– Бизнес, конечно, грязный. И морально непросто. Но чтобы в штат попасть, люди по пять лет ждут. А тебя возьму вне конкурса. У нас чокнутых много. Вдруг тоже приживешься.

Когда муж больше года в параличе, уже не так и страшно, что помирает. А те, кто осуждают за жестокосердие, пусть попробуют сами денно и нощно, без помощников, тягать, переворачивать, подмывать, кормить через трубочку, впихивать таблетки и с ангельским ликом сносить вечно дурное расположение духа.

Супруг, честно сказать, и в здоровом состоянии был тот еще подарочек. Но семью кормил, подарки дарил, руку не поднимал, потому Марьяна терпела. И даже когда паралитиком стал, в благодарность за все хорошее старалась не тиранить. Почти. Но уж после того, как призвали, наконец, страдальца на вечный покой, перед собой лицемерить не стала. Закрыла покойному глаза – руки не дрожали. Переодела кофту – ту, что муж в агонии обслюнявил, сначала отнесла в стиралку, но потом передумала и швырнула в мусор. Подошла к зеркалу, легонько подкрасила глаза, положила на губы сдержанный блеск. Хватанула рюмочку за помин новопреставленной души и без всякой дрожи в голосе пошла звонить, сообщать экстренным службам о прискорбном событии. Ритуальщиков беспокоить не стала – говорят, стервятники на свежий труп сами слетаются. И хорошо. Пусть побольше понаедет – последних распоряжений супруг, в паралитической скуке, наоставлял немало.

Как и предупреждали знающие люди, первый похоронный агент явился через пятнадцать минут – задолго до «Скорой». Толстый, шумный, настойчивый дядька сразу начал совать под нос эксклюзивный договор, полный цикл услуг навязывать.

Марьяна охолонила:

– А вы мобильную связь в гроб предоставляете?

– Чего?

– Муж велел: чтобы обязательно встроенные динамики. Телефон с усиленной батареей. На двести часов, и заряд должна держать минимум год.

Бодряк хмыкнул:

– А на фига? Раз умер дома, значит, всяко вскрытие будет, там точно добьют. Не останется у него технической возможности позвонить.

– На фига – это не вам, а мне решать, – отрезала Марьяна. – И раз не можете оказать услугу, нечего тогда про полный цикл трепаться.

Но толстяка не прогнала – пусть остается, конкуренцию создает.

Очень быстро подтянулись и другие – мадам в черном бархатном пиджаке с алой гвоздикой в петлице, трепетный, тонкокостный дядечка с лицом школьного учителя, гламурный молодой человек с наглым взором и помадой на губах куда ярче, чем у нее. Марьяна всех приветила, отвела в мужнин кабинет, велела вести себя тихо, ждать. Сама пока что встретила докторов, полицию, провела к смертному одру. Отвечала машинально на вопросы представителей власти и ломала голову: черное платье с длиной чуть выше колена – это траур или уже легкомыслие?

Ей всего пятьдесят четыре, она заслужила право немного побыть веселой вдовой. Как воздаяние за годы скучной семейной жизни, ангельского терпения и аскезы.

Когда спровадила докторов, полицейских и тело супруга (санитары выторговали тысячу рублей за дезодорацию и десять тысяч за макияж), отправилась в кабинет. Лица у агентов красные, вид взбудораженный – явно все это время ругались. Но драки вроде не устроили, мебель цела.

Но хотя друг другу конкуренты, цены снижать отказались тоже дружно. Да еще причитают: мол, нельзя, чтобы транспорт у одних, а ресторан – у вторых. Горланят в три глотки, каждый своим эксклюзивным договором размахивает. Только тихоня в костюмчике в общей склоке не участвует.

– Тогда конкурс устрою. – Решила Марьяна. – У кого из вас оркестр есть?

– У меня имеется! Духовой! – радостно отозвался толстяк.

– Боже! Какое дурновкусие! – закатил глаза рафинированный.

– Зачем вам этот пережиток прошлого? – укорила дама в бархатном пиджаке. – Похоронная музыка несовместима с православным отпеванием!

– Мне не духовой нужен, а чтобы скрипки, – вспомнила Марьяна. – Супруг какой-то «Эйр» хотел. Это Бах, что ли. Или Бетховен. Точно не помню.

Похоронщики примолкли, в недоумении уставились друг на друга. В наступившей тишине из дальнего угла гостиной донеслось:

– Бах. «Эйр», она же Сюита номер три. Исполняет струнный оркестр. Скрипки, альты, виолончели, контрабас. Лучше шестнадцать человек, но шестерых вполне хватит. Можно студентов консерватории позвать. И стараться будут, и возьмут недорого.

– А этого, как его… Альбинони, – вспомнила Марьяна еще одну мужнину волю, – смогут?

– Для Альбинони, конечно, идеален орган. Но есть прекрасные вариации, когда главную партию исполняет солистка. Или гобоист. – Без запинки оттарабанил культурный.

Прочие поглядели в его сторону с ненавистью.

– Цена вопроса? – спросила Марьяна.

– Студенты вечно голодные, – сдержанно, сообразно скорбному поводу, улыбнулся скромник. – Тысяч за пятнадцать сговоримся.

– А гроб с окошечком у тебя имеется в прайсе? – вспомнила еще одно пожелание супруга Марьяна.

– Откуда у него?! – Взорвалась дама в бархате. – Он из частной лавочки! Только ящики небось деревянные! А у нас – ассортимент. Связи! Государственная структура!

– И вообще, не видно, что ли: лопух! С таким тело будете с утра до обеда ждать! На кладбище уже к ночи приедете! – подхватил багровый толстяк.

Но Марьяна только усмехнулась:

– Баста, карапузики. Пусть лопух, зато стараться для меня будет.

Худосочные и неприспособленные к жизни не совсем в ее вкусе. Но после мужниных отекших, вялых пальцев на артистичные кисти похоронного агента она смотрела почти с вожделением.

В нищете супруг не оставил, и торговаться за каждую рюшечку на гробе Марьяна не собиралась. Но культурный (нет бы пользоваться моментом и впаривать самое дорогое из прайса) со смущением в голосе предложил:

– Мой служебный долг – развести вас на максимум, но я хотел предупредить: цены в прейскуранте завышены минимум втрое. Не связывайтесь с ритуальным агентством. Все услуги возможно заказать самостоятельно. Автобус напрямую в транспортной компании, гроб – у производителя.

Марьяна взглянула внимательно:

– Твой-то интерес в чем? Хочешь от своего агентства слевачить? За комиссионные от гробопроизводителей?

– Нет, нет! – возмутился тот. – Я ничего ни от кого не получаю. Просто перед вами неудобно. Такое горе, мужа только что потеряли. А тут мы – на вашей беде наживаться.

– Тебе что до моей беды?

– Ну… вы такая красивая и беззащитная женщина, – смутился интеллигент, – не могу я на вас бизнес делать. Хоть и обязан.

– Да, – фыркнула она снисходительно, – ты бизнес вряд ли сделаешь. Кто тебя в агенты-то взял?

– Первый заказ. Испытательный срок.

Марьяна вырвала из его рук многостраничный прайс-лист, быстренько пролистала, наморщила нос:

– Хм. «Рытье могилы класса люкс, двадцать семь тысяч рублей» – это, конечно, сильно.

– Вот и я говорю, – подхватил он, – яму вырыть – это максимум тысяч пять. Требовать двадцать семь – подлый расчет на то, что вы от горя ничего соображать не будете.

– Не волнуйся. Я способность соображать не утратила, – заверила Марьяна. – Но по производителям бегать и копейки выгадывать у меня времени нет. Так что доставай договор, или что там у тебя, будем выбирать. Давай начнем с гроба. Муж хотел, чтоб обязательно красного дерева и ручки бронзовые. Такой в прейскуранте имеется?

Набрала в итоге всякого-разного по классу люкс на две странички.

Костюмчик – от масштабности заказа он выглядел совсем растерянным – подвел итог:

– Два миллиона восемьсот тридцать две тысячи. И… это ресторан еще пока не включен.

– Ясный перец, помины на сто персон где-то во столько же встанут! – хохотнула Марьяна.

– Я вынужден просить у вас авансом. – Закраснелся скромник. – Всю сумму.

– Ща.

Муж свою будущую кончину обсуждал со странным, мазохистским удовольствием, и уже давно велел Марьяне: запастись наличными загодя, ибо оплату по карте похоронные агенты вряд ли примут, а бегать по банкам, когда в доме смерть, не с руки. Сумма, что казалась новичку огромной, вдову совсем не смутила: всего-то три пачки по сто тысяч в каждой. Можно, для ровного счета, ещё пару венков заказать. Но принести деньги не успела. Шла мимо своего будуара – и встала. Это что ж за дела?!

Марьяна прекрасно помнила: сразу после кончины мужа, еще до того, как в доме явился первый похоронный агент, она святилище свое заперла и ключ бросила в карман домашних, черно-траурных, брючек. А сейчас – дверь открыта. И замок, похоже, взломан – через него идет огромная, кривая царапина. Кто посмел? В квартире, конечно, много постороннего народа побывало – «Скорая», полицейские, санитары. Но она, хотя старательно изображала вдову в прострации, бдила зорко: чтоб из гостиной, где мертвое тело, никто не выходил. И в коридор (дверь туда оставалась открытой) постоянно поглядывала. Никого там не было, агенты склочничали в мужнином кабинете и оттуда не высовывались. Или она пропустила?

Ладно. Она вошла в спальню, отодвинула картину с Венерой Милосской, осмотрела сейф. Вроде заперт и цел. Достала ключ. Замок, заботливо смазанный ещё мужем, приятно щелкнул – и Марьяна в изумлении застыла перед открытой дверцей. В сейфе оказалось пусто. Ни денег, ни украшений золотых.

Вот, значит, как! Она вернулась к агенту-интеллигенту, сухо спросила:

– Тебя как зовут?

– Савва. Савва Сторожевский.

---