Ребус

Евгения Дербоглав

© Дербоглав Е., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

1. Как пахнет зло

Молоток трижды стукнул, призывая всех к тишине. Большинство затихли, но кто-то продолжил переглядываться, что было громче любого гомона. Андра наклонилась к уху друга, не желая прерываться на острой точке, но Дитр лишь покачал головой.

– Благодарю за внимание, коллеги и уважаемые слушатели, – заговорил Председатель, поправляя церемониальный полушлем. Председателем избрали столичного мэра за неимением иной идеально и в равной степени не подходящей всем кандидатуры. – Продолжайте, госпожа Круста.

Равила Круста сделала вид, что отпила из кривого стаканчика, хотя губы у нее не пересохли, а голос не шёл трещинами, как бывает при сильном волнении.

– Мы общались сорок шесть лет после окончания института – по переписке. Это все, что я могу сказать.

– То есть вы можете сказать, что вы и Рофомм Ребус были дружны? – продолжил Обвинитель.

– Я не могу сказать, что мы были друзьями.

– Вы были в приятельственных отношениях?

– Между нами не было неприязни.

– Так вы можете описать отношения с самым всемирно опасным массовым и серийным убийцей как позитивные? Или вас принудили к таким отношениям?

– Я поддерживала их сама и по всемирной воле, – она нахмурилась, словно вспоминая, и морщины всколыхнулись на её узком длинном лбу. – Я не могу описать их как дружеские, приятельские или романтические в любом смысле. Мы поддерживали интеллектуальную связь. Как вы видите из писем…

– Прошу простить, – Председатель прервал её движением руки. – Не могли бы вы вывести на стену светографии некоторых писем?

– Каких, господин Председатель? – спросил Секретарь, открывая светоскоп.

– По два на выбор господина Обвинителя и госпожи Защитника.

– Год тысяча десять, день двухсотый, письмо госпожи Крусты Ребусу, а также ответное письмо Ребуса, – проговорил Обвинитель.

– Год тысяча двадцать один, день шестой, письмо Ребуса, – сказала Защитник.

– И это всё? – уточнил Секретарь.

– Да, это всё. Всего одно с моей стороны.

Секретарь дал знак осветительному персоналу, чтобы они приглушили газ, и люстра на потолке превратилась в полчище едва заметных огоньков, остались лишь пошептывающие настольные лампы на столах у слушателей. На стене за спиной у Председателя появились увеличенные светом буквы на желтоватой бумаге. Секретарь взял три папки со стола и стал раздавать их по рядам слушателей – каждому по три листа перепечатанных писем. Андра недовольно пробормотала, что изучила материалы дела еще до суда, а эти формальности лишь задерживают процесс, который и так длится уже пять дней. Дитр же принялся настолько быстро, насколько он мог в полумраке, читать письма, пока Секретарь обходил верхние ряды.

«Равила, коллега моя», – начиналось первое письмо Ребуса, а второе было без обращения. Дитр скосил глаза на Андру, которая быстро подчеркивала фразы в письме Крусты.

С уважением не соглашусь с тобой.

Ты концептуально не прав, но я понимаю.

Недостаточно исключительно для такого, как ты.

– У вас будет позже время изучить письма подробнее. Кроме того, вам будет предоставлена вся переписка в хронологическом порядке – перепечатанная и заверенная, – сказал Председатель и снова стукнул молотком, чтобы все перестали шуршать перепечатками.

Круста посмотрела на Защитника, та кивнула. Круста продолжила свой рассказ:

– В нашей переписке, можно сказать, шёл многолетний спор, начавшийся ещё в студенческом возрасте. Я не могу сказать, что и в институте мы общались намного чаще, чем по переписке. Я общалась с ним гораздо меньше, чем с большинством сокурсников мужского пола, но чаще, чем с его друзьями по студенческой группировке, о которой, кстати, я не имела понятия. Как и все, я думала, что у них обычная, хоть и неприятная… компашка, так сказать, макабрического настроя.

«Очень правильно думала», – мысленно кивнул ей Дитр. Он хотел состроумничать это на ухо подруге, но Андра оперлась на локти и, застыв на крае кресла, взирала на обвиняемую. Круста говорила задумчиво и медленно, слишком неторопливо для политика и чиновницы. Из-за работы светоскопа её старое лицо казалось темным, потемнели даже седые кудри, с тщательным аскетизмом уложенные ради слушания.

– Я поддерживала с ним общение из исключительного интереса к его личности. Можно сказать, Ребус был эмоциональный инвалид. Ему не были известны такие интеллектуально наполненные чувства, как дружба, например. То есть ребята, которые околачивались возле него в университете, тоже не были его друзьями. Но его отношение к ним отличалось от того, как он общался со мной.

Защитник подняла кулак и после короткого кивка Председателя встала.

– Доподлинно известно, что вы и Ребус были Головными студентами со стороны девушек и юношей соответственно. Как вы распределяли обязанности?

– Обычно каждый из Головных студентов занимается всеми соучениками, – ответила Круста. – Но мы сразу договорились о границах ответственности. Вернее сказать, Ребус обозначил эти границы, а я согласилась. Так, я занималась девушками, а он – юношами. О том, как он ими занимался, я старалась не знать.

– Почему? – протянула Защитник.

– Он меня пугал. Некоторые из мальчиков выглядели травмированными. Другие, наоборот, вели себя слишком нагло. Я же следила только за тем, чтобы это никак не отражалось на девочках.

– Но оно отражалось, – Защитник наклонила голову и прищурилась.

– Да, были инциденты, – тут у Крусты действительно пересохло во рту. Она взяла кривой стаканчик и отпила пару глотков. – Первый раз я попыталась разобраться с ними сама и чуть не поплатилась за это.

– Какого рода был этот инцидент?

– Два парня из его компании, довольно жестоких, сильно навредили девочке из прединститутской группы. Они экспериментировали на ней с болью. По их словам, для причинения боли они не пользовались никакими инструментами, а лишь учились совладать со всемирными силами и сконцентрировать их в чужой боли. Следов и повреждений у девочки не было, но я ей поверила и решила с ними поговорить. После того, как они по своей глупости меня чуть не избили, я обратилась к Ребусу за помощью.

– Это был первый раз, когда вы попросили его о помощи?

– Да. До того нам не удавалось поговорить дольше десяти минут.

– Что произошло, когда вы сообщили ему о нарушении со стороны его подответственных?

– Он собрал нас в гостиной общежития, – ее голос снова стал глухим, и она приложилась к стаканчику. – Устроил импровизированный процесс, где выступал и председателем, и судьей, и обвинителем. Он почти не спрашивал эту девочку, да она и не могла особо говорить. В основном спрашивал меня. Те двое – они, кстати, были крупнее его, – держались немногим лучше девочки. Как бы жестоки они ни были, они его боялись. Он сказал: «Значит, вы хотели сконцентрировать всемирную боль? Вас двое – двое экспериментаторов и двое подопытных. Третий, как мне кажется, вам не нужен». И он попросил… – Круста не выдержала и скривилась.

– Продолжайте, пожалуйста, – приободрила её Защитник.

– Да. Он приказал – он не просил никогда. Приказал им продемонстрировать результаты эксперимента друг на друге.

– У них получилось это сделать?

– Нет. Они не могли сконцентрироваться, ни один, ни другой. Тогда Ребус спросил девочку, сколько длилась пытка. Девочка не смогла ничего ответить – по правде говоря, она не разговаривала после этого дней десять и до конца года держалась так, будто уже растворилась во всемире, а ее тело двигается механически, как голем. Но из того, что она мне успела рассказать, прежде чем замкнулась в себе, я узнала, что пытали её около двадцати секунд – оба, в целом. Сообщила это Ребусу при всех.

– Вы знали, что он собирается сделать? – подал голос Обвинитель. В его голубых глазах зажглось победное предвкушение.

– Напрямую он не сказал, но… – Круста прервалась, потому что Защитник качнула головой. – Он этого не сказал, я не знала.

– Но догадывались?

– Я не знала, – отчетливо и почти по слогам проговорила обвиняемая.

– Что Ребус сделал потом? – продолжила расспрос Защитник.

– Он сделал с ними то же, что они сделали с девочкой. По двадцать секунд на каждого.

– Он сделал это при всех?

– Да, это видели все, кто на тот момент собрался в общежитии. Не только я.

– Скажите, об этом идет речь в письме Ребуса, датированном шестым днем года тысяча двадцать один?

– Да.

– Вопросов больше нет, – сказала Защитник и села. Обвинитель поднялся во весь свой высокий рост:

– То есть вы, зная о случае пыток и самовольной расправе Ребуса над подответственными, не уведомили институт?

– Как и все остальные. Кроме того, следов пытки не оставили, и доказать что-либо не представлялось возможным.

– Что случилось с девочкой после того инцидента?

– Как я уже сказала, долгое время она не разговаривала. Она проучилась до конца года, была в очень сложном и отрешенном душевном состоянии. После она решила оставить обучение и уехать к себе домой. Я не узнавала, что с ней стало.

---