Я уже говорил, что Дэн играет на гитаре? И не просто играет. На самом деле сейчас все играют на гитарах. Даже у тебя дома есть новенькая акустическая гитара и ты в состоянии взять пару аккордов – но не больше. Все твои приятели играют песни «Кино», Вилли Токарева и Розенбаума. А по вечерам малолетние преступники на скамейке у твоей парадной дают концерты для своих корешей. Хочешь не хочешь, а послушаешь замечательные песни про «Фантом» или про то, как «остальные проститутки, сняв трусы, задравши юбки, курят в потаённом уголке». Но твой любимый гопницкий хит – это «а вчера опять несчастье – лопнул новый унитаз». Так что сейчас на гитарах играют все кому не лень.

Но с Дэном другая история. Он композитор. Сам сочиняет музыку к песнякам. И ты считаешь, что он офигенный гитарист. А вот его бывшие одноклассники так не считают. И выперли его недавно из своей дурацкой группы, потому что рифы он играть не умеет. Даже название у них дебильное. «Тво степс» – ни ума, ни фантазии. Ничего им с таким названием не светит. Даже с рифами. Но сейчас вернёмся от рифов к рифме.

– А я и придумал, – хвастаешься ты. – Имидж – крепи руками своими ж. Зашибись?

– Обосраться и не жить.

Не очень-то уважительный отзыв, но сойдёт. Бедолага, видимо, никак не может пережить поражения от твоей сногсшибательной цепи.

– Я ночью два новых текста накорябал. Хочешь послушать? – Не дожидаясь ответа, ты достаёшь из кармана аккуратно сложенную бумажку и начинаешь читать.

В мир из-под чёрных узких полосок
нагло глядеть – и всё.
Жадно смеяться над вечным вопросом,
к небу задрав лицо.
Волосы – словно сарай после взрыва,
рой волосатых ос.
Руки в карманах, рот скошен криво,
нагло наморщен нос.
В мыслях всегда гениален, бессмертен,
глупых сомнений нет.
Если не верите – с ходу поверьте:
мне ведь шестнадцать лет.

И ещё вот один про пиво.

– Да чего там слушать, – обрывает тебя Дэн. – Всё ясно. Офигенные текста́. Давай сюда свои каракули. Буду аккорды подбирать. Лучше зацени песняк.

Он стремительно выходит из кухни и так же стремительно возвращается, держа в руках самодельную электрогитару, украшенную в десяти местах синей изолентой, и самодельный комбик-колонку. Да, блин, – самодельные! – выпиленные и скрученные болтами. Хендмейд и DIY в одном флаконе. Только слов таких ещё нет в вашей природе.

– Смотри, чего я тут на твой дебильный текст накидал.

Дэн подключает гитару к безжалостно фонящему комбику, бьёт медиатором по струнам. Звук у гитары отвратительный, пердяще-пронзительный, но для тебя это самый приятный звук на свете. Дэн начинает петь. Голос у него так себе. Должны же у человека быть хоть какие-то минусы. Но тебе его голос нравится. Особенно сейчас.

Иван Факов
любил к пиву раков.
Любил к ракам пиво.
Любил пожить красиво.

Иван Факов
любил махать лопатой,
работал за троих
и ненавидел экскаватор.

Ты поспешно заглатываешь остатки пива и подхватываешь песню, держа бутылку, как микрофон. А как не подхватить, если это твои слова?

И если с Ваней энтим
кто-нибудь встречался,
Он мило улыбался
и неизменно представлялся:
Иван Fuck off!

Вы уже не в тесной кухне. Вы на сцене. А из зала каждое ваше слово, каждый аккорд ловят прекрасные жабы, открывшие жадные рты. Но вот незадача – жабы вдруг резко прячутся по углам, а потом и вовсе растворяются в жарком воздухе, потому что в кухню заходит усталая суровая женщина с гордо поднятой седой головой. В её глазах горит священная, возможно даже классовая, ненависть. В обеих натруженных руках авоськи с продуктами. Из широких ячеек сетки нагло торчат углы молочных пирамидок. Песня обрывается, на гитаре лопается струна. В тишине мерзко жужжит жирная муха.

– Ма? А чего ты так рано?

– Здрасте, Галина Ивановна.

Мама Дэна мрачно игнорирует ваше несомненное присутствие. Сдвигает бутылки, громко ставит на стол авоськи, заглядывает в кастрюлю, чертыхается, выключает газ, подходит к сыну и всё так же красноречиво молча протягивает сильную руку. Дэн упрямо мотает челкастой головой, умоляюще смотрит маме в глаза. Но волевая женщина не отступает. И Дэн сдаётся. Он отдаёт ей гитару и начинает канючить.

– Ма, только не надо гитару. Ма, я же в институт поступил. Ну чё ты, ма?! Ты чё-о-о?

Гитара летит в открытое окно с седьмого этажа. Красиво летит. Ты высовываешься следом и провожаешь её взглядом до самого приземления на газон. Дэн сидит, вцепившись руками в голову, белый как бумага. Мать торжествующе смотрит на вас, двух несчастных поверженных лодырей.

– А если бы там шёл кто-то, тётя Галя? – искренне возмущаешься ты.

– Ага. Шёл. Конечно. Жаль, что не ты, Андрей. – Маму Дэна прорывает. – Он ещё меня тут поучать будет. Стыдить! Как же ты мне надоел-то. Морда твоя противная. Сбиваешь только Дениску с пути. Понацепляли козлики на себя херни какой-то с помоек. Смотреть противно. Поют они. Нет, орут какую-то хреноту ужасную. Слушать тошно. Кошачий концерт! Андрю-ша! У тебя же родители врачи. Интеллигенты (вшивые – договариваешь ты про себя)! Не стыдно тебе? В шестнадцать лет они уже пьют, как старые алкаши. С утра гужбанят! У Димы вашего вон уже и диагноз есть – алкоголизм! Тоже хотите? Под забором хотите сдохнуть? Глаза б мои вас не видели! Уйдите уже куда-нибудь на хер!

Глава 2
Каждый человек полон красоты

Зелёный двор с хоккейной коробкой, помойками, песочницами, ржавыми качелями, газонами и куцыми остатками яблочных садов, зажатый между улицами Димитрова, Бухарестской и Альпийским переулком, встречает своих главных героев жаркими объятиями полуденного зноя.

Вы в полном обмундировании бредёте сдавать бутылки: в футболках с самодельными принтами и значками, в зауженных штанах и кедах. У тебя на шее болтаются крутецкие сварщицкие очки, у Дэна цепочка от сливного бачка из общественной уборной. Ага, та самая. Твоя гордость. Пришлось отдать другу, чтобы он легче пережил потерю гитары. И хлеба горбушку и ту пополам. У вас так.

На глазах у вас блестят узкие чёрные очки. Они сразу делают вас другими. Из другого времени. С другой планеты. Панками, насекомыми, роботами, плютиками, весёлыми человечками – кем угодно, лишь бы не сливаться с серой скучной толпой с помятыми усталыми лицами. В руках у тебя авоськи с пустыми бутылками. Те самые верёвочные авоськи Галины Ивановны. В них позванивает ваш легальный заработок: пивные, молочные и винные бутылочки. Лето – поют бутылочки – время есть, а денег нету. Сейчас будут. Надо только до пункта приёма стеклотары доковылять. У Дэна в руках раздолбанная гитара. Не может он с ней расстаться. Гладит болезную. Смотрит на неё влюблёнными глазами. Уговаривает себя:

– Да почти и не разбилась.

– Маманя твоя сегодня была в ударе, конечно, – отзываешься ты. – Я думал, она этой гитарой мне сейчас по башке даст. Жуть.

– Ну не дала же. Это её мудаки всякие на работе так доводят в ЖЭКе. – Дэн любит маму. – Зачем вообще такие работы нужны? Да ладно, отойдёт она. Притараню счас десять кг картошки, и всё будет путём. Это она, кста, из-за песни твоей разозлилась. На фиг такое говно писать?

Ты удивлённо смотришь на Дэна, прикидывая – стебётся он или всерьёз. Да нет же. Это ваша обычная манера общения. Пора бы привыкнуть.

– Не нравится – пиши сам.

– А я и написал уже.

Дэн начинает петь, елозя пальцами по раненым струнам разбитой гитары.

– Мои друзья всегда идут по жизни маршем…

Ага, точно – и остановки только у пивных ларьков. Тоже мне хохмач. Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие.

– Это же «Кино»!

Дэн ржёт как полный придурок и показывает тебе длинный (но не такой, конечно, как у Джина Симмонса) язык.

– Кино, вино и домино! Всяко лучше, чем твоё говно!

Ты пытаешься пнуть нахалёнка ногой в кеде. Дэн уворачивается, отбегает. Детский садик на прогулке!

Навстречу вам идут три расфуфыренные старшеклассницы на выданье: химия, мини-юбки, каблучищи, килограммы косметики. Как ни странно – совершенно незнакомые вам девки.

Дэн подпускает их поближе и голосит:

– Ой, Энди, смотри, какие жабы страшные!

Девчонки злятся. Через румяна и белила проступают красные пятна праведного гнева:

– Сами-то какие! Пугала огородные!

Проходят мимо вас, крутя налаченными когтиками у висков. На самом деле они не страшные, а смешные. Но вы ещё смешнее.

Вы с Дэном хохочете, показывая друг на друга пальцами.

– Пугала! Огородные! Страшилы купчинские!

А ведь точно. Пугала и есть. Только вас никто не боится.

– На дело идёте? – Не очень понятно, чего больше в этом вопросе – глумления или восхищения. Это Андрюха Садов из второй парадной высунулся из окна на восьмом этаже, чтобы поприветствовать вас. Можно помахать ему в ответ. А можно и не махать, сохранить важный вид. Андрюха – малышня. На год тебя младше.

– Я в чешский «Луна-парк» у СКК устроился на работу с июля по сентябрь. Там жаб крутейших будет до фига и больше. Не хочешь вписаться? – говорит тебе Дэн.

– Чё-то не очень, – отвечаешь ты, морща нос.

Не объяснять же ему, что ты в августе собрался с отцом в турпоездку по Грузии. Ведь застебёт же нещадно.

Но Дэн понимает твой отказ по-своему.

– Ну да, ты же всё сохнешь по своему Объекту. Неоромантик, бляха-муха. Что, так и не дала до сих пор?

---