В нашей деревне, Порте, кроме нас евреев не было, но все соседи дружелюбно с нами общались. Мама всегда была в курсе последних новостей и часто помогала соседям, особенно беременным девушкам, когда они в этом нуждались. Она готовила им макароны или пироги, помогала прибраться в доме, если они болели, давала советы по воспитанию детей, читала письма, которые те получали от родственников. Своим примером она учила нас с сестрами помогать тем, кому повезло меньше нас, особенно учитывая то, что мы были далеко не бедными по меркам нашей деревни.

Однако вскоре после нашего рождения антисемитизм стал стремительно распространяться в Румынии. То есть многие теперь не терпели евреев просто потому, что они евреи. Но мы, будучи совсем детьми, даже не знали, что такое антисемитизм, пока венгерская армия не вторглась в наш городок в 1940 году.

Отец как-то рассказал нам, как испытал антисемитизм на себе в 1935 году, когда нам с Мириам был всего год. В том году Железная гвардия (экстремистская антисемитская партия, руководившая газетами, полицией и управлением нашей деревни) разжигала ненависть к евреям с помощью выдуманных историй о том, какие евреи злые, как они хотят всех обмануть и захватить мир в свои руки. Моего отца и его брата Аарона заключили в тюрьму по обвинению в неуплате налогов; но это, конечно, была ложь – они всегда платили налоги. Их арестовали только потому, что они были евреями.

Папа рассказывал, что когда их выпустили, они с дядей Аароном решили попробовать перебраться в Палестину. Когда-то евреи проживали на территории Палестины на Ближнем Востоке – до изгнания во времена Римской империи. Многие евреи думали о ней как о родине, особенно во времена гонений, куда пора вернуться. В начале XX века часть Палестины была отдана евреям-иммигрантам, и в конце концов в 1948 году она стала независимым Государством Израиль.

Папа и дядя Аарон провели в Палестине несколько месяцев, после чего вернулись в Румынию. По возвращении домой дядя Аарон и его жена продали все свое имущество, чтобы вскоре куда-то мигрировать.

Папа тоже убеждал маму уехать в Палестину.

– Там хорошо, – говорил он. – Так тепло. И работу найти легко.

– Нет, – протестовала мама. – Я не могу взять и переехать с четырьмя маленькими детьми.

– Уезжать надо сейчас, пока для нас все не стало еще хуже, – убеждал папа. Его пугали новости о растущих гонениях евреев не только в Румынии, но и по всей Европе.

– Что нам там делать? На что нам жить? Мне в пустыне делать нечего, – отвечала мама. Она, как это иногда делают мамы, настояла на своем и наотрез отказалась что-либо делать. Я часто думала о том, как сложилась бы наша жизнь, если бы она сдалась.

В своей маленькой румынской деревушке мы жили в хорошем доме на большой ферме. Нам принадлежали тысячи акров земли, на которых росли пшеница, кукуруза, бобы и картофель. У нас были коровы и овцы, которые давали сыр и молоко. Также у нас был большой виноградник, и мы делали свое вино. В нашем саду росли яблоки, сливы, персики и вишни трех цветов – красные, черные и белые. Летом мы вешали ягоды себе на уши, притворяясь, будто это сережки, а мы все – изысканные дамы.

Мама очень любила свой садик с цветами перед домом, любила грядки на заднем дворе, все хозяйство с коровами, курами и гусями.

Но больше всего она боялась покинуть собственную маму. Мы любили ездить в гости к бабушке и дедушке Герш. Мама – единственная дочка – чувствовала, что обязана заботиться о бабушке, она действительно часто нуждалась в маминой помощи.

– И вообще, здесь мы в безопасности. – говорила мама. Она искренне верила, что слухи о том, что немцы и их новый глава государства, Адольф Гитлер, поднимают волну гонений, были лишь слухами. Она не видела нужды бежать в Палестину или Америку, где наш народ был в безопасности. Поэтому мы остались в Порте.

В Порте проживала всего сотня семей, в основном христиан; у нас был деревенский священник. Дочь священника, Люси, была нашей лучшей подругой, мы с Мириам обожали с ней играть. Летом мы лазали по деревьям в саду, читали книжки, ставили пьесы в нашем маленьком самодельном театре, состоящем из натянутой между двумя деревьями простыни. Зимой мы помогали Люси украшать елку, только папе мы не говорили – он бы не одобрил.

Хотя слухи о том, что евреев принудительно вывозят в трудовые лагеря, росли, мама все равно не верила, что нам что-то угрожает. Даже когда мы узнали о новых гетто – районах в европейских городах, куда сгоняли евреев и где они жили в грязи и нищете, – мы не верили, что нам что-то угрожает. Даже когда у евреев отобрали все имущество, все права, когда их стали отправлять в трудовые лагеря и принуждать к рабскому труду, мы не думали, что это может случиться с нами. Мы не думали, что они дойдут до нашей деревушки.

Помню, как однажды через нашу деревню прошли евреи из будапештского лагеря. Венгерское правительство использовало их рабский труд для постройки железных дорог, а когда стройка завершалась, евреев увозили обратно в лагерь. Во время работ им было негде ночевать, так что папа разрешил им спать в нашем хлеве. Иногда жены приходили их навестить и останавливались у нас. В благодарность эти женщины приносили нам всякие игрушки, а главное – книги из города. Мы были в восторге от книг, проводили в их мирах часы напролет. Я могла за день прочесть целую книгу. Это воспитало во мне любовь к чтению с юных лет.

Как я узнала из книг много лет спустя, Адольф Гитлер, глава нацистской партии, пришел к власти в Германии в 1933 году. Гитлер ненавидел евреев так же, как Железная гвардия, так что предводители антисемитских и расистских партий объединились на основе ненависти и жажды править всей Европой. Потом, в сентябре 1939 года, когда нацистская армия вторглась на территорию Польши, началась Вторая мировая война. Венгры, под предводительством Миклоша Хорти, тоже доверились Гитлеру и заключили с ним союз. Все это происходило практически у нас под носом, но все равно казалось таким далеким, что кроме папы никто не беспокоился.

Но летом 1940 года, когда нам с Мириам было шесть, все изменилось. Гитлер передал север Трансильвании Венгрии. Население Трансильвании на тот момент поровну составляли венгры и румыны. Но в нашей деревне венгров не было. Поползли слухи, что венгерская армия придет и убьет евреев и румын и сожжет всю деревню дотла. Даже будучи ребенком, я понимала – мы в опасности.

Мириам, куда более тихая чем я, чувствовала мое беспокойство, читала его на моем лице и во всех действиях. Но она никогда не жаловалась – такова была ее природа.

Однажды венгерские солдаты вошли в нашу деревню. Командующий ехал на длинной черной блестящей машине. Зрелище впечатляло, как и было задумано. Все местные жители получили указание радушно принять армию, которой теперь принадлежала власть. Мы слышали, как солдаты напевали: «Мы солдаты Хорти, краше в мире не найти».

Когда они пришли, мама с папой пустили их переночевать; главные офицеры спали в гостевой. Мама отнеслась к ним, как к дорогим гостям – испекла чудесный торт, пригласила их поужинать с нами. Помню, было много разговоров о вкусной еде, и мы с Мириам были так рады сидеть за одним столом с такими важными мужчинами в форме. Вечер выдался приятный, офицеры хвалили мамину еду и выпечку. Прежде чем уйти спать, они снова ее поблагодарили и поцеловали руку – тогда многие европейские мужчины так делали. Наутро они ушли, и родители, казалось, успокоились.

– Видишь? – сказала мама. – Это все вранье, что они евреев убивают. Они настоящие джентльмены.

– Но зачем людям такое выдумывать? – ответил папа. Это был риторический вопрос, за которым не последовало ответа ни от мамы, ни от кого-либо еще. – Ладно, ты права. Нацисты точно не дойдут до нашей деревушки, – заключил он.

Все приняли это как данность. Раз так сказал папа.

Однако по ночам, за закрытыми дверями, родители слушали радио на батарейках. Новости они обсуждали на идиш, который никто из нас, детей, не понимал. О чем они тайно перешептывались? Что они хотели от нас скрыть?

Я прижимала ухо к двери, пытаясь подслушать. Когда родители вышли, я спросила:

– Кто такой Гитлер?

Мама беспечно отмахнулась от вопроса:

– Не беспокойся об этом. Все будет хорошо.

Но мы слышали по радио, как Гитлер кричал, что надо убить всех евреев. Как будто жуков истребить. Как бы родители ни силились сохранять улыбку, мы чувствовали, что что-то не так. От такого таинственного поведения родителей даже Мириам начала нервничать. Мы всегда волновались, даже детьми, когда чувствовали какую-то недосказанность.

Осенью 1940 года мы с Мириам пошли в школу. В отличие от современных младших школ, тогда все дети с первого по четвертый класс занимались в одном кабинете. Кроме нас евреев в классе не было. Близнецов тоже. Каждый день мы появлялись в школе в одинаковых платьях, с длинными косичками, завязанными ленточками одного цвета. Как и наши родственники, одноклассники забавлялись, пытаясь понять, кто есть кто.

Вскоре нам стало известно, что у нас два новых учителя-венгра, которых к нам прислали нацисты. Я очень удивилась, когда они принесли в класс книги с оскорблениями евреев. Более того, в книге были карикатуры, изображающие евреев с огромными носами и животами, как у клоунов. Но главным чудом из чудес стали «живые картинки» – так мы называли фильмы, пока не знали этого слова, – на стене. Я особенно хорошо помню один из фильмов, он назывался «Как поймать и убить еврея». Эти пропагандистские фильмы показывали перед началом полнометражных фильмов в кинотеатрах, как в наши дни показывают рекламу; только представьте – смотреть ролик о том, как убивать евреев, прямо перед мультиком студии Pixar

---