Бродяга

Максим Городничев

© Максим Городничев, 2021

ISBN 978-5-0053-8748-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В Средние века церковь начала убивать идеологических противников. Волна расправ над оппонентами быстро вышла из-под контроля и приобрела всеобщий характер.

В 1216 г. Папа Гонорий III учредил орден проповедников во главе с монахом Домиником де Гусманом, слепо преданным папскому престолу. Члены миссии посвятили себя выявлению еретиков, став ударной силой католической веры. Орден быстро превратился в карающую машину, получив название «инквизиционный» (расследующий).

В середине XIV века инквизиционные ячейки покрыли всю католическую Европу. Еретики жили словно на вязанке хвороста, которая в любое время могла вспыхнуть.

«Задача ордена, – писал французский инквизитор Бернар Ги, – истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики, их укрыватели и защитники».

Членов ордена облекли колоссальной властью. Согласно каноническому праву, препятствие работе инквизиции грозило отлучением от церкви с последующим сожжением.

В Евангелии от Иоанна Христос говорит сомневающимся: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». Этот пассаж был дорог инквизиторам, он оправдывал использование костров.

Помимо еретиков церковь заботили вопросы ведовства и магии. Ведьмы и колдуны, – утверждали воины Христа, – принадлежат к «синагоге» сатаны. Средневековая охота на ведьм вошла в историю во многом благодаря руководству по борьбе с колдовством – «Молот ведьм», написанному в 1486 году монахами Яковом Шпренгером и Генрихом Инститорисом. Это зловещий трактат по демонологии, объединивший легенды о черной магии и открывший перед инквизиторами все двери.

В эпоху кровавых религиозных распрей и разворачивается действие рассказа. Хотя перед читателем открывается не средневековье как таковое. Это альтернативная история XV века, сон-бред о средневековье героя-наркомана, проживающего в реальности другую жизнь, сотканную из оживших цитат, постеров из эротических журналов, кадров из кинофильмов. Сознание главного персонажа изобличает современного человека, и границы между настоящим и прошлым, между реальностью и сном условны.

Часть 1
Праздник жизни

Пролог

⠀

На столе лежала недочитанная книга, бумага в водяных пятнах, будто кто-то прочитал этот текст и заплакал. N-хромосома не обратила на книгу внимания. Вещество по запаху нашло вену – кровь расцвела в шприце, как суданская роза, игла затолкнула агент под кожу. Инъекция покрыла место укола зеленоватой плесенью, прожилками расползшейся вдоль предплечья. Под ложным нуклеопротеидом я жил в различных степенях прозрачности. Мое тело, по мере воспаления наркотических каналов, начинало возбужденно пульсировать – чудовище дотянулось до нейронов по засоренным холестерином проводам.

N-хромосома – искусственно выведенная хромосома наркотика – коварно подменяла образы, выдергивала из реальности. К демонам она не причислялась, ибо не имела отношения к религии. Скорее, тварь обитала в паре капель разбодяженной N-кислоты. Паразит оказался разумным и обожал насилие. Пляшущие красные точки, искорки над костром, впивающиеся в сетчатку глаз и проникающие внутрь.

Существо напоминало создателя сети ловца снов, инкарнацию паука-ткача, опутавшего паутиной маршруты моих мыслей. Паук сначала был слаб, но быстро подпитывался сопротивлением воли. Все же мне удалось прорыть штольню, уходящую глубоко в черноту подсознания. Я создал там тайную комнату, в которой запер остатки личности.

Сознание – отчаянный беглец в лабиринте из синапсов – закрылось в комнате, а паук вычислил его и пытался открыть дверь, чтобы препарировать жертву.

Поначалу у монстра не получалось, но потом ключ в замочной скважине тихо щелкнул и подался. Меня охватила паника, пришлось удвоить усилия в попытке удержать дверь. Еще горел красный свет, но ключ упорно поворачивался, движимый гипнотическим усилием. На миг загорелся зеленый огонек. В голове возникло гудение, затем снова вспыхнул красный свет. Ощущение чужеродности отступило, защита выдержала, и паук ушел пустой. Но позже он пришел снова, голодный и лютый, не оставляющий от эктоплазмы камня на камне, проводя лоботомию, стирая личность, съедая принципы, десятилетиями копившиеся в моем эго… А потом я увидел книгу и начал мучительный путь по строчкам.

Читатель может рассказать лишь о том, что воздействует на его чувства, когда он читает. Я не более чем копировальная установка, наркотик делает основную работу. Поскольку моим глазам удается напрямую регистрировать всплески нейромедиаторного процесса, то не исключено, что я преследую единственную цель – творить убежище меж строчек, где спрячу ум от монстра пустоты.

Зачем нужны книги, переносящие людей из одной реальности в другую? Я решил не сдаваться и не проводить следующие два-три часа в приемной у смерти. И вот повествование покидает страницы, рассыпаясь на множество воспоминаний, оживших цитат из готических книг и параноидальных измышлений бывшего монаха…

[ССХЛАЦЦЦ]

Шахта в окрестностях Парижа походила на бесконечный лабиринт. Ее поросшие плесенью стены ворочались как живые. Жадный рот штольни вбирал запахи, прятал звуки и заставлял свет меркнуть.

Застенок, сотню лет ютивший в чреве только уголь, проглотил живую душу. Девочку. Она бежала от похотливого епископа, и с благодарностью приняла суровую обитель. Беглянка спала на камнях, но хрупкое тело уже не чувствовало боли, а разум, обладающий страшным знанием церковных преступлений, преисполнялся скорбью. Ночь за ночью она проводила в своем храме, выплакивая глаза и боясь появиться на поверхность.

Паутина отчаяния, окутавшая выработку, не могла остаться незамеченной. По городу разнеслись слухи, будто там, где давно не ступала гильдия проповедников, происходит чертовщина. Суеверный ужас объял сердца и умы крестьян. Матери вскакивали по ночам с постели, боясь за своих детей, им чудились грозные звуки набата, преследовал запах скверны, и все окончательно перемешалось в голове от проповедей священников.

[ССХЛАЦЦЦ]

Меня зовут Альтаир, и я единственный в городе профессиональный охотник на нечисть, не состоящий официально ни в одном из инквизиторских культов. Хотя за моей спиной и сосредоточена вся мощь племени христовых проповедников.

Обитатель катакомб, по россказням суеверных монахов и местных жителей, являлся порождением дьявольских сил. Если это правда, необходимо вырезать очередную опухоль на гигантском теле Парижа.

Дождавшись ночи, когда луна раскрывает око и темные силы выходят на поверхность, я отправился к шахтам, надеясь встретить хозяина «паутины».

В тот вечер в моем сердце зарождалась дрожь, непонятный холод проникал в тело, несмотря на летний зной. Хоть искры высекай из собственных костей, чтобы согреться. Душа наполнялась предчувствием чего-то неминуемого, рокового. В пути руки судорожно ощупывали заплечный мешок, проверяя, все ли на месте, не упустил ли чего важного? Две палочки для розжига, хворост, жаждущий обнять искру. Серый плащ трепыхался на ветру, легкий, как тополиный пух, позволяющий укрыться в ночи от наблюдателей. Сапоги из телячьей кожи делали поступь бесшумной.

За моей спиной перешептывались исполинские сосны, одетые в тяжелую броню. Их ветви сухо терлись друг о друга, как ладони у нищенки; гнилой бурый мох свисал со стволов неопрятными лохмотьями. Курганы на опушке, хорошо различимые днем, затаились в ожидании. Тот, что поближе – еще зеленый, дальний уже не отличим от ночи. Я передвигался бесшумно, стремительно приближаясь к цели.

Порыв ветра ударил в лицо. Когда напор стих, я на бегу увидел выплывающие из темноты копи. От полуобвалившегося спуска в лабиринт, забинтованного туманом, тянуло запахом серы. Я был на месте. Несколько раз с шумом вдохнул воздух, очищая разум, огляделся вокруг и взялся за работу.

Ритуальный огонь должен быть чистым – только хворост и дерево. Сизый дым поднимется до неба, обволакивая саму жизнь, вбирая в себя и мою душу, и тогда даже демон не сможет разглядеть меня в его густых клубах. Огонь прогорит, и надо будет сторожить угли, пока они остывают…

Впрочем, тварь могла принять меры. Сейчас, когда я за работой и беззащитен, самое время напасть…

Тяжелую мысль прервал отчетливый звук. Вдалеке, на постоялом дворе, завыла собака. Завыла жалобно, тягуче. Ее крик ужаса подхватили другие собаки. От этой ночной какофонии у меня перехватило дух, кровь отошла от лица, но тут же вновь в него ударила.

Я оглянулся – и ускорил трение. Наконец-то, сладостный запах дыма. Впопыхах произнесенная молитва, рождение угольков – и вспыхнуло пламя! Я щедро подбросил хвороста. Огонь затрещал, разгораясь, выплевывая сизые, быстро распадающиеся дымные кольца. Часом позже я зашью в мешочек черный уголек, символизирующий сожженное тело грешницы, повешу на шею, и, получив защиту, спущусь в штольню, хоть все мое естество этому и противится.

Катакомбы… Земля под Парижем изрыта норами почище швейцарского сыра. Десятки километров галерей, где добывают камень, а после каждой эпидемии зарывают горы трупов – не лучшее место для свидания.

---