Телеграмма смерти, панорама

Артем Мещеряков

Обшитая современным пластиком «проходная» вагоноремонтного завода, как и в прежние времена, пахла Советским союзом. Турникет-вертушка сменился металлоискательной рамкой в человеческий рост. Усатый дедушка, когда-то давно сидевший на посту охранника превратился в злющую тётку.

– Здравствуйте.

– Здрасте, – нахмурив брови, ответила охранница.

– Я почтальон. Мне нужно доставить телеграмму Арсеньеву Птицславу Тетрадисмертьевичу.

– Предъявите ваш временный пропуск, голубчик, – приближаясь к окошку, разделяющему реальный мир и шкиндейку охраны, сказала женщина в форме.

– У меня нет, – ответил я.

– Тогда не могу вас пустить на территорию.

– Не может быть такого, – ощетинился я.

– Ещё как может, – охранница отстаивала свою точку зрения.

– Смотрите, я – почтальон, это вот, всё вокруг, завод, где-то на заводе, работает Арсеньев Птицслав Тетрадисмертьевич, и у меня для него телеграмма. Я не могу её передать через вас или кого-то ещё. Она вручается в руки получателю. Понимаете?

Женщина задумалась.

– Умничать вздумал?

– Нет.

– Паспорт с собой? – спросила она.

– Да.

– Когда вы сюда шли, могли увидеть по левую руку рыжее здание. Там у нас приёмная комиссия и бухгалтерия. Там же, можете получить временный пропуск.

– Благодарю вас сердечно.

Миновав сто метров туда и обратно, плюс двадцать минут бюрократической халтуры, мне удалось пройти на территорию завода. Как найти этого Птицслава, представления я не имел. Взгляд зацепился за «курилку», расположенную чуть поодаль от проходной. Святая святых для работяг. Только вот на лавочках сидели, не слесаря в робах, а сбитые пупкастые господа в строгих тёмно-синих костюмах и с озерами на макушках. Я подошёл, чтобы поинтересоваться, кто бы мог помочь мне найти адресата телеграммы.

– Добрый день, – обратился я. – Не подскажите, как мне отыскать человека. – Из внутреннего кармана куртки, моя рука извлекала небольшое цветное фото с изображением седовласого старика.

– Здарова, – поприветствовал меня один из курящих людей и взял фотокарточку. – Да хуй его знает, кто это, – сказал он и плюнул себе под ноги жижей, похожей по оттенку, на раствор йода.

– Может, есть кто-нибудь, кто пройдётся со мной по территории, – поинтересовался я, забирая обратно фото.

– А ты какую вообще организацию представляешь? – спросил меня человек в синем костюме и с озерцом на макушке.

– Surma Panoram называется.

– Аааааа, я понял, извиняюсь. Ща всё сделаем, – буркнул мой собеседник. – Эй, Стёклав. Пади суда.

Проходивший мимо паренёк сначала уставился на нас, а потом поплёлся навстречу. Он был похож на гуманитария из педагогического университета, который, неизвестно каким ветром, оказался на производстве.

– Да, Бздихалыч Михалыч, – сказал подошедший гуманитарий по имени Стёклав.

– Покажи этому джентльмену наш прекрасный завод и помоги найти человечка. Как его там? – щёлкая пальцами, обратился ко мне, Бздихалыч Михалыч.

– Арсеньев Птицслав Тетрадисмертьевич, – сказал я, показываю гуманитарию изображение со стариком.

– Аааааа, это Птиц. Пойдём, я тебя провожу.

– И Стёклав…

– Да, Бздихалыч Михалыч.

– Я бы на твоём месте, с этим джентльменом вёл себя очень доброжелательно. Когда-нибудь, он вернётся, чтобы доставить послание и для тебя, – серьёзным тоном, сказал Бздихалыч Михалыч.

В ответ Стёклав не стал ничего говорить, только кивнул головой в знак понимания.

Мы в унисон зашагали в сторону цеха из красного кирпича. По всей территории из громкоговорителей доносился голос, читающий стихотворение.

«Я по снам по твоим не ходил

и в толпе не казался,

не мерещился в сквере, где лил

дождь, верней – начинался

дождь (я вытяну эту строку,

а другой не замечу),

это блазнилось мне, дураку,

что вот-вот тебя встречу,

это ты мне являлась во сне,

(и меня заполняло

тихой нежностью), волосы мне

на висках поправляла.

В эту осень мне даже стихи

удавались отчасти

(но всегда не хватало строки

или рифмы – для счастья)».

«Да уж, действительно странно», – подумал я, услышав столь тоскливые стихи. Но, из брода мыслей, меня вытянул мой попутчик Стёклав.

– Смотри, видишь раскрашенный в триколор вагончик? – указывая пальцем, спросил он.

– Да, что это?

– Там серверная. Ребята борются с внешней и внутренней киюберпреступностью. Недавно указ вышел свыше, что нужно регулировать все отношения между людьми, включая компьютерные, надеюсь, ты понимаешь, о чём я. Мне, на самом деле, кажется, в интернетах творится бесовщина, – Стёклав перекрестился.

– Да, мне тоже так кажется, – ответил я

– А вон смотри, памятник, – впереди стояла пятиметровая бронзовая фигура Ленина, а на голове у него, птицы свили себе гнездо. – Сразу за ним, место, которое называется «Парк». Но это не тот парк, где можно гулять с коляской и выпивать. Тут починенные вагоны мы готовим в отправку. Ну, там, проверяем в последний раз электричество, натапливаем котёл, подкрашиваем потёртости, затягиваем гайки. Короче, финалим и сдаём ОТК.

– Что за ОТК? – спросил я.

– Это такие товарищи, которые вечно проёбываются, только ходят и осматривают вагоны на дефекты. Ну знаешь, маменькины сынки всякие, не умеющие работать руками. Отдела контроля качества называется.

– Везде такие есть, – коротко ответил я.

– А тут начинается самый большой цех – вагоносборочный, – сказал Стёклав, приглашая меня в маленькую дверь для людей, прорезанную в огромной воротине для поездов.

– Святая святых. Ты не представляешь, сколько знаменитых людей за сто двадцать лет, повидало это место, – Стёклав говорил с долей гордости.

– Кого же повидал этот цех? – спросил я.

– Ну, например, Артур Шопенгауэр. Работал электриком-испытателем. А сидел, вон в той синей каморке. Называл существующий мир худшим из возможных миров, представляешь? Всё никак не мог уволиться.

– Может просто не хотел? – я задал вопрос и понял, что сделал это не подумав.

– В смысле не хотел?

– Ну, знаешь, когда люди чего-то хотят, они этого добиваются, – пришлось объясняться.

– Если люди хотят, они могут пойти против обстоятельств. Но некоторых вещей добиться почти нереально, – менее весело, чем прежде, сказал Стёклав.

– Да… Но всё-таки, мне кажется, каждый может добраться до нужной ему черты. Я пятнадцать лет курил, а последние пять из этих пятнадцати, пытался завязать. Не покупал пачки, только брал у друзей, потом и вовсе по несколько дней и даже недель не курил. И каждый раз срывался. Надо мной смеялись, мол, успокойся и кури уже. Но, я не слушал. Настал день, и продрав глаза, мне открылась истинна – можно вообще больше не курить. С тех пор, ни одной сигареты не поджёг. Веришь, нет, но это так.

– Это конечно круто. Но мне кажется, ты сорвёшься, – ответил Стёклав.

– Почему?

– Потому что зациклен на бросании курить и начинании снова.

– Посмотрим. Время покажет, – ответил я, не желая спорить.

– О, а вон там, где пересечка, уводящая дорогу налево, по крышам вагонов гулял Мартин Хайдегер, он выскребал из вентиляции остатки душ, отлетевших в мир иной во время того, как состав эксплуатировался. Занятный был парень, кстати. Позитивные мысли толкал. Мол, то, что мы существуем, уже радостный и удивительный факт, а то, что мы, как рабы ебошим за копейки на заводе, это мелочи. Главное, жить ради познания, а не ради денег, повышений всяких, понижений, обедов, шмобедов. Типо, кому какое дело вообще. Люди вокруг, ради которых ты сейчас рвёшь очело, чтобы показаться лучше, есть, не смогут тебя спасти от неизбежного «Ничто». Даже если очень захотят.

– А что это за «Ничто»? – спросил я.

– Мне кажется, это состояние или нечто похожее, только слов, описывающих то, что я пытаюсь сказать, ещё не придумали. Наверное, это остановившееся время, такое, как когда ты ещё не появился на свет, – Стёклав был весьма убедителен.

Следующие три минуты мы шли молча, пока я не решил прервать тишину вопросом о тишине.

– Слушай, а почему, вообще никого нет вокруг? И тишина стоит, как на кладбище, – заметил я.

– Так обед сейчас по расписанию, – Стёклав взглянул на часы. – Вторая его половина. Значит, все спят. Присмотрись в окна. – Он указал на стоящие в цеху серые полуразобранные пассажирские вагоны.

В каждом купе, на полках спали люди. Как-будто, звери в своей природной зоне.

– Вижу, да. Кстати, а где мы будем искать Птицслава Тетрадисмертьевича?

– Эх, ну пойдем. Птицслав хороший дядька. Работает в Митре, маляром. Жаль конечно, что всё так получается.

– В Митре? – спросил я.

– Да, это малярный цех. Сам всё увидишь.

Мы пошли через пересечку, ведущую к электроремонтному участку. Под ногами, я обнаружил воду. Это показалось мне странным. Следующие пятьдесят метров бетонного пола, источали запах сырости.

– Слушай, а почему тут мокро? – спросил я, у своего проводника.

– Местные уборщицы не хотят подметать пол, поэтому просто его поливают водой из шланга.

– Звучит не слишком эффективно, – сказал я.

– Да, здесь каждый год от туберкулёза пяток человек умирает. И сырость вот эта, наверняка, вносит свою каплю.

---