Работа была связана с Интернетом. Редактор сайта, Женя должен был переформатировать репортажи под Всемирную паутину, сочинять кликабельные заголовки, иллюстрировать статьи эффектными фотками, местные новости разбавлять глобальными.
«Альтаир», позднее дитя перестройки, располагался в двухэтажном здании, похожем на бывшую школу. Скрипучие паркеты, протекающая крыша, оглушительно бурлящие трубы. Пластик тщетно маскировал кирпично-рыжую суть здания: отовсюду перла ветхость. Но в сумрачных кабинетах кипела творческая атмосфера, техника была современной, сотрудники – приятными.
Отдел кадров отправил новенького в «Юлькино царство». Так именовался кабинет в техническом крыле, между рубкой звукорежиссера и аппаратно-студийным комплексом. По забавному совпадению, все три там работающие девушки носили красивое греческое имя Юлия. Бонусом к ним шел животастый молодой человек, эсэмэмщик Бурдик.
– Юля! – представился Бурдик, сдавив Женину кисть. – Покорпишь с мое – сам станешь Юлей.
– Борь, отвянь от парня, – ворчали Юли, выстроившиеся для смотра.
– Шутка! – Бурдик хлопнул Женю по плечу. – Боб!
Женя подумал, что Бобом Бурдик себя сам окрестил, а в школе его сто процентов дразнили Бурдюком.
Юли улыбались радушно, консультировали, снабдили печеньем к чаю.
– Девочки, я ревную! – страдал Бурдик. Лишний вес он компенсировал балагурством. Травил анекдоты, звал поглядеть смешной видосик. Юль – для удобства – наградил подпольными кличками.
– Только в лицо их так не называй, – интимно предупредил на перекуре.
У неистово кучерявой Юли, графического дизайнера, прозвище было Человечек. Она всех в разговоре уменьшала и ласкала: «Такой человечек мимишный!», «Ухтышка, мне человечек конфетки подарил!»
Губастую и смазливую Юлю, специалиста по социальным сетям, звали Йоха. «В честь Йоханссон, актрисы». Женя догадался: Бурдик сердится, что Йоха замужем, а то нарек бы Скарлетточкой.
Про маленькую пухлую Юлю, тоже редактора сайта, Бурдик сказал:
– ТНТ!
– Она на ТНТ работала?
– Не-а, – и, выдержав паузу, произнес: – Ты – дух! Дослужишься до черпака – расшифрую.
И начались телевизионные будни. Операторы волокли к служебным машинам камеры и штативы, журналисты носились по коридору, шурша бумажками, в студии на зеленом фоне творилось волшебство. В «Юлином царстве» полсотни пальцев порхали по клавиатуре, принтер сплевывал распечатки, пахло кофе…
– Ну как же, – удивился Женя, поворачиваясь с офисным креслом, чтобы видеть коллег. – «Курьи ножки», детская передача.
– Впервые слышу, – сказала Йоха.
– «Давайте, ребята, спросим у Вия».
– Что-то знакомое. – ТНТ сморщила носик, изображая активную мозговую деятельность, но быстро капитулировала. – Прости.
– А когда ее показывали? – поинтересовался Бурдик.
– Да в девяносто шестом…
– Хах! – тряхнула кудряшками Человечек. – Я в девяносто восьмом родилась.
Выяснилось, все Юли появились на свет в конце «лихих» и не застали Бабу-ягу с Лешим Лешей. Бурдик, девяносто третьего, помнил только «Зов джунглей» и «Утиные истории». Тридцатидвухлетний Женя был самым взрослым в кабинете.
– Там такая жуть, – разоткровенничался он. – Куклы старые, декорации фиговые, от одной музыки волосы дыбом вставали.
– Стопэ! – перебил Бурдик. – Тебе ж тогда восемь лет стукнуло.
– Ну.
– И ты в восемь боялся кукольной передачи?
Жене не понравился тон эсэмэмщика. Он решил, что сболтнул лишнего.
– Не боялся я. Просто рассказываю – кринжовая передача была.
– Психологическая травма на всю жизнь! Куклофобия!
– Педиофобия, – исправила ТНТ. – Боязнь кукол – педиофобия. И вообще, отстань от человека, Боб.
Бурдик отстал, но в течение часа спорадически похрюкивал:
– Леший Леша! Восемь лет!
«Альтаир» находился в центре города, возле детского сада и сквера. В окрестностях Женя иногда замечал чудаковатого старика. Худющий, расхлябанный, брюки болтаются на костлявых бедрах, сорочка расстегнута настежь, демонстрируя впалую грудь. Вокруг лысины – венчик седых волос, длинных, тонких и каких-то крысиных. Старик был карикатурой на старика, словно телепортировался из мультика «PIXAR». Нос – картофельный клубень, подбородок торчком, уши огромные и мясистые и беззубый рот рубцеватыми складками.
Он торчал у детского сада, сунув клубень между прутьями забора. На конкурсе «чуваков, напоминающих педофилов», он обошел бы героя «Милых костей».
– Черт какой-то, – сказала Йоха брезгливо.
– Просто старый человечек, – жалела сердобольная Человечек. Впрочем, и у Жени не было никаких доказательств, что старик так же гадок, как выглядит. Не было – до октября.
В последние теплые деньки Женя и Юля ТНТ вышли в сквер. Осенью они начали общаться больше, у них нашлись общие интересы. Не то чтоб Женя положил глаз, ТНТ на его вкус была полновата, ему Йоху подавай. Но с другой стороны, Женя был одинок, а ТНТ – веселая, заботливая.
Выпив капучино, обмыв косточки Бурдику, они возвращались на канал. Вдруг Юля переполошилась:
– Телефон потеряла!
Редакторы ринулись обратно по аллее. Солнце кануло за тучи, тень наползла на сквер, и налетел ветер. Ветви деревьев чиркали друг о друга, как натачиваемые ножи. На лавочке, которую телевизионщики покинули две минуты назад, сидел знакомый старикашка. В руке он сжимал Юлин «Самсунг».
– Это наше! – сказал запыхавшийся Женя.
– Наше, – писклявым эхом отозвался Черт.
Продолговатое лицо избороздили морщины, в них застряли бородавки. Было прохладно, но клетчатую рубашку старик не застегнул. Ей-богу, Черт, – подумал Женя, в детстве избегавший этого слова. Черт-педофил, насилующий сатаненышей.
Повисла пауза. Мигрирующие вороны кричали в небе. Старик задрал подбородок, выставил кадык, словно оборонительное оружие. На «клубень» он насадил очки в толстой оправе. Бифокальные линзы были залиты чем-то мутным, вроде молока или спермы, глаз за стеклами не разглядеть… Да видит ли что-то старик?
Театрально воздев свободную руку, Черт ткнул узловатыми пальцами в дисплей. Телефон ожил. Юля отшатнулась: как так? Старик угадал пароль? Черт наслаждался произведенным эффектом. Он мазнул пальцем по дисплею. Замелькали фотографии, словно картежник тасовал колоду.
Юля смотрела, спрятавшись за Жениной спиной.
– Опля! – Черт придавил пальцем нужную «карту». Принюхался. Ноздри, червоточины в картофелине носа, скрывали засохшие козявки.
Черт повернул дисплей к зрителям. Фотография запечатлела полнотелую девушку без лифчика, одной рукой она сжимала телефон, другой – удерживала груди. Женя не сразу сообразил, что это Юлино селфи, что это голая Юля ТНТ позирует у зеркала.
– Отдай! – взвизгнула она.
– А то что? – спросил Черт глумливо. Изо рта вывалился язык в белом налете. Черт размашисто облизал экран, Юля всхлипнула, словно это ее лизнул мерзкий язык.
Женя очнулся от шока, вспомнил, что он тут мужик и надо действовать.
– Отдайте телефон!
В ответ старик прижал «Самсунг» к уху. Рубашка разъехалась, показался стариковский сосок, розовый, тошнотворно-длинный, как дождевой червь, наполовину вылезший из плоти.
– Алло, – манерно пропел Черт. – Это Леший Леша? Где тебя носит, дети уже собрались!
Женя мгновенно продрог, как девочка со спичками из сказки.
Черт покивал, слушая вымышленного собеседника. Кончик языка пошленько трогал воспаленные болячки в уголках губ. Взбеленившись от собственного бессилия, Женя схватил Черта за запястье и вырвал телефон.
– До новых встреч, дети! – кривлялся старик.
Редакторы шагали по аллее, отдуваясь. Юля вытерла экран салфетками, но все равно держала телефон брезгливо, как что-то дохлое.
– Откуда он знал пароль?
– Может, по отпечаткам…
– Фу, какой он гнусный! И этот голос!
– Это голос Бабы-яги, – сказал Женя рассеянно. Холод ушел, теперь его щеки пылали.
– Кого?
– Из передачи, «Курьи ножки», я рассказывал. – Женя вообразил сцену: девяностые, Черт сидит у телевизора. Ему сколько? Сорок? Сорок пять? Он смотрит «Альтаир» и повторяет разными голосами фразы кукольных персонажей: «Вий, объясни Леше, как разблокировать чужой мобильник».
Сценка пестрела хронографическими ляпами и была противной, как стариковская слюна.
У входа в «Юлькино царство» ТНТ прошептала доверительно:
– Жень, я вообще-то стриптизом не балуюсь. Это я один раз, для себя, дурочка, сняла. Будет уроком.
– Все нормально, – отозвался Женя. – Ты красивая. – Ляпнул и испугался, что комплимент совсем неуместен, но Юля только улыбнулась.
Описывая приключения коллегам, они цензурировали историю, убрав всю обнаженку.
А ночью Жене приснился сон. Будто он снова ребенок, укрылся с головой одеялом. В гостиной работал телевизор, в прореху, под одеяло, натекал мельтешащий свет экрана. Маму он не видит, но уверен, она сидит в кресле и отстраненно внимает поучительной истории.
– Леша, какой же ты глупый! Самый глупый леший в лесу!
– И вовсе я не глупый! Меня дети чаще рисуют, чем тебя!
– Ах так!
– Так!
– Получай!
– Не ссорьтесь! Цыц! Разбудите Вия!
– А его и так будить пора, чтобы он нас рассудил. Правда, кикимора?
– Правда, Леша!
– Ну, хорошо, пойду будить!
«Не надо, – думает Женя, закапываясь лицом в подушку. Наволочка пахнет потом. – Не будите его, он плохой».
– Веко застряло…
«Перестаньте!»