Сказал ей это её одноклассник Денис Мотыгин, к которому у Тамары были весьма скомканные, но очень тёплые чувства. Денис как раз и участвовал в школьном театральном кружке, и был одной из причин, почему Тамаре туда хотелось. Было в этом парне что-то «весёло-парнишное» (другими словами описать не получалось), и это что-то отчаянно Тамару к нему влекло. Она почти ни на что не надеялась, но всё равно отчаянно ревновала к нему каждую стерву (особенно Дашу из параллельного класса, носящую негласное прозвище Дурья)…
– Эй!!!
Кто-то дёрнул Тамару за плечо, но поздно: пронёсшаяся мимо машина окатила её целым цунами брызг из лужи. Поморщившись, Тамара сплюнула попавшую в рот дождевую воду.
– Эх ты… – обеспокоенно сказала девушка сзади неё, которая и пыталась её предупредить. Она тоже была под зонтом, но под красным. – Сильно промокла?
У светофора стояла ещё какая-то бабушка с собакой да парень в наушниках. Их небольшое бедствие миновало. А вот замечтавшейся Тамаре прилетело будь здоров…
– Дать салфетки? – предложила незнакомка. Она была красивой: бледнолицей и с огненно-рыжими кудрями. Одета в бежевое пальто и чёрный шарфик.
– Да, пожалуйста… – согласилась Тамара. – Вот только… – она показала, что обе её руки заняты (Стикером и Зонтульей), и это будет проблематично.
Девушка всё сразу поняла и пододвинула свой зонт к ней.
– Сверни, я помогу.
Зайдя под навес близлежащей остановки («Пасмурная»), они свернули свои зонты, и Тамара, отдав Зонтулью в руки девушки, вытерла салфетками лицо и руки. Куртку было не жаль, а вот в юбке и колготках ей предстояло ходить ещё целый день…
«Ничего, – решительно подумала Тамара, отдавая девушке салфетки. – Как-нибудь разрулю.»
– Спасибо ещё раз.
– Может быть, помочь тебе? – спросила та. – До школы дойти…
– Да нет, не надо, – Тамара весело мотнула головой, отфыркиваясь, как мокрый пёс. – Сама добегу. Школа моя недалеко.
– Ну как знаешь… Будь осторожнее.
Когда девушка развернулась и ушла, Тамара почему-то подумала о том, что они ещё встретятся. Хотя внятных причин думать так у неё было не очень много. Что-то было в этой девушке очень хорошее. Не просто доброе, а какое-то активно-доброе.
«Любишь ты странные речевые обороты», – вздохнул Стикер, стукая по тротуару.
– Отстань, – улыбнулась Тамара. – Я просто представлю, что на меня брызнул небольшой дождь. В целом, так ведь и было… Почти.
Проходящий мимо шатающийся мужчина удивлённо взглянул на болтающую с собой девушку, но Тамаре до него не было дела. Впереди уже виднелось светло-зелёное здание школы.
Тамара никогда не замечтывалась о том, чтобы стать писателем – её всегда интересовали более подвижные виды деятельности. Но если бы её кто-то спросил, с чего началась эта самая настоящая история – то, немного подумав, она сказала бы: с того момента, как её по пути в школу обрызгала машина. Ведь именно благодаря этому она впервые встретила Свету Манохину, и вряд ли бы в дальнейшем с ней подружилась.
Но обо всём по порядку.
В то дождливое пятое октября Тамара Суржикова шла в школу с твёрдым намерением изменить свою жизнь и наконец-то попроситься в школьный театральный кружок, куда она так давно хотела. Она знала, что шансы её, в целом, невелики из-за присутствия Стикера, но всё же лелеяла свои надежды вплоть до конца четвёртого урока – предпоследнего в эту пятницу. Именно после него она решилась пойти и напомнить ребятам из кружка про обещание Дениса «подумать».
Театральный кружок был на первом этаже. Ему принадлежали два кабинета и большую часть времени – расположенный рядом актовый зал, где то и дело проводились репетиции. Борясь с собственным удушающим смущением, Тамара несколько минут потратила на то, чтобы браться за ручку двери, отпускать её и снова неуверенно браться. Неизвестно, сколько ещё она могла простоять там, если бы дверь не открылась и из кабинета не выглянула Даша Швецова – та самая, которую ненавистники звали «Дурьей». И такое прозвище ей подходило как нельзя кстати.
Дурья была тонкой, белой и какой-то «высушенной», с постоянно выпученными большими глазами и пышной копной чёрных волос, которые резко контрастировали с бледной кожей. Большую часть времени, когда Тамара видела её, Дурья смотрела на окружающих взглядом «ты это мне сказал?!». В общем – по представлениям Тамары, для Дурьи сцена была худшим, где она могла проявить себя, местом.
А ещё она курила за гаражами – но об этом, как водится, никто не должен был знать.
– Тебе кого? – спросила она, перемалывая зубами жвачку.
Тамара решила не дрейфить перед лицом опасности.
– Я хотела… к вам вступить.
– Вступить – в смысле, в клуб?
«Клубом» школьники называли то, что все остальные звали «кружком». Отличие было только одно: первое звучало престижнее, чем второе.
– Мы инвалидов в актёры не принимаем, – вынесла ей короткий вердикт Дурья. – Что ты можешь делать? Костюмы шить умеешь?
Тамара мотнула головой: всегда, когда она пыталась шить, она колола иголкой пальцы.
– А что умеешь?
– Ну что-нибудь…
– Ну вот когда что-нибудь придумаешь – тогда приходи.
– Но мне Денис сказал, что вы подумаете…
Дурья недовольно помолчала, прежде чем сказать:
– Ну и чё мне теперь, что Денис сказал? Играть ты с палкой не сможешь, шить костюмы не умеешь. У нас и так народу навалом. Давай, гуляй.
– Ну пожалуйста! – в отчаянном последнем порыве Тамара бросилась вперёд так резко, что кольнуло колени – но она не обратила внимания.
– Чё «пожалуйста»?! – Дурья вылупилась на неё, казалось, ещё чуть-чуть – и плюнет жвачкой в лицо. – Чё тебя, брать только за то, что ты инвалидка? Я сказала тебе – гуляй.
И она захлопнула перед Тамарой дверь, оставив её в пустом коридоре.
Присев на скамью неподалёку от кабинета клуба, Тамара положила Стикера рядом, сплела ладони и принялась смотреть в потолок, слушая, как за стеной ребята из клуба что-то репетируют. Обида наполняла её медленно и закипала, как вода в Чаёвникере. Хотелось сделать что-нибудь ужасно плохое – ворваться внутрь, помешать репетиции, треснуть Стикером по голове Дурье, или ещё что-нибудь сделать!.. Только Тамара знала, что не сделает, потому что даже подняться со скамьи без Стикера не сможет.
«Инвалидка»… Противное слово, похожее на название отвратительного лекарства, теперь витало в воздухе так, будто Тамару облили из банки с такой надписью. Из трёхлитровой. Или даже из ведра.
Ей ужасно захотелось с кем-нибудь поговорить. Но звонить из школы было неудобно, и вскоре должен был начаться урок. Так что, обратившись к своему единственному слушателю, она сказала негромко:
– Да я не очень-то и хотела. Сдалась мне эта Дурья, правда? Найду себе другое занятие.
Она и сама не очень верила в свои слова. Все её «занятия» после школы сводились к чему-то сидячему. Исключения составляли прогулки с бабушкой да всякие выдумки Задиры Робби.
Тяжело выдохнув носом, Тамара заставила себя взять в руки Стикер, подняться и медленно отправиться в путь. Досада и отчаяние сейчас смешивались в ней с обидой и холодным безразличием (не очень-то и хотелось состоять в одном клубе с Дурьей), что в итоге давало очень странную и неприятную смесь. Стикер, вроде бы, молчал, но молчал очень укоризненным молчанием, мол «ну я же говорил, и зачем ты сунулась? Ты же знала, что так будет…».
«Попрошусь ещё раз», – подумала она решительно, проходя через третий этаж, где её застал звонок. Коридорная толпа начала стремительно рассасываться, а Тамара шла в сравнении с ними медленно. И вдруг…
– Ну шевелись, трёхногая! – и кто-то сильно толкнул её в плечи. Задерживаться он не стал, пробежав мимо, а Тамара, покачнувшись, почувствовала, что не может опереться – Стикер выскользнул из-под опоры.
Вытянув руки вперёд, Тамара упала на четвереньки и громко вскрикнула: в колени толкнулась сильная боль, отдавшаяся не только в ноги, но и во всё остальное тело. Чтобы не закричать на весь коридор, Тамара закрыла руками рот, стиснув зубы и до боли укусив себя за ладонь.
Поодаль от неё замерло около семи-восьми ребят, смотревших на неё растерянно и равнодушно. Среди них не было её одноклассников.
Всё ещё закрывая рот руками, Тамара зажмурилась, чтобы не видеть их взглядов. Внутри неё шевельнулась мысль: сейчас кто-нибудь подойдёт и поможет подняться, подаст ей Стикера. Всё будет хорошо.
Но когда она открыла глаза, коридор вокруг неё был пуст, и последняя дверь дальнего класса закрылась.
Тамара почувствовала, что руки у неё отчего-то влажные. И только отняв их от лица – изо рта вырвался сдавленный выдох – поняла, что на них слёзы.
Было чертовски больно. Колени ныли. Отчаяние захлёстывало волнами: Тамара не могла звать на помощь, но и сама не могла подняться. И речи не было о том, чтобы идти на урок – ей казалось, она и шага сделать не в состоянии.
Стикер лежал в полуметре от её руки.
– Ты чего расселась? – послышался голос сзади. Тамара повернула голову, вытирая слезящиеся глаза.
В нескольких метрах от неё стояла невысокая девушка с лохматыми длинными волосами, маленьким чуть вздёрнутым носом и в круглых (очень круглых) с тонкой оправой очках. Она была похожа на неухоженную куклу, сбежавшую от хозяйки, и школьная форма была настолько мешковатой, будто на два размера больше, чем нужно.
Тамара какое-то время молча смотрела на неё, не зная, как ответить на вопрос. Она до сих пор сидела на коленях, которые дьявольски болели после удара об пол.
Подойдя к ней, незнакомка (уже вторая за утро) нагнулась, подняла Стикера и подала Тамаре.
Та покачала головой.
– Я… упала. Я не могу идти.
– И что делать? – спросила незнакомка.