В себя он пришел как-то буднично. Просто открыл глаза. Единственное, болезненно резанул свет. Хотя он и был уверен в том, что это всего лишь дежурное освещение. Но после того непроглядного мрака, в котором он провел… Хм. А ведь не так уж и много времени. Все случилось словно только что.

Михаил попытался поднять руку, чтобы ощупать шею. К тому же ее саднит так, что спасу нет. Как будто ему в глотку вбили кол. И он, гад такой, еще и дышать мешает. Вообще ощущения далеки от благостных. И уж тем более на фоне того, что рука отказалась ему подчиняться.

Да еще этот заунывный звук тревожного зуммера! Вот на хрена его выводить в палату?! Эдак больной со страху обратно в кому впадет. С ним-то все понятно. Он понимает, что был в искусственной и это всего лишь необходимый процесс исследования. Только понять бы, что у него с горлом.

Попытался по привычке отключить тактильные ощущения. Ага. Размечтался. Тут вам не там. Дискомфорт, общая слабость, невозможность пошевелиться и тревожный зуммер – все это действовало на него столь угнетающе, что и до паники недалеко. Но он все же взял себя в руки.

Дверь распахнулась, и в палату вбежал врач в сопровождении сестры. Тут же вспыхнул яркий свет. Михаил зажмурился, почувствовав, как из уголков глаз потекли слезы. Впрочем, свет досаждал и через закрытые веки.

– Настя, выключите освещение. Мне достаточно и дежурного, – сообразил врач.

Ну вот. Совсем другое дело. Романов вновь открыл глаза и несколько раз моргнул, сгоняя слезы.

– Закройте глаза, – попросила медсестра, вооружившаяся какой-то тряпицей.

Он выполнил ее просьбу и почувствовал, как ткань коснулась век. Опять открыл. Ага. Так гораздо лучше.

– Михаил Федорович, вы можете дышать самостоятельно? Моргните, если да. Ага. Тогда мы сейчас извлечем дыхательную трубку. Будет немного неприятно. Готовы? Вот и ладушки.

Н-да. Помнится, ему как-то делали гастроскопию, но то, что он чувствовал сейчас, не шло ни в какое сравнение. Трубка вроде и небольшого диаметра, но это ощущение присутствия в трахее инородного предмета не проходило в течение нескольких часов.

Едва врач закончил над ним колдовать, как в палате появились руководитель проекта Щербаков и фээсбэшник Кравцов. Последний ограничился тем, что поприветствовал, поздравив с возвращением. Зато профессор засыпал вопросами. И пожалуй, тех оказалось бы куда как больше, если бы руководителя проекта не прогнал прочь врач.

Двенадцать дней в коме для него не прошли даром. Уже наутро у него поднялась температура. Пневмония – довольно частое явление у больных, прошедших через ИВЛ. И сия чаша его не миновала. Два дня к нему никого не пускали, но потом его самочувствие улучшилось, и визиты Щербакова стали регулярными.

По поводу нападения Романов толком так ничего и не понял. Половцы выскочили как чертик из табакерки. Возможно, какой-нибудь курень отправился в набег. И отряд в полсотни человек в отменных доспехах им показался вполне достойным объектом для атаки. Хотя и заплатить за победу пришлось дорогую цену. Да и вообще, нападать на дороге между Рудным и Пограничным… Что-то не больно похоже на простой набег.

Щербаков знал еще меньше, так как мог наблюдать за происходящим лишь глазами самого Михаила. Ориентироваться же в окружающей обстановке, наблюдая ее со стороны, куда сложнее, чем при непосредственном участии в событиях.

– Макар Ефимович, а можно мне встретиться с моими? – поинтересовался Михаил в первый же день его посещения.

– Пока нет, – возразил руководитель проекта. – Вы на себя в зеркало посмотрите. Краше в гроб кладут.

– Боитесь скандала вокруг проекта?

– Да бросьте. Я уже говорил о сонме идиотов в интернете. Просто не желаю лишний раз расстраивать вашу жену. Две недели не видела супруга, передала на наше попечение если не здорового, то в более приличном состоянии, а тут такое чудо. Так что подлечим вас, а через недельку разрешим навестить. Причем свидания сделаем частыми, пока не начнется новый виток «экспериментальной терапии».

– Погодите. Так это что же получается, там пройдет…

– Через неделю-то? Чуть больше двадцати восьми лет, – произвел быстрый подсчет Щербаков.

– Ч-черт! Там столько всего недоделанного. Мономаху нужна моя помощь. Отправляйте меня обратно! – всполошился Романов.

Вот странное дело. Вроде бы там он прожил полноценной жизнью двадцать два года, которые для его сознания были более чем реальными даже сейчас. Но здесь он словно расстался со своей семьей всего лишь пару дней назад, а потому и соскучиться-то по ним не успел. Вот такие странные выверты сознания.

– Спокойно, Михаил Федорович. Спокойно. Куда вы собрались? Вот подлечим вас, приведем в божеский вид, а тогда уж и зашлем.

– Кого подлечите? Меня? Вам напомнить мой диагноз? – хмыкнул Романов.

– Это не повод не обращать внимания на пневмонию. Уж ее-то вылечить мы можем. Если же отправим вас в кому в таком состоянии, то уже точно не вынем обратно. Умирать или жить – это, конечно, ваше личное дело, но вы нам дороги как уникальный инструмент для работы с ЕИПЗ.

– Довольно цинично, – покачал головой Михаил.

– А по-другому вы не поймете. И потом, не так ли вы жили последние двадцать лет?

– Там пройдет слишком много времени. Бог с ним, с прогрессом. Положение Мономаха все еще шаткое. Реформы могут и забуксовать. Если не удастся выстроить сильную вертикаль власти, все пойдет прахом. Его сын не та личность, которая сможет потянуть подобный воз.

– Это не повод подвергать вас смертельному риску.

– Это живые люди. И их ожидает нашествие Батыя. Вы представляете себе последствия? А я могу попытаться это предотвратить. Если на пути монголов встанет единая Русь, то они сломают о нее зубы. И дело вовсе не в продвинутом оружии.

– Я понимаю. И именно объединению Руси вы посвятили последние годы. Но вы ничего не сможете поделать, если умрете.

Ну что тут сказать. Прав Щербаков. Тысячу раз прав. Но как же не хочется терять время!

– Посмотрите на это под другим углом, – продолжил Макар Ефимович. – У вас появится возможность взглянуть на дело рук своих со стороны, понять, что вы сделали правильно, а где ошиблись. Использовать время в родном мире с толком, чтобы восполнить пробелы в ваших знаниях. Металлургия, механика, паровые машины, с которыми у вас было столько сложностей. Наконец, как изготовить на коленке порох, о невозможности создания которого вы столько жалели, что даже неоднократно проговаривали вслух.

– Только для того, чтобы получить возможность на что-либо повлиять, мне понадобятся годы. Потому что неизвестно, в кого меня угораздит вселиться.

– Согласен. И тем не менее главное – это ваше здоровье. Без него вообще ничего не получится, – развел руками Щербаков.

– Да понял уже, – вздохнул Романов и зашелся выворачивающим кашлем.

На этот раз приступ оказался долгим. Но в конце концов его отпустило, и он откинулся на подушку, жадно ловя воздух и вытирая слезы. Макар Ефимович терпеливо ожидал, когда приступ отступит. Ну и глянул на него так, словно хотел сказать, мол, о каком путешествии может быть речь.

Прав он. Но тут ведь какое дело. Там у него осталась семья. Жена, дети. Старшему, Петру, только восемнадцать. Мальчишка, без жизненного опыта. Остальным и того меньше. Конечно, он верил в то, что обеспечил им поддержку и опору в виде Бориса, главного безопасника. Малый и Большой советы. Да и пограничники к его детям со всей любовью. Но все же.

– Макар Ефимович, а отчего я в коме пробыл двенадцать дней? Я тут посчитал, должно быть не больше девяти.

– Правильно посчитали. Матрица вашего сознания блуждала трое суток где-то в ЕИПЗ.

– То есть она могла и вовсе заблудиться и не вернуться? – сделал неутешительный ввод Михаил.

– Только в том случае, если бы мы вас отключили от аппарата. Надеюсь, вы понимаете, что мы и не думали поступить подобным образом.

– Вам это попросту невыгодно, – улыбнувшись, заметил Романов.

– И это тоже, – не стал его разочаровывать Щербаков. – Ладно. На сегодня, пожалуй, хватит. Поправляйтесь. Я навещу вас завтра. И не только я.

– Вы же сказали, что семье еще рано.

– Семье – да. Но дело в том, что нам придали группу ученых-историков. Предупреждаю сразу, весьма своеобразные личности. И вы им не нравитесь.

– Отчего же?

– Слышали выражение – слон в посудной лавке?

– Странный вопрос.

– Во-от. К вам это относится в полной мере. Вы там такого наворотили, что они себе чуть все волосы не повыдирали.

– Бывает, – хмыкнул Михаил.

– Согласен. Это ведь другой мир. И пусть он во многом идентичен нашему, он живет своей жизнью и развивается своим путем. Пойду.

Михаил думал, что дни для него будут тянуться медленно и нудно. Однако действительность оказалась иной. С историками скучать не приходилось. Настырные все такие. Въедливые. Да с претензиями. А главное, начали дружно его поучать, как ему бережно и ненавязчиво проводить исследовательскую работу.

Романов слушал их менторский тон, едва сдерживаясь, чтобы не послать. Но когда они заявили, что, мол, в прежнем мире он уже напортачил, а потому в следующий раз его отправят в другой, Михаил взорвался. Послал их открытым текстом, да еще и пинка выписал, пусть и не профессору, а его помощнику.

Затребовал к себе Щербакова и заявил, что если тот посмеет отправить его в другой мир, то он там сразу же покончит самоубийством. И будет продолжать это раз за разом, пока Романова не отправят в его мир.

---