В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Эрик Ларсон

Переводчик Алексей Капанадзе

Редактор Валерия Башкирова

Главный редактор С. Турко

Руководитель проекта А. Деркач

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Корректоры А. Кондратова, А. Смирнова

Компьютерная верстка М. Поташкин

Фотография на обложке GettyImages.ru

© 2011 by Erik Larson

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2022

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Моим (и еще двадцати пяти) девочкам (и в память чудесной собаки Молли)

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.

ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ.Божественная комедия^[1]

Das Vorspiel

Vorspiel – 1) муз. прелюдия, вступление; увертюра; 2) театр. пролог (пьесы); 3) перен. пролог, начало, прелюдия; 4) спорт. предварительная игра, отборочное соревнование; 5) муз. исполнение, проигрывание (в присутствии кого-либо).

БОЛЬШОЙ НЕМЕЦКО-РУССКИЙИ РУССКО-НЕМЕЦКИЙ СЛОВАРЬ(https://de-rus-de-big-dict.slovaronline.com/123137-Vorspiel)

На заре чрезвычайно мрачной эпохи двое граждан США, отец и дочь, неожиданно покинули свой уютный дом в Чикаго и оказались в самом сердце гитлеровского Берлина. Они провели там четыре с половиной года. Но мы расскажем лишь о первом годе их пребывания в Германии, поскольку это был тот год, когда Гитлер совершал восхождение к вершинам могущества. Канцлер приобретал абсолютную власть и превращался в тирана. В то время все пребывало в неустойчивом равновесии; еще ничего не определилось окончательно. Тот первый год стал своего рода прологом, увертюрой, в которой впервые прозвучали все темы грядущего грандиозного эпоса кровопролитной войны, всех тех событий, которым суждено было вскоре случиться.

Меня всегда интересовало, каково было постороннему человеку воочию наблюдать за тем, как сгущается мрак гитлеровского режима. Как выглядел город? Что мои герои видели, слышали, обоняли? Как дипломаты и другие иностранцы, оказавшиеся в столице Германии, воспринимали и объясняли происходящие события? Сегодня нам кажется, что на протяжении этого неопределенного, неустойчивого периода можно было с легкостью изменить ход истории. Почему же никто этого не сделал? Почему понадобилось так много времени, чтобы осознать реальную опасность, которую представлял Гитлер и его режим?

Как и большинство моих современников, я знакомился с той эпохой по книгам и фотографиям. У меня сложилось впечатление, что в тогдашнем мире не было цвета: лишь оттенки серого и черного. Однако оба моих героя столкнулись с действительностью того времени непосредственно, она предстала перед ними во плоти. При этом им приходилось выполнять рутинные служебные обязанности. Каждое утро они выходили в город, увешанный гигантскими красно-бело-черными полотнищами. Они сидели в тех же уличных кафе, что и поджарые эсэсовцы в черных кителях. Иногда они видели и самого Гитлера – тщедушного человечка в огромном открытом «мерседесе». При этом на балконах домов, мимо которых каждый день проходили мои герои, пышно цвела красная герань. Мои герои посещали гигантские берлинские универмаги. Они устраивали чаепития, они упивались весенним благоуханием Тиргартена – крупнейшего столичного парка. Геббельс и Геринг были их светскими знакомыми, с которыми они обедали, ужинали, танцевали, шутили… Но однажды, когда первый год их пребывания в стране подходил к концу, случилось событие, которое оказалось одним из важнейших эпизодов, проливающих свет на истинный характер Гитлера. Это событие определило ход истории в следующее десятилетие. Для отца и дочери оно изменило все.

Перед вами документальное повествование. Как это принято, цитаты в кавычках – это выписки из писем, дневников, воспоминаний и других первоисточников. Работая над книгой, я не ставил себе целью написать очередной толстый исторический том о той эпохе. Я хотел написать камерную книгу, показать этот ушедший мир сквозь призму впечатлений и переживаний двух моих главных героев – отца и дочери, которые, прибыв в Берлин, начали свой путь открытий, внутренних изменений, а в конечном итоге – глубочайшего и жесточайшего разочарования.

В книге нет героических личностей, во всяком случае таких, как в фильме «Список Шиндлера». Но на ее страницах читатель увидит и проблески героизма, и неожиданные проявления благородства. В исторических документах всегда можно увидеть поразительные нюансы, тонкости, полутона. В этом и сложность работы над документальной прозой. Приходится откладывать в сторону факты, которые известны сейчас, и пытаться следовать за двумя обычными людьми по окружавшему их миру, показывая, как они воспринимали его тогда.

Это были непростые люди, и жили они в непростое время, когда скрытая ранее истинная сущность окружавших их чудовищ явилась в полной мере.

1933

Человек за ширмой

В том, что проживавшие в Германии американцы посещали консульство США в Берлине, не было ничего удивительного, но они приходили туда не в таком состоянии, как человек, явившийся в четверг 29 июня 1933 г.^[2] Это был Джозеф Шахно, врач из Нью-Йорка. Ему исполнился 31 год. До недавнего времени он принимал пациентов в пригороде Берлина. Сейчас он раздетый стоял за ширмой в помещении для медосмотров. Оно располагалось на первом этаже консульства, и в обычные дни хирург, работавший в государственной системе здравоохранения, осматривал здесь намеревавшихся переселиться в Соединенные Штаты. С тела Шахно была почти полностью содрана кожа.

В кабинет вошли двое только что прибывших сотрудников консульства. Один из них был Джордж Мессерсмит (почти однофамилец немецкого авиаинженера Вильгельма Мессершмитта), с 1930 г. занимавший пост генерального консула США в Германии. Будучи высокопоставленным представителем американского дипкорпуса, Мессерсмит руководил работой десяти консульств в разных городах страны. Рядом с ним стоял вице-консул Реймонд Гейст. Как и подобает образцовому дипломату, он старался в любой ситуации сохранять спокойствие и невозмутимость. Но сейчас Мессерсмит видел, что Гейст очень бледен. Судя по всему, он был глубоко потрясен.

Состояние Шахно потрясло обоих дипломатов. «С головы до ног это был кусок живого мяса, – ужасался Мессерсмит. – Его стегали кнутами, избивали всевозможными способами, пока в буквальном смысле не содрали с него кожу, обнажив кровоточащую плоть. Стоило мне лишь взглянуть на него, как я был вынужден броситься к одной из раковин, над которыми консульский хирург обычно мыл руки»^[3].

Как выяснил Мессерсмит, Шахно избили девять дней назад, но раны еще не зажили и были хорошо видны. «Даже девять дней спустя на теле были полосы от лопаток до колен: видимо, врача били и спереди, и сзади. Ягодицы были измочалены практически до мяса, и на значительных их участках по-прежнему не было кожи. Местами плоть представляла собой сплошное кровавое месиво»^[4].

Мессерсмит невольно задался вопросом: если раны выглядят так через девять дней, какими же они были сразу после избиения?

Постепенно начала вырисовываться следующая картина.

В ночь на 22 июня в дом Шахно вломились несколько человек в форме. Поводом стало анонимное обвинение врача в том, что он – потенциальный враг государства. Пришедшие обыскали дом и не нашли ничего подозрительного, но забрали Шахно и доставили его в свою контору. Там ему приказали раздеться, а потом двое мужчин долго и жестоко стегали его кнутами. После этого Шахно отпустили. Он сумел кое-как добраться до дома, а затем вместе с женой бежал в Берлин, где в районе Митте^[5] проживала ее мать. Неделю он пролежал в постели, а как только почувствовал, что может двигаться, пришел в консульство.

Мессерсмит распорядился отправить избитого в больницу и в тот же день выдал ему новый американский паспорт. Вскоре Шахно с женой бежали в Швецию, а оттуда перебрались в Америку.