Все титаны – мыслители. Годами они могут сидеть неподвижно, размышляя о мироздании, о сущем, о своей роли в нем. Каждый титан день за днем и год за годом ищет свой путь в этой жизни. Они никуда не торопятся, ибо некуда торопиться тому, кто бессмертен и ни в чем не нуждается.

В определенном смысле бессмертие – это тупик. Перестают сменяться поколения, новые лица становятся редкостью, а развитие затормаживается до предела. Почти все цивилизации бессмертных не знают прогресса – либо стагнация, либо медленный регресс.

Просто потому, что все основные достижения уже пройдены, добиваться больше нечего. Если не найти какую-то новую грандиозную цель, чтобы сохранять хотя бы статус-кво, от цивилизации со временем ничего не остается. Как давно не осталось ничего от цивилизации драконов, что были когда-то живыми богами, а ныне ведут существование говорящих животных.

Именно в качестве такой цели и появился жребий титанов. Не для всего социума, а для конкретных индивидов.

Иногда Марух оставлял свою келью и ходил к сородичам, с которыми давно утратил связь. Смотрел на юных, беспечно радующихся жизни. Смотрел на взрослых, нашедших жребий. А иногда… иногда видел тех, кто потерял себя окончательно.

Озверевших.

Излечиться удавалось не всем. Подобных Маруху в те времена было слишком много. Аэтернус наблюдал за каждым и некоторых сумел вернуть на прямую дорогу. Но титаны уважают чужой выбор, даже если он ужасен. Те, что предпочли спастись в забытьи, предпочли утратить разум, став бессловесными чудовищами… с ними просто прощались.

Марух стоял на возвышении, и смотрел, как изгоняют из Алмазного Рая Джаймхода. Некогда один из лучших воинов, из верных последователей Аэтернуса, он так и не сумел приспособиться к мирной жизни. Его уже прозвали Смрадным Титаном – изуродованный, с безумным взглядом, Джаймход источал такую вонь, что вокруг все гнило и разлагалось.

Его держал за плечи родной брат, Оксимор. Крепко стискивал, с болью смотрел на хрипло дышащего Джаймхода. Несколько веков они были неразлучны, сражались бок о бок – и Оксимор до последнего пытался вытащить Джаймхода из бездны.

Но сегодня роковая черта пересечена, и общество постановило, что Джаймход должен уйти. Титаны не убивают и не запирают себе подобных, ибо титан никогда не убьет и не лишит свободы другого титана. Просто переправляют куда-нибудь подальше – в пустыни, горы, дикие леса, необитаемые острова.

– Меня это всегда раздражало, – сказал Дегатти. – Титаны хотя бы представляют, сколько проблем у нас бывает от этих чудовищ?

– Кха-кха!.. Лиадонни!.. – кашлянул в кулак Бельзедор.

– Это другое!

Дело не в том, что титаны в принципе не могут убивать себе подобных. Могут. Просто для них это что-то невообразимо ужасное. Как для человека людоедство или еще что похуже. А скинуть сородича в какой-нибудь Хиард или другую тюрьму они считают даже более отвратительным, чем убить.

– Ну да, а смертные пусть разбираются, как хотят, – снова не выдержал Дегатти.

– А как еще ты предлагаешь им поступать? – неожиданно разозлился Бельзедор. – Титаны не признают казни или лишения свободы – только изгнание. И они оставили себе один-единственный остров, отдав всю остальную планету вам, смертным. Куда им еще изгонять – на луну?

– Но…

– А если вас что-то не устраивает – возвращайте планету титанам и проваливайте в анналы, – ткнул Дегатти пальцем в грудь Бельзедор. – Мы вас на Парифат не звали и мы вам ни кира не должны.

– Мы?..

– Дегатти, не тупи, – поморщился Янгфанхофен.

Джаймхода переправили в пустыню. В одну из самых больших и бесплодных пустынь планеты. По ней можно было идти много дней и не увидеть ничего живого. Озверевшие титаны склонны к оседлости, так что если никто не полезет к Джаймходу намеренно, вреда он никому не причинит.

Марух почти физически ощущал разлитое в воздухе страдание. Страдание Джаймхода, угодившего в темницу собственного безумия. Страдание Оксимора, теряющего брата. Страдание Аэтернуса, не сумевшего ничем помочь. Страдание остальных титанов, переживающих за сородичей.

И свое собственное страдание.

На мгновение у него даже мелькнула мысль, что все только выиграют, просто уничтожь они Джаймхода. Прекратив его муки и оградив от грядущих бед всех, кто попадется на его пути. Одна смерть, один быстрый всплеск боли – и остальные смогут жить дальше. Жить так же, как жили до безумия Джаймхода… только уже без него.

Но эта мысль мелькнула только на мгновение. Марух родился и был воспитан титаном. Убийство другого титана вызвало у него такое жгучее отвращение, что он проникся ненавистью к самому себе.

К тому же… он сразу понял, что это не прекратит страдание, а лишь изменит его. Сейчас Джаймход жив. Есть крошечная вероятность, что однажды он станет прежним. На памяти ныне живущих такого не случалось ни разу, но надежда на чудо остается всегда. Оксимору и другим эта надежда облегчает существование.

Если же Джаймход умрет, надежды не останется. Он будет потерян навсегда, окончательно. А страдание от необратимой потери – одно из самых сильных.

Нет. Смерть одного только Джаймхода ничего не решит. Нужно… нечто большее.

На следующий же день Марух покинул Алмазный Рай. Просто вошел в море и поплыл. Иногда опускался на дно и шагал по нему. Иногда всплывал и летел по волнам, как дельфин. Титанам не нужно есть и пить, не нужно дышать, не нужно даже отдыхать. Марух с легкостью пересекал океан, не переставая растить мысль, что вспыхнула где-то на грани восприятия.

Когда он выбрался на берег, то просто зашагал, продолжая размышлять. Погруженный в себя, Марух лишь изредка отвлекался, смотрел вокруг – и видел все то же страдание.

Все живые существа в этом мире страдали. Мучились от голода, холода и болезней. Голода и холода с окончанием Ледника стало гораздо меньше, но они никуда не исчезли. Болезней стало даже больше, потому что больше стало тех, кто мог переносить заразу.

А еще они сами же причиняли страдания друг другу. Убивали. Пожирали. Терзали.

Первое время Марух питался рыбой и дичью, но быстро прекратил. Он нащупывал свой жребий – и уже чувствовал, как страдает его добыча. Титану хватило нескольких дней, чтобы полностью перейти на плоды и коренья.

Но потом он оставил и их. Растения тоже страдали. Им не было так же больно, как животным, но они тоже не радовались гибели. Ничто в этом мире ей не радовалось.

Как и смертные, титаны испытывают голод и жажду. Только вот смертный, лишенный пищи, будет все больше слабеть и в конце концов умрет. Титан же может голодать годами… веками… тысячелетиями… Он не умрет и даже не ослабеет.

Только приятного в этом мало. Титанам нужно есть, и едят они много, поскольку энергию получают из обычной материи. К счастью, титаны способны переваривать любое вещество – от цианистого калия до урановой руды. При этом пищу они получают необязательно через рот – могут вдыхать или даже впитывать через кожу.

Марух мог питаться камнями и солнечным светом. Но большинство других существ вынуждено поглощать других существ… и это замкнутый круг. Гибель одного – жизнь другому.

Где же решение?

Титан ходил среди смертных. Минули века с окончания Тысячелетия Мрака, и планета вернулась к жизни. Снова расплодились прекрасные эльфы, снова расцвел бесподобный Тирнаглиаль. Возникли и другие эльфийские государства – на разных континентах, по всему миру.

Быстро плодились и чешуйчатые кобрины. Верно служившие Всерушителям, они вовремя переметнулись – и сохранили свои города, сохранили свои земли. К небесам поднимались храмы богов-драконов, все шире раскидывалась юная империя Великого Змея.

Появились и новые виды смертных. Ледник уничтожил многих без остатка, но на освободившиеся земли пришли другие. Из-за Кромки явились неказистые видом, но могучие тролли. Явились крохотные волшебники-гномы. Явились долгобородые кузнецы-цверги.

Одни из них жили хуже, другие – лучше. Но даже те, что казались совершенно счастливы, источали страдание. Марух слышал его в земле, слышал его в воде. Страданием полнился эфир.

Он двигался все медленней и осторожней, чтобы случайно не убивать насекомых. Но все отчетливей понимал, что это ничего не меняет. Титан пытался объяснить свои взгляды смертным, пытался отвести их от причинения страданий друг другу, и даже стал основоположником странного учения – хомунцианства.

Это случилось ненароком, само собой. Марух не ставил себе такой цели и не обрадовался тому, что горстка смертных стала ему подражать. Тем более, что они быстро отошли от того, чему учил их Марух, и пришли к какой-то чепухе.

Смертные вообще очень легко создают и принимают разные учения. В своих бесплодных попытках объяснить причины страданий они запутывают себя в хитросплетениях философии и религиозных воззрений. Их жизнь подчинена страху смерти, поэтому они измышляют все больше и больше небылиц, призванных защитить воспаленный осознанием конечности бытия ум.

За века своих странствий Марух узнал множество таких учений. И все они сводились к тому же самому, о чем так долго размышлял он сам.

Почему мы страдаем? Есть ли причина? Возможна ли награда? Не являются ли страдания испытанием, призванным очистить душу перед финалом? Получит ли мой обидчик свою долю страданий в ответ? Возможно ли возмездие? Есть ли справедливость? Как быть добрым и прощающим в мире, который не прощает ничего?

---