который научился продавать вино.

Мы взяли бутылку и пошли к парку Ины Кульбрит, что на Валлехо-стрит. Ина Кульбрит была поэтессой, современницей Марка Твена, Брета Гарта ^[9] и великого сан-францисского литературного ренессанса 1860-х годов.

Потом Ина Кульбрит тридцать два года проработала библиотекарем в Окленде и вложила первую в жизни книгу в руки юному Джеку Лондону. Она родилась в 1841 и умерла в 1928 году: «Любимейшая, увенчанная лаврами поэтесса Калифорнии» ^[10] и еще та самая женщина, муж которой в 1861 году стрелял в нее из пистолета. Он промахнулся.

– За генерала Августаса Меллона – льва на поле боя и воплощение южного рыцарства! – сказал Ли Меллон, разливая по кружкам четыре фунта мускателя.

Четыре фунта мускателя мы выпили, сидя в парке Ины Кульбрит, глядя на Валлехо-стрит, сан-францисскую бухту, и как солнце поднимается над всем этим и еще над баржей с железнодорожными вагонами, направляющейся в сторону округа Марин.

– Какой был боец, – сказал Ли Меллон, высосав из кружки последнюю, приставшую ко дну треть унции мускателя.

Я никогда особенно не интересовался Гражданской войной, но сейчас, заразившись энтузиазмом нового приятеля, сказал:

– Я знаю книжку, в которой перечислены все генералы Конфедерации. Все 425, – сказал я. – Она есть в библиотеке. Пошли узнаем, чем прославился во время войны генерал Августас Меллон.

– Грандиозная идея, Джесси, – сказал Ли Меллон. – Это мой прадед. Я хочу знать о нем все. На поле боя он был львом. Генерал Августас Меллон! Слава герою Гражданской войны между штатами! Ура! Ура! Ура! УРА!

Не забывайте о двух фунтах мускателя на нос по двадцать процентов алкоголя в каждом – итого сорок. И мы еще шатались после ночного виски. Таким образом, два фунта муската умножались, возводились в квадрат и выводились на чистую воду. Можно посчитать на компьютере.

Когда мы ввалились в библиотеку и разыскали на полке том под названием «Генералы в сером» Эзры Дж. Уорнера, библиотекарша с интересом на нас посмотрела. Биографии всех 425 генералов были расположены по алфавиту, и мы легко нашли то место, где должен был находиться генерал Августас Меллон. Библиотекарша размышляла, вызывать или не вызывать полицию.