– Что тут еще скажешь? Ваш отпрыск подлинный талант. – заявил он, стирая пот с красного лба.

– Неужели?

– Уж поверьте моему многолетнему опыту. Настоящий Давид Ойстрах в отрочестве. Такая же уверенная рука, врожденное чувство ритма. Но…надо работать, развивать. Расценки знаете?

Я кивнул и на радостях протянул ему пухлый конверт. – Это аванс.

Он пересчитал содержимое и, по-видимому, остался доволен.

– Будет толк. Бог даст, папаша, мы с юношей еще на международном фестивале или на конкурсе сыграем, дуэтом.

– Только вы уж постарайтесь.

– Не извольте сомневаться…

И он постарался, точнее оба они постарались. Два раза в неделю, сразу же после обеда, я снаряжал сына к преподавателю. Возвращался он уже практически перед ужином, едва живой, и не дожидаясь, пока накроют на стол, как был в сандалиях, падал в кровать.

Наконец наступил торжественный момент, когда на мой суд было представлено первое разученное ими произведение – Бетховенская Лунная соната.

– Ну давай-ка, сынку, покажи, чему ты тут научился, порадуй папеньку.

Я уселся поудобнее в кресле, а мой талантливый мальчик откинув волосы назад и прижавшись подбородком к деке приступил к священнодействию.

Едва смычок коснулся струны, как окружающий меня эфир наполнила ангельская музыка. В том смысле, что так, наверное, вострубят ангелы, призывая грешное человечество на Страшный суд. – Уии-уиии-ааа-оооо!

Грозные и гнусавые звуки въедались в мой мозг, откуда по нерву вытягивали душу и кромсали ее на части. – Уиии-оооо!

Где-то на четвертом такте у меня резко поднялось давление, а на шестом категорически захотелось вскрыть себе вены от переполнивших мое сердце тоски, безнадеги и отчаяния.

«– Да уж, настоящий Ойстрах. Нет, пожалуй даже „Ой, страх“, или еще лучше „Ой, ужас“ …»

Я громко захлопал в ладоши, стараясь, по возможности, заглушить рев пикирующего бомбардировщика. Но куда уж там.

– Может быть, конечно, я чего – то не понимаю! – сказал я педагогу, когда шум в голове подутих и более-менее нормализовался пульс. – А вы точно уверены насчет таланта?

– Точнее не бывает. Все-таки уже полгода наблюдаю за тем, как он творчески возрастает не по дням, а по часам. Такое легато сегодня выдал – блеск. Скажу вам по секрету – Ваш Михаил, он, почти… почти… гений, будущий золотой фонд. Тем не менее, даже в его случае необходимо терпение и еще раз терпение, чтобы раскрыть чакры, расколдовать, так сказать, душу. Для лучшего эффекта раскрытия, кстати, неплохо было бы увеличить нагрузки. Не возражаете, если я подберу для него дополнительное время в среду или в субботу?

«– Что ж, колдуй, волшебник.»

– Ну надо, значит надо. – порывшись в бумажнике, я со вздохом протянул ему несколько красненьких. – Только пусть в следующий раз будет что-нибудь полегче. Полонез Огинского, например.

Через месяц мне представили Полонез. Если прошлым музыкальном вечером мою душу вынимали, то сейчас ее заколачивали обратно в тело, трамбовали грубо и бесцеремонно, пока она, пройдя по пищеводу и перепрыгнув через копчик, окончательно не обосновалась в пятках. Хотя, что там я. Не удивлюсь, если в тот момент сам г-н Огинский беспокойно заворочался у себя в гробу. У меня же на глазах пока лишь только выступили слезы. Возможно, это было то, что называется катарсисом, хотя скорее всего, со мной произошел банальный нервный срыв.

В себя я пришел от звенящей тишины, которую нарушил вкрадчивый голос преподавателя.

– А у нас сюрприз, – сказал он, улыбаясь. – Мы с Мишелем договорились в следующий раз подготовить вам «Сонату ми минор». Не возражаете?

Я поежился и кивнул, – Благодарю…

– Тогда с вас еще двадцать тысяч. Деньги можете отправить на карту…

Но я, увы, так и не услышал Ференца Листа в исполнении будущего лауреата международных конкурсов. Утомившись отстегивать по пять штук за урок, я отвел его в музыкальный кружок при городском Доме культуры и творчества. Пусть там, думаю, дальше талант раскрывает. За пять тысяч в месяц.

После прослушивания моего чада ко мне вышла симпатичная женщина-педагог.

– Не хочу вас понапрасну обнадеживать, – сказала она, нервно подрагивая веком. – Но возможно, я повторюсь – возможно, ваш сын когда-нибудь не слишком сильно ударит лицом в грязь на детском утреннике в школе. Разумеется, если эта школа не музыкальная. Само собой, если он будет при этом долго и упорно упражняться.

– А как же международные конкурсы? – робко поинтересовался я.

Вместо ответа женщина посмотрела на меня с плохо скрываемой снисходительной жалостью, как на умалишённого.

Скрипку я оставил у нее в музыкальном кружке в качестве гуманитарной помощи.

А сына определил в шахматную секцию, при том же Доме культуры. Пока, вроде – тьфу, тьфу – ничего, хвалят…

Сирень цветет

Вот и весна почти уже на излете. Беззаботно улыбаясь радугой, вспыхнувшей после бурного и короткого майского ливня, она передает гражданам свои последние приветы. Еще какая-то неделя, и да здравствует лето красное, золотое, а вместе с ним и черноморский загар, и утренняя зорька, проведенная с удочкой на Пахре, а еще сыроежки, пробки по дороге на дачу и пироги с земляникой.

Но это все потом, а сейчас на повестке дня пора любви, время высоких чувств, бешеных сердечных ритмов и горячих признаний под луной. Все вокруг поет гимны этому прекрасному природному и народному явлению – доносящаяся откуда-то из сквера неувядаемая АВВА, симпатичная девушка с охапкой цветов, соскочившая с подножки автобуса, голуби, воркующие на тротуаре. Даже городской воздух и тот, кажется, насквозь пропитан нектаром и амброзией, из той бочки, наверное, что щедро расплескали по небесной лазури стаи утомленных сбившихся с крыл амуров с купидонами. Хотя, возможно, что это так сирень цветет богато.

По бульвару, крепко взявшись за руки, прогуливается парочка. Он и она (если что). Оба молоды, влюблены и безмерно счастливы. Идут они, по всей видимости, без какого-либо дела и целеполагания, просто идут – наслаждаясь жизнью, примерно так, как в поговорке: «Мне куда бы не идти, лишь бы с милым по пути». Пройдясь сколько-то по устланной новой бордюрной плиткой дорожке, они встают на ее распутье, любуясь друг другом и пышно цветущей растительностью.

– Ну что, налево пошли? – говорит, наконец, парень, не сводя светящихся глаз со своей спутницы.

– Тебе лишь бы только налево, как я погляжу. – капризно надувает губки девица и, проявляя настойчивость, тянет спутника за рукав во двор какого-то дома, расположенного по ее правую руку.

– Желание дамы – закон! – уступает ухажер, немного помявшись. – …К тому же, – разглагольствует он, – когда ты идешь рядом с такой красивой и желанной нимфой, то куда бы ни направлялся, ты в любом случае следуешь навстречу своему счастью. Вот шел так бы и шел всю оставшуюся жизнь, честное слово.

– Опаньки, да мы никак предложение пытаемся сформулировать? – кокетничает барышня. – Шучу, конечно. – игриво добавляет она на всякий случай, чтобы раньше времени не вспугнуть фарт, но, все же, не удерживается от обострения любовной игры, – А вдруг словлю на слове, не боишься?

Глаза ее, между тем, глубоки и серьёзны.

– Погоди-ка, – уходит от прямого ответа парень. – Постой, я быстро, сейчас уже…

Молодой человек озирается по сторонам и, присмотрев куст сирени, растущий возле какого-то подъезда, отламывает от его ветвей сразу несколько роскошных гроздей – созвездий, после чего….

– Штааа! Стоять…! – майским громом грохочет что-то поблизости, возвращая влюбленного с небес на грешную землю.

Мгновенье спустя из кустов, словно какая-то фурия, выпрыгивает гневная старушенция и преграждает парню дорогу к отступлению.

– Ты чего это удумал тут, подлец, а? – брызжет слюной старуха. – Я тебе покажу, как сирень чужую расхищать… Люди добрые, что это делается-то, а?

Застигнутый с поличным парень растеряно ухмыляется и виновато разводит руками. Старуха между тем приближает свои удивленные зрачки к его лицу.

– Так это тыы что ли? Опяяять?

Страшно выпучив глаза, бабка переходит чуть ли не на рев. – Признала я тебя, аспид, как увидала морду твою бесовскую, так сразу же и узнала. Давненько тут, смотрю, ошиваешься. Всю сирень мне успел оболванить.

– Вы меня, видно, путаете с кем-то, бабуся, не имею чести…

– Ну да, спутай тебя – попробуй, ирода проклятого, коли ты вторую неделю, почитай, сирень мою кажный день чекрыжишь. Что твой козел в огороде. А вот как сейчас милицию позову…

– Ты, бабка, мыла объелась что ль с утра? – парень потеет, улыбка медленно сползает с его лица, уступая место если не испугу, то замешательству. – Я вообще случайно тут оказался, мимоходом. Ну подумай, что я у вас забыл, да притом каждый день еще?

– А-то сам будто бы не знаешь, чего забыл, – хитро скалится бабка, напирая грудью на врага. – Ленку с третьего подъезда забыл, вот чего. Сирень уже, почитай, всю обкорнал для лахудры своей. Только растительность, между прочим, не для ваших с ней амуров высажена. Деньги за нее, между прочим, были плочены, и немалые. Триста рубликов, помнится, у метро отдала, с пенсии-то.

– Я, я пойду, пожалуй, – неуверенно говорит резко побледневшая девушка и пятится назад. Глаза у нее становятся испуганными и влажными, голова прячется где-то между съежившимися хрупкими плечиками.

– Погоди! – умоляюще хватает ее за руку парень. – Я с тобой.

---