Золотая серединка

Наталия Доманчук

Глава первая

Я стояла у Москва реки, глотала слезы и рассуждала о том, как он мог ТАК со мной поступить.

На город опустилась темно-серая тюлевая завеса и покрапывал мерзкий, холодный дождь. Одной рукой я держалась за столб с дорожным знаком, где был нарисован белый квадратик Малевича, замурованный в красный кружок, а второй рукой вытирала слезы, которые застилали шикарный вид на реку и на Петра Первого в лилипутской лодке. Петр махал мне какой-то желтой бумажкой и ехидно улыбался. Я отвернулась от него, смахнула слезу и заревев в голос пробурчала:

– Подлеееец!

Получилось очень мелодично.

Где-то неподалеку, справа, я услышала одобрение:

– Гнида!

Это сказала белокурая девчонка, лет восемнадцати. Я отмахнулась на нее, как от призрака, и села на бордюр, прям под белым квадратом Малевича.

Она не спешила подойти ко мне, лишь глотнула какую-то бесцветную жидкость из бутылки и к «гниде» добавила «баран».

Я опять махнула рукой и дала понять, что мне абсолютно безразлично ее мнение и вступать со мной в дискуссию откровения сейчас не желательно. А сама попыталась справиться со слезами: они меня душили.

Белокурая девчонка подошла ко мне и, ещё раз отпив из бутылки, спросила:

– Ну и чего ты рассопливилась?

– Семь лет, – пробурчала я сквозь слезы, – семь лет я потратила на него…

Собеседница присела на бордюр рядом со мной:

– А у меня пять. Как в жопу всунула, – философски заметила она.

Я перестала реветь и подняла на нее глаза.

Рядом со мной сидела красавица: блондинка с губами Анжелины Джоли, ногами Наоми Кэмпбел и грудью Памелы Андерсон. Если моя внешность и мои пропорции годились только на картину времен Рубенса, то внешность и пропорции Барби смело позволяли ей влезть на икону. На ней были голубые джинсы, порванные на коленках и желтая моднячая курточка. «И как она ходит с такими ободранными коленями?» – подумала я, но вслух, пренебрежительным тоном сказала:

– Вот именно такую, как ты, ему и надо.

– Чего? Какую такую? – скривилась блондинка.

– Такую худую, чтоб вся просвечивалась, чтоб в рваных джинсах ходила, чтобы пила с ним это… что ты там пьешь? – я кивнула на почти пустую бутылку.

– Мартини, – уточнила блондинка.

– Вот-вот. Чтоб выражалась неприличными словами… вот кто ему пара… хочешь, подарю?

– Да иди ты в жопу со своим подарком!

– Вот-вот, – я опять начала реветь, – а я так не умею ругаться. И от таких слов сразу краснею… а он поначалу смеялся, а потом его это стало раздражать.

– А ты кто? Небось, беспонтовая заточка?

Я перестала реветь и уставилась на нее.

– Затычка? – предположила я, – да, наверное. Он затыкал мною все свои… – я опять зарыдала и сквозь зубы процедила, – дыыыры....

– Да не затычка, а заточка, – объяснила Барби, – это значит телка, которая постоянно учится. То есть умная.

– А! – понимающе откликнулась я, – значит, это был комплимент?

Барби пожала плечами. Видимо слово комплимент она не знала. Диалог глухого с немым был в самом разгаре.

– А чего при параде? – она кивнула на мой деловой костюм, – Бизнес вуман, чё ли?

– Финансовый менеджер в банке. – Отозвалась я.

– Крутой сапог!

Я с удивлением уставилась на свои осенние туфли.

– Ну, ты даешь, – удивилась Барби. – Чё, правда, не врубаешься?

Я даже не знала что ответить, потому что совершенно не понимала причем тут крутые сапоги, если на мне туфли? Поэтому смотрела на Барби широко открытыми глазами и хлопала ресницами.

– Ну ты дятел! А где живешь?

– Вот тут и живу, – я кивнула на дом, окна которого светились неподалеку. – А ты?

– И я тут, в первом подъезде.

Я внимательно посмотрела на блондинку.

– Погоди, я тебя знаю! Это ведь твоя свадьба гудела на весь наш район пару лет назад?

– Пару… – Барби скривилась, – ни фига себе пару? Целых пять! – уточнила она и допила Мартини.

– Ты же за американца вышла, да?

– За южноафриканца, – поправила меня новая знакомая, – Но он уже давно не в Африке живет.

– А где же?

– Здесь, в Москве.

– И что? Всё? Конец любви? И у тебя?

– А я чё, не человек?

– Конечно, нет, – уверено сказала я, – лично ты для меня Барби. Глупая кукла, причем, китайского производства.

– Чего? – блондинка вскочила на ноги, – Ты кого кончитой обозвала, овца?

Я тоже вскочила на ноги:

– А причем тут «Юнона и Авось»?

Барби на секунду замерла, но потом, тряхнув копной шикарных белых волос, продолжила:

– Ты базар фильтруй, финансовый директор, а то я так перемкну тебе этим пузырем по тыкве, что твои кудрявые мозги раскинутся по всей Москва реке! А домой ты пойдешь с красными соплями! Поняла? – и стала размахивать передо мной уже пустой бутылкой.

Идти домой с красными соплями совсем не хотелось, да и вообще я почему-то осмелела: отмахиваясь и совершенно не веря в происходящее, закричала:

– Слушай ты, Барби, я хоть и краснею от одного слова… – тут я запнулась, кашлянула и, взяв себя в руки, продолжила, – «задница», но драться я умею – курсы дзюдо закончила. Так что это ещё неизвестно чьи кучерявые мозги дворнику придется утром подметать!

– Ах ты, мочалка! – Барби выкинула бутылку в сторону и вцепилась в мои волосы.

– Ах ты.... Барби! – я кинула свою новую сумочку от Прада на бордюр и вцепилась в ее светлую шевелюру.

На помощь поспешили прохожие, разняли нас, а мы как петухи выпячивали грудь (у кого есть) и кричали оскорбительные слова. Эх, жаль, что у меня с собой не было моего любимого портфеля. Сколько нужных слов я могла бы записать в свою тетрадку! Я, конечно, попыталась их запомнить, но кроме известной «мочалки» и «лошары» ничего в памяти не сохранилось. С моей же стороны самым оскорбительным словом было «жопа». Да, наконец-то я его произнесла вслух и при этом не покраснела.

Барби стала ругаться с кем-то из прохожих, а я схватила сумочку и побежала к дому. Только тут до меня дошло, что я устроила драку. Да, впервые в жизни. В голове крутилась только одно словосочетание: «Какой позор!». Я думала и молилась только о том, чтобы меня не заметили соседи или кто-нибудь из знакомых. Поднявшись пешком на пятый этаж, я открыла дверь своей уютной, но уже одинокой квартиры, сразу побежала на кухню, выпила стакан воды и посмотрела в окно.

Как ни странно, но внизу уже никого не было.

Я включила электрический чайник, вытащила из холодильника курник, отрезала себе кусок и тут поняла, что я ещё не переоделась.

Пришлось идти в ванную, мыть руки, потом в спальню, переодеться в домашний халат и тапочки и только после этого я позволила себе сесть за стол, налила себе чашку чая без сахара и съела кусок пирога. На душе сразу стало легче. Вот только интересно от чего? Может оттого, что все накопившиеся отрицательные эмоции и всю свою боль я оставила внизу, когда обозвала свою новую знакомую неприличным словом? Или оттого, что узнала несколько интересных неприличных слов? Или всё-таки от курника?

Я люблю поесть. И люблю поесть вкусно. Думаю, что Кирилл ни раз вспомнит о моих кулинарных способностях, когда утром, обнимая какую-нибудь костлявую Барби, будет доедать холодный бутерброд с сыром. Да и когда будет спать с ней на грязных простынях… тоже будет вспоминать меня. Я меняю постель два раза в неделю. И всё постельное белье у меня выглажено и накрахмалено. Пусть это делаю не я сама, а моя домработница… Кому какое дело как я веду свое хозяйство?

Я думаю, что вы уже поняли, что я самая настоящая правильная девочка, которая умеет на свете всё… кроме одного – быть счастливой.

Любой поступок, который бы я не совершила, я сначала одобряла, совершала, а потом уверяла себя, что поступила правильно.

В моем роду все или доктора или профессора. Все образованы, все интеллигенты и … наверняка все несчастны. Хотя утверждают, что они в полном порядке.

У меня два высших образования. С самого рождения все знали, кем я буду и каких высот достигну. В двадцать пять у меня уже была своя квартира, машина и жених, который никак не вписывался в ряды моего интеллигентного семейства. Меня сразу обозвали белой вороной и предложили взяться за ум, которого у меня было в избытке. За ум я браться не хотела, так как мой жених был воплощением всех моих фантазий. И не только эротических, между прочим! Поэтому я назло мамочке, папочке и бабушке вышла за него замуж. На свадьбе не было ни одного человека из моей родни, и после этой выходки я забыла что такое «воскресный обед». Да, они просто отреклись от меня. Конечно, я скучала по родным, и, конечно, не раз пожалела о случившемся. Теперь только представьте себе – КАК я любила своего мужа!

Нет, я его не просто любила – я его боготворила и очень боялась потерять. Поэтому и пыталась быть идеальной. А он меня взял и бросил. Именно из-за этой проклятой идеальности.