Читать онлайн «Вы точно доктор»

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Liam Farrell 2018 All rights reserved. Published by arrangement with Rights People, London and The Van Lear Agency. First published in 2018 by Dalzell Press.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

Посвящается Брид, Джеку, Кэти, Грейси и Коко

Еще я хотел бы посвятить эту книгу покойной медсестре Лорне Марки. Я работал с ней двадцать лет, и она знала наших пациентов и всех их предков, потомков и родственников лучше любого врача. Она была дерзкой и храброй, но неизменно доброй; ar dheas Dé go raibh a anam

Введение

Стюард авиакомпании Ryanair уже едва ли не с отчаянием пытался всучить мне лотерейный билет, но от этой яркой желто-голубой карточки меня тошнило. И вообще она оскорбляла мои чувства. Только Ryanair умеет превратить чудо в шлак – да, я считаю чудом, когда почти сотня тонн металла поднимается в воздух, а потом благополучно приземляется.

Компании Ryanair такой треш удается лучше, чем остальным, хотя на самом деле виноваты мы все: принимаем научные открытия как должное, а потом жалуемся, когда наука не может дать ответы на любые вопросы. И, конечно, вина за эти ожидания полностью лежит на нас.

Для большинства пациентов, которых я ежедневно вижу в операционной, холодная наука, равно как и холодный рассудок, мало что значит. Ведь тому, что мистер Спок не заправлял медицинской службой на «Энтерпрайзе», было веское объяснение. С этой задачей куда лучше справлялся эмоциональный ранимый Мак-Кой, к тому же у него была специальная маленькая штучка для диагностики болезней.

От науки требуют, чтобы она решала проблемы. Однако часто мы, врачи, на самом деле не знаем, в чем они состоят и у кого возникают. Ни один учебник по медицине не дает представления о таких невнятных и тонких вещах.

Мы, врачи, живем на грани неопределенности, пляшем на острие ножа. Наука ведет нас только до определенного предела, а затем на карте появляются белые пятна и навигатор отказывает, уступая место интуиции, воображению и велению чувств. К счастью, это мощное оружие – из «Преступления и наказания» Достоевского я узнал о человеческом разуме больше, чем из любого руководства по психиатрии.

Каждый из нас хоть раз в жизни страдал, поэтому мы сопереживаем, глядя на автопортрет Ван Гога: у художника и зрителя есть общий опыт – точно так же находят взаимопонимание врач и пациент. В отличие от холодных и огромным трудом давшихся истин фундаментальной медицины, здесь все расплывчато и неопределенно: что-то приходится осваивать на горьком опыте, чему-то научить нельзя, что-то требует сочувствия и эмпатии. А теперь посмотрю-ка я на закат – от этого мне всегда хочется плакать, особенно когда лечу домой рейсом Ryanair.

1. Зависимость: сомнительное удовольствие, вина и боль

Надеюсь, эта книга доставит вам радость, однако в первой главе будет не до смеха^[1]. Здесь вы испытаете только боль и вину. Возможно, эта глава заставит вас под особым углом посмотреть на все, что вы прочитаете дальше. Сатира способна взывать о помощи, вопить из-за подавленной боли, часто ее питают страхи и неуверенность. И муза комедии не приемлет трагедию в той же степени, в какой муза трагедии принимает ее.

Не знаю, с чего все началось. Я мог считать себя счастливчиком. У меня была стабильная работа с полной самореализацией. А еще жена и трое детей, которых я очень любил и которые очень любили меня. И много друзей. И дом – полная чаша.

Я много трудился, чем дальше – тем больше. Дежурил ночь через ночь, был автором статей в четырех журналах (причем читательские аудитории у них различались) и начал издавать собственную медицинскую газету. Кроме того, я вел нескольких аспирантов, изучающих уход за смертельно больными, читал лекции, а также несколько лет писал о вопросах применения морфина в медицине и о том, что из-за опасений медиков побочных эффектов пациенты могли не получать необходимое обезболивание.

Но все это не причины, а лишь предыстория.

Я совсем не помню, как впервые сделал себе укол морфина, хотя этот катастрофический момент и стал поворотным в моей жизни. Как-то где-то я решил, что, опробовав его на себе, пойму, как он работает. И усвоил этот урок на собственном горьком опыте.

Я не стал другим человеком. Скорее, на поверхность вышло все то первобытное и темное, что обычно прячется внутри. Совесть, мораль, уважение к другим – все это расползлось лоскутами ради одного-единственного краткого мига. Это было тяжелое время, но еще тяжелее пришлось Брид и тем, кто заботился обо мне.

Несмотря на карьеру писателя, у меня не было желания рассказывать о своей зависимости, и эта глава – моя единственная попытка. Однажды вечером я написал ее в один присест – предупреждение другим и напоминание самому себе, какой это ужасный, убогий, эгоистичный мелкий грех.

Вена горделиво набухает. На нее приятно смотреть, она манит. Жгут тугой ровно настолько, насколько нужно. Шприц ждет на прикроватном столике, затаившись, как акула. Новая игла с оранжевой канюлей ловит промельк света, серебряный отблеск ожидания. Игла жаждет оказаться в вене. Когда в сети пагубной зависимости попадает врач, у него, как правило, всегда под рукой новые чистые иглы, и он не думает о риске заразиться ВИЧ, гепатитом В или С. Новые иглы не затупятся. Чтобы набрать лекарство в шприц, я беру длинную иглу с зеленой канюлей. Для инъекции подойдет игла потоньше, с оранжевой канюлей.

Рядом со шприцем, точно зловещий маленький предвестник конца, лежит пустая упаковка подготовленной смеси. Сочетание синего и красного на ней – словно маяк. Когда я вижу эти цвета, в голове звенит тревожный колокольчик. Если бы такая коробочка лежала на обочине дороги в полутора километрах от меня, я бы сразу ее заметил. В данный момент мне и дела нет, что это моя последняя доза. Будущее и цена, которую мне неизбежно придется заплатить, не имеют значения. Я живу настоящим. И все сейчас сосредоточено вокруг моих препаратов.

Использованные упаковки от игл, ампул и шприца лежат аккуратной кучкой. Я надеваю защитный колпачок на иглу с зеленой канюлей и ставлю ее рядом с пустой ампулой. К ним надо отнестись как можно внимательнее: выброшенные иглы могут оказаться где угодно, а ампулы легко бьются, оставляя крохотные, но острые осколки. Мусор нужно держать вместе, чтобы потом тайком от него избавиться. Секретность превыше всего, никто не должен знать или даже подозревать об этом. Если ждать, пока все не использую, велик риск забыть, поступить слишком небрежно и оставить улики. А я не хочу вопросов, не хочу проблем, не хочу крепкой любви, не хочу заботливых людей рядом. Я хочу наркотик.

Повсюду тишина, двери закрыты, шторы задернуты, весь свет выключен, кроме прикроватной лампы. Она достаточно яркая, чтобы видеть, что я делаю, – эдакий маленький островок света в мире, который я создал для себя, в мире теней и саморазрушения. Я в доме один, как и планировал. В этом нет никакой романтики, никакой драмы, ни героинового шика, ни великой страсти, ни мучительной артистической уязвимости. Это просто эгоистичный, продажный, лживый, убогий порок одиночки.

Я слегка перекатываю вену указательным пальцем, проверяя, насколько она упруга. Даже нет, не так – не просто проверяю, а наслаждаюсь ее упругостью. Вена, которую вы чувствуете, надежнее той, которую вы видите. Она приятно набухает, она чувственна и легко доступна. Мало шансов не попасть в такую вену и допустить, чтобы лекарство разлилось под кожей. В этом случае остается болезненный и видимый синяк. Выбранная мной вена – на внутренней поверхности правого предплечья. Поскольку я правша, лучше было бы колоть в левую руку, но после нескольких месяцев инъекций крупные вены на ней ушли внутрь, а те, что пока видны, тонкие как ниточки, не слишком-то удобные. У меня еще есть несколько подходящих участков вен на тыльной стороне левой кисти, и найти их легко, вот только следы будут слишком заметны. Вены на кистях рук подождут момента, когда мое отчаяние усилится. Их время придет, и очень скоро.

С правым предплечьем двойная неловкость: мало того что мне придется держать шприц в более неуклюжей левой руке, так еще и кожа на внутренней поверхности правой бледнее – если что-то пойдет не так, и следы будут ярче, и синяк гуще. Я и в лучшие времена был бледным, а за месяцы регулярных уколов и вовсе превратился в призрака. Видел тут недавние фотографии – потусторонний, как привидение.

А вот эта вена вроде бы ничего: и просматривается хорошо, и прощупывается легко. К тому же она рядом с соединением вен, и это обычно означает, что она плотно прилегает к подкожным тканям и не должна слишком сильно двигаться. Вены порой капризничают, словно наделены разумом. Иногда кажется, что они намеренно уклоняются от иглы. Правда, левой я уже орудую лучше – уверен, что в сосуд попаду без особого труда.