Сценарий. Холодный город

Сергей Романов

Время убивать, и время врачевать,
Время разрушать, и время строить.

Книга Екклесиаста. 3.3

Время умирать – и время рождаться,
Время обнимать – и время уклоняться,
Время бить челом – и время ерепениться,
И вот оно – Время наебениться.

Борис Гребенщиков

Сцена первая
Рынок

В голове гудело и иногда трещало, глаза отказывались открываться, а ноги – идти в туалет. Нет, всё тело отказывалось что-нибудь делать. Он не был запойным, он вообще не пил, ну пил там по разным торжественным поводам, а так, чтобы забухать, нет. Работа у него была очень сложная, без права на ошибку, поэтому и не пил.

А что тогда лежит как бревно?

Официально, для себя и для друзей, – это последствие новогодних праздников. Неофициально, тоже для себя, но так, чтобы не думать и не вспоминать, – это празднование окончания старой жизни в стиле обыкновенного русского мужика, небритого и злого. Можно сказать, первая запойная неделя. Или уже две?

А случилось окончание его старой жизни в декабре завершением грандиозного судилища по поводу развода и раздела имущества. Хотя он был только на первом заседании, где во всём признался, нет, признал вину во всём и отдал всё имущество, какое есть, или, как сказала любимая тёща, – никакое. Но от него не отставали и ещё чего-то требовали. И вызывали в суд. Он туда не ходил. А ходил на работу. Да и на работе, посмотрев на него, серого и опустошённого, подумав, отправили от греха подальше в отпуск, на тридцать шесть дней. Вот и Новый год подоспел, шампанское, мандарины, мишура и один красный ёлочный шар. После его встречи он и наметил начало новой жизни. И вот оно начало. Холодная постель в съёмной квартире за большие деньги.

А что так холодно?

Наконец-то открылся правый глаз. Потом левый, и вот он сел и быстро встал. Зашатался, устоял и так же быстро проковылял в санузел. Как-то удобно сел на унитазе, ну и так далее. Так далее, правда, быстро закончилось, потому что не было горячей воды, да и холодная бежала из крана тонкой струйкой. С одной стороны, это привело к быстрому отрезвлению, с другой – озадачило ещё и отсутствием электричества. Он стал бродить по квартире, проверять: электричества не было, батареи и трубы стояков хрустели холодом, связи не было, мобильный телефон мигал, грозясь разрядиться прямо сейчас, и показывал полное отсутствие сети.

«Чё за хрень?» – подумал он. Доковылял до окна. Отодвинул плотную цветастую штору. Посмотрел. Вид с двенадцатого этажа на город был замечательный, но город выглядел странно. Он горел. Горел во многих местах. Два пожара были грандиозными. Чёрные клубы заволакивали очень большие пространства и неба, и горизонта. Он постучал по стеклу, оно звонко ответило. За бортом, до запоя, было минус двадцать пять градусов, а сейчас, наверное, и ещё больше.

«Что это я пропустил? Начало войны или апокалипсиса?» – подумал он, проковылял к кровати, свалился и зарылся под одеяло. На нём были надеты шерстяные носки, спортивный костюм, толстовка. Когда всё это он натянул на себя, он не помнил. Он искал тепла. А на то, что увидел из окна, ему было наплевать. Свой личный апокалипсис он пережил в суде больше месяца назад. А сейчас искал тепла. Немного нашёл. Даже улыбнулся. И уснул. Ничего не снилось. Только темнота. Спал. Потом заболела голова. Невыносимо. Эта боль заставила его встать, одеться в лыжный костюм чёрного цвета с белыми вставками. Новый. Сам себе подарил на праздник неделю назад. Или две?

Боль не привела в порядок другие мысли, они кувыркались в голове, как акробаты, почему-то голые, создавая хаос, почему-то розовый. Одна доминанта была в его мозгу, светлая: спуститься вниз в аптеку купить обезболивающего чего-нибудь и выпить много, чтобы забыть о боли, звенящей, нет кусающей его всего и везде.

Он взял деньги и вышел в подъезд. Лифт не работал. Света не было. Вернулся, взял фонарик в прихожей.

На улице быстро темнело. И скоро весь этот порожняк подъездный покроется мраком. Он как мог, а получалось быстро, спускался вниз по лестничному пролёту. Двери квартир были закрыты. Было тихо. На третьем этаже он вдруг встал, увидев маленькую девочку в красном зимнем комбинезоне. Она стояла в дверном проёме и смотрела на него, как на призрак. Или она была призрак?

Вдруг его кто-то сильно оттолкнул в сторону. Схватил ребёнка и убежал вниз. Всё произошло очень быстро, а он ещё какое-то время смотрел на открытую дверь. Ему казалось, что в квартире кто-то остался и ходит. Почему не закрывает дверь?

«У-у-у!» – боль в голове снова погнала его вниз.

Он вырвался во двор, где было поживей. Куда-то шли люди. Кто быстро. Кто медленно. Он пошёл быстро. Завернул за угол. Между домом и магазином стоял полицейский уазик, все двери его были открыты, ещё мигали синие лампы на крыше, но скоро аккумулятор разрядится, и они потухнут. Окна и двери супермаркета в доме напротив были выбиты, на снегу валялось много упаковок с разной едой, порванные, рассыпанные, раздавленные. Он продолжал идти вдоль дома. А вот и аптека. Входная дверь была закрыта, и защитные рольставни опущены. Окно, выходящее внутрь двора, было разбито. Под ним стоял деревянный ящик.

Как-то он так проворно забрался на него, а потом перевалился внутрь помещения, тоже проворно. На удивление самому себе. Свалился на коробки, что-то захрустело. И ничего не было видно. Он включил фонарик, стал освещать помещение. Всё было перевёрнуто, разбросано. Он нашёл упаковку обезболивающих таблеток, проглотил четыре сразу. Кое-как. Пошёл в холл искать воды. Нашёл, запил, осмотрелся.

У входных дверей лицом вниз лежал труп человека с пулевым ранением в голову. Его кровью было забрызгано всё вокруг. И она уже замерзла. Рядом с трупом стояла открытая коробка с белыми пульверизаторами, пара баллончиков валялась на полу, один был смят словно на него специально наступили, пытаясь раздавить.

Боль отступала, и мысли в голове приходили в некий порядок. Порядок мыслей призывал запастись лекарствами. У двери в провизорную он заметил большую чёрную сумку. В ней уже лежали коробки с лекарствами. Он всё вытряхнул из неё и стал собирать медикаменты по своему разумению. Собирал и с пола, и из шкафов. Многие ампульные препараты уже замёрзли. Он заполнил почти всю сумку. Открыл дверь провизорной, или она сама открылась, посветил туда фонариком. На стуле в центре комнаты сидела женщина в белом халате с выколотым глазом. Вернее, её труп. Он закрыл дверь, чтобы её не беспокоить. Пора было уходить.

Он высунулся в окно. Ящика под окном уже не было. Кому понадобился? Прыгать высоко. Он вернулся в холл. Подёргал входную дверь, она оказалась не заперта, подцепил руками рольставни, дёрнул, дёрнул ещё раз, они с грохотом поползли вверх. Наступил на баллончик, чуть не поскользнувшись, из него с шипением выделилась какая-то пена, видимо, содержимое совсем замёрзло. Он остановился, оттолкнул баллончик и коробку с ними к трупу. Почесал нос, чихнул, наклонился, протолкнув сумку ногой наружу, и сам выскочил, отпустив ставни. Они с грохотом снова закрыли вход. Закрыли страшное место. Страшных мест в городе, видимо, было много. Из магазина напротив продолжали что-то выносить. В дверях лежал труп, они так через него и таскали жратву и выпивку. Стоявший рядом табачный киоск сгорел и уже был засыпан снегом. Рядом валялась бутылка. Он присмотрелся, посветил фонариком: бутылка коньяка «Хеннеси». Он нагнулся и поднял её. Запечатанная, выпала, наверное, когда тащили жратву или делили выпивку.

Люди были какие-то одинаковые. Чёрные. Во всём чёрном или грязном. Как вурдалаки. Да и он тоже.

Бутылку засунул в карман. Осмотрелся. Подхватив чёрную сумку, он зашел обратно в подъезд. Стал подниматься наверх. Но дошёл только до третьего этажа, до квартиры с открытой дверью. Там понял, что смысла возвращаться нет.

Скрутило живот, сильно скрутило, остатки приличия подтолкнули его в квартиру. Он забежал, освещая фонариком комнаты, нашёл туалет, бросил у дверей сумку, кое-как, но быстро разделся. Сел. «Вот она, расплата за бухало тупое и никому не нужное, если поджелудочная не выдержала, так в сугробе и сдохну, никому не нужный дурак. Сорок два года, а дурак дураком», – зло думал он, думал про себя. Вдруг напротив открытой двери в туалет кто-то встал. Он осветил человека. Так и не понял, кто это, он или она. Свет от фонаря совпал со звуком из него выходящим, всё это вместе спугнуло человека, он побежал, споткнулся о сумку, заорал, снова побежал и, видимо, закрылся в дальней комнате и там продолжал орать, дико и страшно.

Диарея прошла сама собой. Он как мог быстро оделся, подобрал сумку, вышел в подъезд, закрыв за собой дверь. Видимо, чтобы не слышать воплей.

Мысли в голове упорядочились, но не до конца. Он шёл по ночной улице. Вокруг падал крупными хлопьями снег. «Возможно, потеплеет», – думал он.

Народ попадался разный. Испуганный. Безразличный. Злой. Как объект для нападения он был неинтересен. Здоровый мужик с сумкой. Может, у него нож. Может, в сумке только майки, трусы и «Доширак». Он шёл к свету. Свет был в конце улицы у большого торгового центра. Туда, на площадь, шло много народу. Много народу шло и в другие стороны. В некоторых дворах жгли костры.