Я беру его в руки машинально, потому что привыкла всегда быть на связи. А там два пропущенных от моего зятя. Руки в одно мгновение становятся влажными. Из-за этого, сколько ни тычу пальцем в экран, мне никак не удается перенабрать его номер. Стараясь не показать подруге охватившей меня паники, вытираю руку о платье. Почему об него, боже? Есть же салфетка! Наверное, это какой-то инстинктивный, заложенный в нас самой природой жест. Телефон звонит опять, когда я как раз берусь за него, чтобы попробовать перенабрать его снова.

– Александра Ивановна…

– Да, Олег. У вас… что-то случилось?

Пауза. Долгая-долгая. За которую я, наверное, успеваю окончательно поседеть под несколькими слоями модного нынче окрашивания. Я до того взволнована, что даже это идиотское имя-отчество меня не бесит. Хотя обычно действует как тряпка на быка, ведь я, мать его, старше зятя всего на восемь лет! И это помимо прочего.

– Мы хотим к вам подъехать. Есть разговор. Вы дома?

– Нет. Я в Пино. Это срочно?

Снова пауза. А следом короткое:

– Да.

Я зажмуриваюсь. Кровь резко отливает от головы, мир перед глазами начинает раскачиваться и кружиться. Пытаюсь себя убедить, что все хорошо. Черт возьми, я ведь даже не в курсе, что они мне расскажут! Может, Котька придумала новую песню. Или они решили переехать в квартиру побольше. Да мало ли?! Но дождь за окном все усиливается… Гремит гром. А вы, наверное, помните, я говорила, что если к кому-то песец подкрадывается незаметно, то ко мне… Ну, да. С громом и молнией.

– Я только вызову такси.

– Эй! Ты чего, мать? Что-то не так?

– Надеюсь, что нет. Но у Котьки с Олегом ко мне какой-то разговор, так что я пойду, ладно? – бормочу, уткнувшись в приложение Убера. – Да где же эти чертовы машины, когда они так нужны?! – в отчаянии запускаю руку в волосы.

– Эй. Сашка, ну ты чего?

– Извини, нервы ни к черту. Ох, а вот и машина. Будет через пару минут. Я пойду…

Убегаю, забыв оплатить счет. Немного заносит. Хотя я думала, что протрезвела, едва увидела, что звонит зять. Мы так любим его называть по приколу. Ну, весело же – мне тридцать восемь и у меня есть зять. А еще мог быть внук. Или внучка. Уже больше года, как… Но не случилось.

Таксист припарковывается черт знает где. С таким ветром зонтик до лампочки. Так что я даже не пытаюсь его раскрыть. В машину сажусь вымокшей. В салоне прохладно, и меня начинает знобить. Едем по все тем же бесконечным пробкам. Я ерзаю. Водитель странно на мена косится. Может, думает, я в туалет хочу. Что, впрочем, тоже недалеко от правды. В общем, когда я приезжаю, машина Олега уже стоит у моего дома. Ключей у них нет. Поэтому дочка с зятем дожидаются меня в машине. Завидев, почти синхронно хлопают дверями. Я стараюсь спокойно идти, не бежать… Чтобы не выдать Котьке своей тревоги. А увидев выражение ее глаз, застываю. Перевожу беспомощный взгляд на Олега.

– Коть, что? Что-то случилось?

– Угу. Мы сделали дополнительные тесты, – моя девочка сглатывает. – Там не все хорошо.

Глава 2

– Тесты? Но как… Почему вы мне ничего не сказали?

Я недавно заметила, что в сложные моменты и моменты бессилия человеку всегда нужно во что бы то ни стало их для себя объяснить. Ну, или, на худой конец, найти крайнего. В этой ситуации крайний находится быстро. Олег. Перевожу на него злющий взгляд. Злоба – это тоже обратная сторона бессилия. Наверное, я уже могу по полочкам, лучше всяких психологов объяснить, откуда берутся наши эмоции. Проблема в том, что это не всегда помогает с ними справляться. Зачастую то, что нас жрет изнутри, все равно оказывается сильней. Например, эта иррациональная злость… Он старше, мудрее, опытнее! Значит, именно на нем и ответственность.

– Мам, мы, что, будем говорить здесь?

– Нет! Нет, конечно, извини. Я сейчас, сейчас только… – открываю сумочку. Руки дрожат. Найти ключи среди извечного женского барахла – помад, пудрениц, салфеток, футляров от наушников и очков, кошелька, визитницы, зарядного и непонятно как затесавшейся в мою сумку фигурки от Лего, всегда непросто. А когда руки дрожат от ужаса, кажется, совсем невозможно.

– Дайте я, – звучит усталый голос. Олег забирает у меня сумку и находит ключи там, где они всегда и лежат. В потайном карманчике с замочком. Я кошусь на Котьку. Обнять ее? Или не стоит? С тех пор, как начался весь этот ужас, мою девочку одолевают крайности. Она то не выпускает мою руку из своей, даже когда спит. То кричит, что ей не нужна наша жалость. Ведь она не больная! И, конечно, Котька права, она действительно поправилась. Да только… что там они говорят про тесты?

– Папе я позвонила тоже. Он приедет сюда. Наверное, нужно, как-то его подготовить.

Я застываю в нелепой позе – одна нога согнута, в руке туфля. Тонко выделанная кожа разбухла от влаги. Жаль, если их придется выбросить. Туфли-то от Тома Форда. Мой мозг готов ухватиться за любую глупую мелочь, лишь бы не думать о самом страшном.

– К чему подготовить, Коть?

Я выпрямляюсь, дергаю плечами, чтобы стащить плащ. Мне на помощь приходит зять. Его руки всего лишь касаются одежды, но я вздрагиваю.

– Обычная вежливость, – невесело усмехается он, когда я оборачиваюсь, и разводит руками. Эти взмахи создают колебания в неподвижном воздухе просторной прихожей. Меня обдает легкой волной. Намокшая ткань противно липнет к телу.

– Спасибо, Олег, – замечаю с вымученной улыбкой, чтобы не казаться совсем уж стервой. – Коть, ну, что ты молчишь?! Я же с ума сейчас сойду. Ну?!

– Опухоль вернулась.

– Как же так? Вы уверены?

Да-да, глупый вопрос. Просто мне не хочется верить. Котька закатывает слезящиеся глаза.

– Нет, мам, это мне делать нечего, вот я тебя и прикалываю.

Растираю лицо ладонями. Соберись, Сашка, твою мать! Просто соберись… Кто, как не ты, сможет?

– Мам, ты ж не плачешь, нет? Потому что оплакивать меня раньше срока не стоит.

– Не пори чушь, Котька… Я просто растерялась. Они же сказали, что риск снижается, через полгода. А прошло уже сколько? Считай, почти полтора.

– Вот такая я везучая! – Котька все-таки не выдерживает и на последнем слове ее красивый, хорошо поставленный голос срывается. Вся такая взрослая, вон, даже замужняя, моя маленькая большая девочка обнимает меня. Утыкается потекшим носом мне в грудь – Котька непонятно в кого у нас маленькая и фигуристая. Хотя последнее, может, в отца. Тот с лишним весом борется столько, сколько я его помню. Так вот, она утыкается в мою грудь и начинает горько реветь. И там, где от ее слез на моей блузке образуется еще одно пятно, все горит. Мучительно, до агонии… Что мне тоже хоть вой! Но что будет, если и я расклеюсь? Нельзя. Нельзя… Тем более, права Котька. Рано ее оплакивать. В медицинских статьях, которые я изучила, на русском языке написано – вероятность полного выздоровления с сохранением репродуктивной функции составляет аж тридцать процентов. А если эту самую функцию не сохранять, то и вовсе… Нет! Нет, конечно. Мы сначала попробуем обойтись малой кровью. Я, конечно, была в ужасе, когда узнала, что вот-вот стану бабушкой, но лучше бы уж та беременность Котьки закончилась рождением ребенка, чем пузырным заносом.

– Девочка моя хорошая… Солнышко…

– Я сейчас. Прости. Сейчас успокоюсь.

– Не спеши. Лучше выплачь все, чтобы потом все силы бросить на борьбу. Что, мы с этим не справимся? Да еще как! Котька… Котенька моя… Мое маленькое солнышко.

Укачиваю свою малышку, как тогда, когда ей было несколько дней от роду. Она тоже плакала. Орала – откуда только силы брались в таком изящном, без капли хоть какого-то подкожного жирка тельце? Я таскала ее на руках, пока Борька мотался по стране в попытке обеспечить нам достойную жизнь, и то горячую пеленку к ее животику прикладывала, то капала только-только появившийся в продаже эспумизан. И пыталась сама не разреветься. Потому что к такому меня, восемнадцатилетнюю пустозвонку, жизнь не готовила.

– Не могу плакать! Папа этого не вынесет.

Папа… Ну, да. Несмотря ни на что, Котька – папина дочь. Она всегда волновалась о нем больше, чем обо мне, родной матери. А я утешала себя тем, что большинству девочек ближе папа.

– Олег, сделай нам, что ли, чая? А может, Коть, ты хочешь есть? Ты как вообще себя чувствуешь?

– Нормально, – кукольные губки Котьки кривятся, дрожат. Та их горестно поджимает, не слишком успешно пряча свои эмоции. – Потому вдвойне обидно! Может, если бы мне было плохо, я бы смогла как-то подготовиться, а так…

Котька падает на стул и опускает голову на сложенные поверх стола руки. Если что ей от меня и досталось – так это волосы. Шикарные черные волосы. Теперь и их не станет.

– Вам уже предложили какой-нибудь план?

О том, чтобы у Котьки были самые лучшие врачи, мы с Борисом позаботились, еще когда узнали о том, что никакого ребенка у Котьки не будет. Что вместо эмбриона в ее чреве паталогически разрастаются ворсины хориона. И, если не принять мер, угрожают ее убить.

– Да. Конечно. Они предложили химию.

Котька вновь поднимает голову и, закусив губу, косится на мужа. Наверное, она думает о том, что в противном случае не сможет родить ему ребенка. И выход с химией кажется им оптимальным. Если бы мы были одни, я бы попыталась убедить дочь, что уж по этому поводу ей нужно волноваться меньше всего! Но мы не одни. Мой зять стоит, подперев задницей подоконник, и напряженно следит за нашим с ней разговором.

Если честно, я думала, он сбежит, как только Котька загремела в больницу.

---