Бойся мяу

Матвей Юджиновский

Дорога домой

Я из глины, я из глины, я из глины…

Все громче и громче просил, настаивал Женя. Однако молитва тонула в реве пламени, что пожирало дом. Пол дрожал. Стены трещали. Бог безумствовал и ликовал.

– Я сожгу дом! Я сожгу дом! – гремел огонь. Зверь весь был им. Только угольно-черный скелет еще угадывался.

За окном лил дождь. И он, конечно, одолеет даже это пламя. Рано или поздно. Поздно. Для Жени точно будет поздно. Жар душил и облизывался. Язычки подбирались.

– Я из глины! – крикнул он и прыгнул в огонь.

Перемахнул через очаг. И почувствовал лишь теплое объятие. Может, выйдет?..

Сейчас же толкнуть дверь! Вдруг выпустит! Теперь, когда дом погибает. Пускай к ней не прикоснуться, но он-то из глины.

Женя кинулся к двери. Умирать не хотел, но уже не боялся. Нет, страха не было. Наконец-то. И все же он застыл.

Волна огня отхлынула от стены. Совсем не ласковая, жгучая. Преградила путь. Показался довольный оскал. Вместо клыков – алые язычки. Дом задрожал сильнее. Словно от хохота.

Не отпустит! Тварь!

Что он может против Бога? Что у него есть?

Ни меча, ни щита. Футболка. Рваная, расцарапанная футболка.

Женек вспомнил – именно за нее тот в первый раз его цапнул. Но началось все раньше.

Содрал футболку, скомкал. Подавись!! В гневном отчаянии швырнул в монстра.

Началось все раньше…

Ткань вспыхнула подобно спичке. Пропала. А Женя заголосил. Дом тряхнуло. Дерево затрещало в агонии. Он отлетел на пол.

Как он сюда попал? Какая дорога привела в этот дом?

Чертов ключ… С самого начала все пошло не так.

* * *

– Конец, приехали…

Ключа под резиновым ковриком не оказалось. А это уже была крайняя мера – заглядывать в ключной тайник. Что называется, пожарный случай.

Оля отпустила край коврика, притоптала его, будто запечатывая тайничок обратно. Рука вновь потянулась к дверному звонку.

– Может, спят? – без особой веры обронила она. Нахмурилась.

– Днем? Сейчас? У них что, тихий час? – шутливо проворчала Катька. И, ловко убрав за ухо вьющиеся каштановые прядки, прижалась к двери. Тут же приглушенная трель звонка потонула в ее крике:

– Просыпайтесь!

Женек перестал прыгать по ступенькам узкой лестницы, обернулся и коротко хохотнул. Младший среди них, он не привык волноваться – решения принимать не ему. И потому один, наверное, радовался некстати возникшей неприятности. Ну как же – ведь приключение!

– Эй! Проснитесь! Ау! – от души кричала Катя уже на весь подъезд.

– Катя! Ну-ка, ты чего?! – Оля хлопнула ей по плечу. – Хватит… Пойдемте.

Она подняла пухлую сумку и с печальным лицом зашагала вниз. Катя поспешила следом, придерживая перекинутую через плечо сумочку поменьше.

Замок щелкнул. И они замерли. Обернулись.

Дверь квартиры распахнулась. И – о, чудо! – из прихожей выглянул Женя и, довольный их изумленными лицами, уже хотел пригласить их внутрь…

– Женька! – крикнула Оля почему-то раздраженно, с каким-то даже эхом. – Чего застрял? Быстрее!

Женек махнул головой, прогоняя фантазию. Перед ним все так же равнодушно возвышалась неприступная дверь. Она заперта, он – на лестнице. Все, что оставалось, вздохнуть печально: и почему в нем нет дара телепортации, как здорово было бы. Сквозь стены проходить он тоже не умел – уже пробовал.

– Женя! – донесся снизу нетерпеливый зов. И он полетел к выходу, перескакивая через каждую третью ступеньку.

– Куда мы?

За спиной у него подпрыгивал рюкзак, не такой тяжелый, как еще несколько недель назад в школе. Теперь в нем теснилась одежда. Хотя пара книжек тоже имелась.

– Обратно. На вокзал, – отозвалась Оля, распахнув подъездную дверь.

Сюрприз не удался.

В Комсомольске, поселке, на автовокзал которого они возвращались, жили их двоюродные сестры – Лариса и Таня. Такие же взрослые, как Оля. Как и Оле, сколько им лет, Женя никогда не знал. Но о школе, встречаясь, они не разговаривали. Опять-таки, наверное. Во-первых, они секретничали, а во-вторых, ему и самому было неинтересно.

Еще с утра они направлялись в деревню, и Комсомольск являлся лишь еще одним местом пересадки – последним. Но Оля придумала повидаться с милыми подругами, порадовать неожиданным визитом. Они и раньше гостили в их скромной квартирке на втором этаже пятиэтажки. И все время по пути: то из города в деревню, то обратно. Но сегодня как-то не срослось.

– Нам бы сейчас, как в кино, телефон сотовый, – подумалось вдруг Женьку, подумалось и вырвалось. – Позвонили бы: вы где, сколько ждать?

– Кому бы ты позвонил, умник, – буркнула Оля, на ходу переложив сумку в другую руку. От июньского зноя немного спасал переменчивый ветерок. Сейчас он налетел, и солнечные блики заскользили по ее взметнувшимся угольным локонам.

– Ой… Точно, – сообразил Женя. – Одного нашего телефончика мало. Тогда лучше… кровная телепатия. Классно же. Напрягся, установил связь и передал…

– Угадай, что я тебе посылаю прямо сейчас, – оборвала его сестра, напряженно глянув из-под челки.

– Заткнуться? – весело предположил он.

– Вот так, Катюх. Наш брат – телепат, – Оля усмехнулась. Катька хохотнула. Но больше их доволен был сам телепат.

Они вышли на площадь. Небольшую. Не площадь даже, скорее трехкратное расширение дороги. Кажется, это считалось центром поселка, судя по обилию магазинчиков.

Женька тем временем прикидывал, каково было обладателю первого и единственного мобильного телефона. Наверное, он всегда брал эту штуковину с собой на улицу и все ждал случая, когда телефон пригодится. Когда ни обычный, с трубкой на проводе, ни телефон – автомат уже не выручат. Но он так привык обходиться этими двумя, что при обычном распорядке дня такая ситуация никак не возникала. Наверное, он в какой-то момент плюнул, не выдержал и позвонил с мобильного другу. И такой:

– Угадай, откуда я звоню?

А друг:

– Ну и откуда?

– Прямо с улицы! – радостно.

А друг:

– И что? Тебя жена, что ли, выгнала? – он, конечно, подумал о телефоне – автомате.

– Да причем тут жена! Я звоню тебе с улицы. Не из будки! Я вообще могу пойти. Вот, я иду и говорю с тобой.

– А звонишь-то зачем? – друг наверняка бы не понял. Такое неподготовленным умом сразу не воспринимается.

– Погоди, перезвоню.

Через некоторое время у друга снова бы зазвонил телефон:

– Алло.

– Выгляни в окно, – сказал бы обладатель единственного мобильного телефона.

Друг посмотрел бы в окошко:

– Ну?

– Видишь, я тебе рукой машу?

Друг, действительно, узнал бы его, стоящего посреди тротуара и размахивающего рукой:

– Ну, вижу и… Погоди-ка… – наконец до него бы дошло. – Но как?..

– Во-о-от! – протянул бы довольно тот в беспроводную трубку.

Женек усмехнулся счастливый от этой истории. Еще бы поделиться ею с кем-нибудь… Он поправил рюкзак и вошел следом за сестрами в здание автостанции.

Вокзалом эту одноэтажную кирпичную коробку звали чисто условно. Снаружи она с обоих боков зажималась ларьками и магазинчиками. И сколько там всего разного, и классного, и яркого, и вкусного лежало, висело и манило. Машинки, выстроенные, словно на старте, фигурки – подвижные! – Человека-паука и Супермена на расстоянии решающего удара друг от друга. Мячики на резинках, сабли и шашки, пистолетики и даже один автомат. И это только на одной стороне киоска. На другой половине – шоколадные батончики, жвачки и лимонад.

Зато внутри их ждали тусклые бежевые стены, потрескавшиеся, раненые плиты пола и свисающие с усиженного мухами потолка бурые ленты, облепленные теми самыми мухами. А еще духота и зловоние. Пахло потом, навозом, табачным дымом и скисшим творогом. И разыгравшийся от вида шоколадок аппетит сменился на тошноту.

Оля со вздохом опустила на пол свой баул и распрямила спину, подтянула джинсы. Они, все трое, были в штанах, поскольку в их родном городке, из которого они выехали с утра, погода в последние дни совсем не располагала к шортам и юбочкам.

– Покараульте, – наказала Оля погодкам, перед тем как направиться к кассе. И они обступили сумку.

Тяжелый, теплый воздух приглушал разговоры. А болтали вокруг, казалось, все. В одном углу капризничали дети. У кассы приходилось кричать. И тем не менее в общем знаменателе была какая-то странная тишина. Как бывает на оживленном пляже, когда лежишь с закрытыми глазами, на границе сна, и слышишь далекие волны больше, чем споры сестер.

Только сейчас вместо шелеста волн в ушах у Жени жужжало. Коротко и нарастающе – когда муха пролетала рядом. И монотонно, с паузами – с ближайшей липкой ленты. Он вспомнил, насколько мухи любят потирать лапками, просто обожают, чистюли. А может, хитрющие злодейки. И как, наверно, мучаются они и злятся, влипнув в такую вот ленту. Секунда прошла, вторая, третья – а лапки так и не погладила. А хочется – жуть. Дальше только хуже. Все равно, что нос у тебя чешется, а руки связаны за спиной. А он зудит, щекочет. И вот уже чешется глаз, горло, лопатка. А потом еще муха садится на лицо.

Вспомнилось следом, как они с Катькой заболели чесоткой – любили кошек бездомных приласкать. Мама натерла их какой-то мазью и запретила чесать. Так он не выдержал и пяти минут.