– Мы добились прогресса, – улыбка у доктора Гайера натянутая, как будто его губы размыкаются при помощи иголок. Он вернул планшет медсестре, развернул свое кресло к медицинскому откидному столику, где аккуратными рядами располагались иглы. Прямые серебряные клыки, ждущие, чтобы впрыснуть яд под кожу Яэль. Наполнить ее еще двумя днями огня и агонии. Изменить ее изнутри. Забрать все цвета и чувства, людей. Опустошать и опустошать до тех пор, пока ничего не останется.

Просто призрак девочки. Пустая оболочка.

Прогресс.

Глава 2

Сейчас. 9 марта 1956 года. Германия, столица третьего рейха

Солнце выглядело низкой оранжевой угрозой в небе, когда Яэль вышла из квартиры на улицу Луизен – асфальтовую артерию в самом сердце города, что когда-то назывался Берлином. Она слишком долго задержалась в кресле тату-художника, терпя иглу, муки и воспоминания. Наблюдая, как он кладет финальные черные штрихи на последнего черного волка.

Это был ее пятый и заключительный визит в крошечную каморку с чернильными бутылками и креслом с потрескавшейся кожей. Пять посещений, чтобы скрыть кривые цифры на левой руке. Пять посещений для пяти волков. Они бросались, толкались и выли на ее руке до самого локтя. Черные и всегда бегущие, состязающиеся с ее кожей.

Бабушка, мама, Мириам, Аарон-Клаус, Влад.

Пять имен, пять историй, пять душ.

Или считая по-другому: четыре воспоминания и напоминание.

Но волк Влада должен быть совершенным, как и другие. Яэль испытывала свою удачу, наблюдая, как часы на дальней стене начали свой путь к закату. В конце концов, волк Влада был идеальной открытой раной, пульсирующей под поспешно намотанной марлей.

Яэль опаздывала.

Германия была опасным местом после наступления темноты. Официальный комендантский час наступит через несколько часов, но это не останавливало патрули, скрывающиеся на углах улиц столицы, проверяющих документы случайных прохожих.

Готовых арестовать за малейшее отклонение от нормы.

Ничего хорошего ночью не происходит, рассуждали национал-социалисты. У честных людей нет необходимости быть на улице, когда магазины и пивные закрыты. Единственными людьми, достаточно отчаянными, чтобы проворачивать свои делишки под яркой луной и тяжелыми тенями, были заговорщики Сопротивления, негодяи с черного рынка и замаскированные евреи.

Яэль относилась сразу ко всем трем.

Лидеры Сопротивления собирались ее строго наказать. Особенно Хенрика. Миниатюрная полька с обесцвеченными кудрями, торчащими во все стороны, была гораздо страшнее, чем можно было предположить из такого описания внешности. Яэль предпочла бы услышать неумолимый голос командующего армией национал-социалистов Райнигера встрече с тем смерчем – или медведем – или ураганом, которым была Хенрика.

Вероятно, они оба прочитают ей нотацию (Хенрика: «Как ты могла отсутствовать в столь позднее время! Мы думали, что ты мертва или даже хуже!» Райнигер: «Ты хоть осознаешь, насколько эгоистична? Ты могла поставить под угрозу Сопротивление. Мы уже близки к цели. Так близки»). Если патрули не поймают ее первыми.

Улица Луизен была пуста, когда Яэль шла под ее яркими фонарями. Длинный ряд Фольксвагенов, – идентичных во всем, за исключением госномеров, – защищал бордюры. Продуктовый магазин в конце дома был уже давно закрыт, а его окна темны. Агитационные плакаты – некоторые оборвались и свернулись, другие были еще свежими из-за клея – выстроились в ряд на стенах между входными дверями, напоминая здоровым блондинистым арийским детям о вступлении в Гитлерюгенд. Напоминая их матерям рожать больше здоровых блондинистых арийских детей, которые вступили бы в Гитлерюгенд.

Идти Яэль было недалеко: всего несколько домов до безопасного скрытого подвала пивной. Но достаточно одной встречи. Одного слишком поспешного ответа.

Желание пойти быстрее, чтобы избежать обнаружения, пульсировало у Яэль в горле, когда она промчалась мимо рядов плакатов, поворачивая за угол в тихий переулок.

И столкнулась с патрулем лицом к лицу.

Это был стандартный отряд: двое молодых мужчин с Маузерами 98к на наплечных ремнях. Солдаты прислонились к стене, раскуривая одну на двоих сигарету с черного рынка. Незаконный дым клубился из их губ, как десятки призрачных язычков. Белый – не черный, как клубы в детстве Яэль. Те, что день и ночь валили из высоких дымовых труб. Когда Яэль была маленькой, она думала, что внутри этих закопченных кирпичных стен живет монстр. (Сейчас она знала правду. Видела фотографии и бесконечные списки погибших. Ряды и ряды чисел, как те, что прятали ее волки. Монстр был, но он жил не внутри крематория лагеря смерти. Его берлога была гораздо лучше – Канцелярия. Похищенные произведения искусства и двери с железными замками).

Этот белый дым быстро исчез, когда солдаты увидели ее. Первый бросил сигарету и затушил каблуком. Второй позвал ее грубым голосом: «Эй, там! Фройляйн!»

Пути назад не было.

«ИДИ ПРЯМО НЕ ПОКАЗЫВАЙ СТРАХА, СТРАХА»

Подойдя к паре, Яэль решительно вскинула руку в обязательном салюте: «Хайль Гитлер!»

Оба солдата пробормотали ответ. Первый стряхнул табак со своего каблука в трещины тротуара. Второй протянул руку.

Яэль понадобилось дополнительное мгновение, чтобы понять, о чем он спрашивал. Она проходила через эти игры с патрулями и раньше (больше раз, чем она когда-нибудь признается Хенрике или Райнигеру), но вид дыма, а также часы, проведенные в салоне, выбили ее из колеи. Сеансы с иглой всегда заставляли Яэль чувствовать себя так, будто она истекала кровью. Дело было даже не столько в чернилах и боли, сколько в самой игле. В воспоминаниях об иглах. Что они могли сделать. Что они сделали.

Даже самые обычные иглы делают две вещи: они дают и они отнимают. Иглы художника-татуировщика забрали белую кожу и числа, но дали ей волков. Иглы доктора Гайера забрали столь многое. Но то, что они дали…

У Яэль было много лиц. Много имен. Много комплектов документов. Потому что химические препараты, которые ангел Смерти влил в вены Яэль, изменили ее.

– Документы, – потребовал второй солдат.

Яэль знала, что лучше не спорить. Ее дрожащие пальцы опустились в карман кожаной куртки и вытащили потрепанную книжицу, которая соответствовала сегодняшнему лицу.

– Мина Ягер, – вслух прочитал солдат. Взглянул на фото, на лицо и снова на фото. Перевернул пожелтевшую страницу, проявляя интерес к непримечательной истории Мины: родилась в Германии, блондинка, член Гитлерюгенда. Примерная биография каждого подростка в радиусе шестнадцати километров.

– Что вы так поздно делаете на улице, фройляйн Ягер? – спросил первый солдат, пока второй был занят чтением.

Настоящий ответ? Делала на черном рынке татуировку, чтобы скрыть свой еврейский номер, прежде чем отправиться на сверхсекретное задание Сопротивления, чтобы покончить с Новым порядком. Правда столь абсурдная, что солдаты могли бы ее даже высмеять, если бы Яэль озвучила ее. Маленькая своевольная часть ее хотела попытаться, но она примирилась с лучшим ответом. Скучным.

– Надеялась успеть в продуктовый магазин до закрытия. У моей матери закончились яйца, и она послала меня подкупить еще.

– Яйца… – Первый солдат нахмурился и кивнул на руку. – А это что?

Яэль проследила за его взглядом на манжету ее левого рукава. Ее марлевая повязка была слишком небрежной. Сетчатый белый хвост выглядывал из-под кожи.

– Повязка, – сообщила она ему.

Он наклонился. Ближе, заинтересованный. Его дыхание было несвежим от дыма: «Дайте взглянуть».

Сердце Яэль – черт, ну стучи же! – прошил разряд.

Яэль могла менять свою внешность, как другие люди – одежду. Эти способности могли изменить многое: ее рост, вес, цвет и длину волос, голос. Но кое-что не переделать: пол, раны, чернила татуировки.

Они неизменны.

Волки были ее постоянной, тем единственным, что было в ней основательным и бесспорным. Несколько месяцев тому назад, когда Яэль вернулась в штаб-квартиру сопротивления со своим первым, свеженьким волком, Хенрика сказала ей «пару ласковых» по этому вопросу (главными среди них были слова «явная улика»). Полька дошла даже до того, чтобы указать, что религиозные законы народа Яэль запрещают эту практику.

Но что сделано, то сделано. Чернила были под кожей Яэль более десятилетия. Она просто сделала их своими, добавляя волков. Новые отметки были гораздо лучше номеров национал-социалистов. Одного их присутствия было недостаточно, чтобы осудить Яэль, но они бы вызвали вопросы, если бы патруль их увидел. Достаточно подозрительно, чтобы задержать ее.

Единственное, что вызвало бы еще больше вопросов, это отказ Яэль отвечать солдату. Медленно, медленно она подняла рукав. Марля покрывала всю руку. Испачканная, в ржавых пятнах и изношенная по краям.

Солдат покосился на нее: «Что случилось?»

Теперь сердце Яэль громко стучало (Вспышка, удар, тишина. Вспышка, удар, тишина), тяжело пульсируя от осознания, что от беды ее отделяли несколько ниточек. Все, что нужно было сделать солдату, – это протянуть руку и потянуть. Увидеть чернила, ссадину и кровь.

Что потом?

Выход был всегда. Влад научил ее этому, как и многому другому. Двое мужчин и их винтовки не шли ни в какое сравнение с приобретенными ею навыками, пусть даже они были заключены в теле семнадцатилетней девушки. Она спокойно могла вырубить их и исчезнуть за двадцать секунд.

---