Лучшее, чего у меня нет

Анастасия Хатиашвили

Анастасия ХАТИАШВИЛИ

Лучшее, чего у меня нет

Посвящается памяти Асланова Дениса

Часть I

«Человек – не Остров, достаточный сам по себе;

каждый человек – кусок Континента, часть Суши;

если Море смоет горсть земли,

Европа станет меньше,

как и в случае, если бы это был Мыс,

или Жилище друзей твоих, или твое собственное;

смерть любого человека уменьшает меня,

потому что я – часть Человечества.

И поэтому никогда не посылай узнавать,

по ком звонит колокол;

Он звонит по тебе».

(из проповеди английского поэта и священника Джона Донна)

Воскресенье, 18 ноября, 2018

Заза. Первое письмо. Приглашение в игру

"Когда мы мертвы,

не ищите нашу могилу в земле,

но найдите ее в сердцах людей".

Д. Руми

Я никогда не мог представить, что у меня так рано может умереть друг. Ведь всегда думаешь, что именно с тобой это никогда не случится. Не в этой жизни. Или точно не в ближайшие пару десятков лет.

Тем более немыслимо было представить себе, что умрет такой красавчик, как Заза. Ведь если только можно вообразить среднестатистического привлекательного молодого грузина: видного, с харизмой, отменным чувством юмора, манящими чертиками в глазах и с характером, то это был вылитый Заза Сария. С этим бы никто не поспорил.

Нет, в принципе это могло произойти. Особенно судя по опасному влечению Зазы к ненормальным приключениям разного рода. Но точно не в тридцать лет, когда мужчина обычно только-только входит во вкус жизни и вникает в суть того, зачем он появился на белый свет.

Под ненормальными приключениями я не имею в виду клиническую смерть от передоза белладонной, высшую форму алкоголизма, мерзкую хронофобию или прочие пограничные аномалии. Нет. Просто Заза каждый день любил чувствовать повышенный уровень адреналина в крови, ощущать, что живет здесь и сейчас, не откладывая жизнь в долгий ящик, на мифическое потом. А делать то, что хочется, и хочется ему, а не родителям, соседям, друзьям, обществу, классному руководителю и другим персонам.

Сария всегда повторял, что не важно, где, с кем и как. Глупая, гнусная фраза, согласен. Но из уст моего друга она звучала как мантра, имеющая здравый смысл. Лишь бы не оставалось чувства голода, ощущения недосказанности, незавершенности, этого не испепеляющегося привкуса того, что ты не успел чего-то сделать, считал Заза.

"Лучше сделать и пожалеть, что совершил, чем всю жизнь ворчать, бредить и жалеть о том, на что ты так и не осмелился", – говорил Сария, улыбаясь.

Разумеется, это не могло продолжаться долго.

Хотя я до сих пор отказываюсь верить в смерть Зазы. Вернее, просто не могу полностью осознать, что его нет. Кажется, где-то там, глубоко в подсознании, я просто заставил поверить себя в то, что Заза, как обычно, застрял в какой-то дыре планеты. Или с поднятыми вверх руками и глупым лицом перевел трогательную бабульку-одуванчика через дорогу на красный свет, после чего попал в странный бар с масонами-трансвеститами, или соблазнился на идею безмятежного бармена с тоннелями в ушах махнуть волонтером в Тибет. А, возможно, отправился на войну, придуманную лидерами несуществующих стран, чтобы отвести глаза общественности от несуществующих любовных скандалов. Или решил стать бесстрашным водолазом и до мельчайших крупинок изучить, наконец, этот подводный мир, чтобы старик Кусто курил в сторонке. Или же оказался нищим и счастливым на райских островах Индонезии.

Вариантов в моем мозговом пространстве море, и в каждом из них Заза смотрелся слишком органично. Ему шла любая взбалмошная идея, любая безбашенная история, с любым несусветным финалом. Лишь бы Заза оставался жить.

Возможно, я не до конца мог принять правду еще потому, что не был на его похоронах и не видел Зазу мертвым, в гробу, который на моих глазах забили бы двумя ужасными гвоздями, обрывающими все пути к живому, к воздуху. Не знаю…

Поэтому вы представляете, насколько я был шокирован, когда почтальон, постучавшись в мою дверь в тот злополучный осенний день, протянул мне письмо от Зазы.

За окном шел самый занудный ноябрьский дождь, который только можно себе представить. Он тупо барабанил по стеклу окон моей квартиры, как худший драммер в истории музыки, не попадая ни в один такт и выбиваясь из всех рамок ритма. В этом безумном дожде не было ни капли приятной гармонии. И небо не могло с этим ничего поделать.

Люди под разноцветными зонтами спешили по срочным делам, иначе бы выйти по собственной воле в этот ливень было непростительным безрассудством. Дело не в том, что я не люблю дождь. Напротив, он иногда бывает очень даже кстати. Просто чаще всего эти грязные реки под ногами и в небе мешают радоваться жизни, будто уговаривают отложить ее на завтра. По крайней мере в тот момент мне именно так казалось.

В этот день я никого не ждал и тем более не хотел никого видеть. Все утро и весь день валялся на диване, то включая, то выключая передачи Discovery. Люди, звери, машины на экране с пеной у рта боролись за выживание, за звание сильнейшего, самого жестокого и авторитетного существа. Несколько раз за день я открывал окно. Свежий воздух напоминал мне о том, что я живой и что надо немного поесть. Но я только курил и маленькими глотками смаковал крепкий зеленый чай.

А потом я вдруг услышал тот странный стук, будто влюбленный дятел с какой-то неизвестной человечеству планеты осторожно пытался втиснуться в мою сакральную зону комфорта. Почтальон протяжно и как-то невесело стучал в дверь, а потом так же долго держал протянутую руку с письмом.

Я обратил внимание на его руку: белая, совсем юная, с зелено-сиреневыми венами и серебряным кольцом на указательном пальце. Я бессознательно пытался разглядеть кольцо – кажется, на нем был изображен какой-то получеловек-полубог. Да и само лицо парня напоминало мне какого-то Бога или его прелестную мраморную копию. Арес, Дионис, Давид. Слишком красив, как будто из кадра старого итальянского фильма.

– Письмо от кого? – скептически-брезгливо протянул я почти фальцетом, уверенный, что меня разыгрывают.

– От Зазы, – глухо, но твердо ответил почтальон. Неизвестного происхождения прекрасный Бог стоял передо мной слишком ровно, выглядел блестяще, будто играл свою лучшую роль.

Я не знал почерка моего друга, так как мы переписывались с ним исключительно по интернету и смартфонам. Но почему-то сразу узнал его: резкий, без наклона почерк. Я бы назвал этот стиль письма бескомпромиссным, каким был и сам Заза. Перед глазами почему-то нарисовалась нереальная картина: сотни написанных в разное время Зазой писем, стол, заваленный его письмами, комната писем…

– От Зазы Сария, – еще глуше, как в пустой пузатой бочке, прозвучал голос белорукого почтальона.

Конец роли. Я понял, что он больше ничего не скажет. Его безмерно синие глаза, казалось, сначала пробежались по моей физиономии, как по безупречной поверхности озера Черных скал, но тут же передумали, будто потеряв интерес, и лениво опустились. Дверь мгновенно закрылась, отдавшись гулким эхом в подъезде.

Позднее я, правда, усомнился в том, что это был настоящий почтальон. Для служителя почты он был слишком молод. Почти юнец. Несовершеннолетний Бог. Поэтому я стремительно выбежал на лестничную площадку, пробежал три этажа, но его и след простыл.

Я немного постоял у лифта, прислушиваясь к шумам в подъезде, дважды обошел дом, присмотрелся к жилым корпусам по соседству. Но в округе не было даже малейшего намека на почтальона или на какую-либо служебную машину или скутер. Не найдя моего почти неправдоподобного почтальона, я вернулся домой и присел с письмом в руках на диван. Телевизор вещал о том, как мудры и коварны змеи.

На ощупь конверт был очень тонкий, будто совершенно пустой. Я осмотрел каждый уголок письма, принюхался к марке с каким-то замысловатым маяком, что-то сильно напоминавшим мне. Письмо было из Германии, из Гамбурга. Последняя локация Зазы. Я представил себе Гамбург его глазами – вольный город, огромный порт, тысячи мостов, больше, чем в Венеции, Амстердаме и Лондоне вместе взятых.

Дрожащими руками я открыл конверт. Странно, но внутри оказалось три достаточно больших мелко исписанных листа и распечатанная на черно-белом принтере фотография Зазы. Улыбающегося и, как всегда, стильно одетого. Вероятнее всего, в вагоне метро. Станции Нордерштедт Митте, Хауптбанхоф Зюд, стоп, яркая вспышка фотоаппарата. Его улыбка, как будто застигнутая врасплох. Заза всегда так улыбался: вдруг и обезоруживающе.

Я прочитал первую строчку: "Привет, Токо! Не бойся, я пишу не с того света! Все в порядке, брат! Я еще жив!"

И вдруг мне стало не по себе.

---