Беседы с Оскаром Уайльдом

Мерлин Холланд

Merlin Holland

CONVERSATIONS WITH OSCAR WILDE

A Fictional Dialogue Based on Biographical Facts

Впервые опубликовано в 2007 году под названием Coffee with Oscar Wilde

Данное издание опубликовано в Великобритании и США в 2019 году издательством Watkins, импринтом Watkins Media Limited www.watkinspublishing.com

© Watkins Media Limited, 2019

© Merlin Holland, text, 2007, 2019

© Simon Callow, foreword, 2007, 2019

© Льоренте К., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2022

КоЛибри®

Предисловие Саймона Кэллоу

Слава Оскара Уайльда никогда еще не была так велика, как сейчас. Его знают как талантливого драматурга, романиста, эссеиста и поэта, пострадавшего по обвинению в гомосексуализме. История его преследования английским правосудием того времени стала для последующих поколений впечатляющим примером абсурдности подобных разбирательств, а изменение законодательства теперь воспринимается как посмертное искупление этой вины.

И все-таки восхищения литературными достижениями и сожаления о печальной судьбе Оскара Уайльда не так сильны, как чувства, которые вызывает в нас его талант общения. Память о его обаянии блестящего светского собеседника сохраняется до сих пор, что можно сказать лишь об очень немногих знаменитых людях прошлого. В составляемых время от времени списках идеальных гостей и застольных собеседников его имя неизменно остается на первом месте. Есть ли в английской литературе более упоительное чтение, чем томик полного собрания его писем (несмотря на присутствие в нем мрачного письма-исповеди De Profundis, которое он написал в тюрьме)? Увы, у нас нет аудиозаписи его знаменитого голоса, отличавшегося пленительной красотой, но есть достаточно много фрагментарных цитат из бесед с ним, сделанных его современниками, – цитат, которые заставляют нас широко улыбаться от удовольствия, а то и хохотать во весь голос.

Уайльд не был эгоистичным собеседником. Он умел и говорить, и слушать, любил смеяться сам и веселить других (хотя не мог удержаться от смеха, когда шутил, что ему охотно прощали). Его любимыми средствами создания комического эффекта были инверсии, парадоксы, абсурдистские фантазии, которые часто заставляли его слушателей хохотать до изнеможения. Его шутки были живительными, и можно поверить рассказу его первого биографа и друга Роберта Шерарда о том, как Уайльд однажды приехал к Шерарду, где на пороге дома его встретила бледная горничная, которой было строго-настрого приказано не пускать никаких визитеров, потому что у хозяина страшно разболелся зуб. Уайльд тем не менее настоял на том, чтобы войти, и, найдя Шерарда на диване в затемненной комнате стонущим от боли, принялся рассказывать тому, как провел день, причем с такими забавными подробностями, что постепенно зубная боль у того утихла и больше не возвращалась.

Уайльд, несомненно, не мог существовать без игры, но эти представления были бескорыстными, а иногда немало стоили ему. Рассказывают, что однажды вечером он вернулся за забытой шляпой к компании, которую только что приводил в восторг блестящим остроумием и доброжелательными шутками, и хозяин поразился тому, насколько он был вымотан – почти опустошенный и не способный связать двух слов. Тюрьма постепенно притупила его острословие, но, несмотря на физические страдания и финансовое неблагополучие, после освобождения его юмор стал еще более фантастическим и щедрым. Невероятное замечание Уайльда на смертном одре по поводу безобразных обоев в комнате («Одному из нас придется отсюда уйти») стало почти поговоркой; но вершиной веселого озорства стало другое высказывание, которое он произнес в последние дни жизни, почти последние его слова, адресованные самому верному из его друзей, Роберту Россу: «Дорогой Робби, когда вострубит последняя труба, а мы будем лежать в наших порфировых гробах, я повернусь к тебе и прошепчу: “Робби, дорогой мой Робби, давай сделаем вид, что мы ее не слышим”».

Введение

Каким удовольствием было бы встретиться с Оскаром Уайльдом за чашкой кофе дождливым днем в Париже! Но воскресить такую встречу стоило бы большого труда, поскольку попытка воссоздать его разговорный стиль в этой книге потребовала бы почти такой же самонадеянности, какую выказал сам Уайльд, обвинив маркиза Куинсберри в клевете в 1895 году и понадеявшись на успех своего иска просто потому, что его имя говорило само за себя. Как можно позволить себе вложить какие-либо слова в уста одного из величайших собеседников всех времен, не рискуя при этом обрушить на себя гнев богини Немезиды? Самым трусливым решением было бы вырезать ножницами лучшие цитаты из произведений и писем Уайльда и склеить их вместе, придав им некое подобие связного текста, чтобы никто не смог обвинить меня в попытке «переоскарить» Оскара. Но, боюсь, в результате получилась бы одна из тех неудобоваримых книжиц, где вырванные из контекста строчки наскоро сшиты торчащими отовсюду белыми нитками. Это вызвало бы раздражение читателей, знакомых с творчеством Уайльда, которые пытались бы припомнить, откуда взяты эти цитаты, и удивлялись бы, кому и зачем все это надо.

В качестве компромисса я решил действовать иначе, а именно – смешать все ингредиенты, чтобы они имели вкус и запах творчества Оскара Уайльда, но не были бы мгновенно узнаваемы. В некоторых случаях это означало взять цитату, но поменять персонаж, или драматизм сцены, или настроение момента, чтобы максимально приблизить написанные им строки к разговорной речи, сохраняя его стиль. В некоторых случаях я соединял или, наоборот, сокращал цитаты, преобразовывал их или использовал в контексте, к которому они первоначально не имели отношения. Хотя это небольшое оправдание, мы по крайней мере имеем прецедент такой обработки, предпринятой самим Уайльдом. Вскоре после окончания романа «Портрет Дориана Грея» Уайльд начал работать над пьесой «Веер леди Уиндермир» и – не пропадать же добру зря – дал новую жизнь многим эпиграммам, уже использованным в романе, вплетя их в ткань пьесы. Чтобы по возможности избежать неологизмов, не нарушая при этом течения диалога, я проверил лексикон Уайльда, проведя исследование оцифрованных текстов. И обнаружил при этом, не совсем неожиданно, насколько современным был его язык для 1890-х годов.

Я довольно долго колебался, какой принцип выбрать, тематический или биографический, и пришел к выводу, что, раз уж его жизнь и творчество были так неразрывно связаны, будет лучше, если Уайльд поведает нам и о том, и о другом в обычной беседе. Когда он рассказывает о первой половине своей жизни, в которой носил множество масок, мы никогда не можем быть вполне уверены, стоит ли принимать его высказывания за чистую монету, а когда рассуждает о второй ее половине, в которой был лишен всего, даже достоинства, юмор остается его единственной защитой, и мы можем оценить его величайший дар – способность шутить над собственными несчастьями. Как он сам говорил, «боль, в отличие от удовольствия, маску не носит». Помню одну историю, рассказанную мне покойным Шериданом Морли, театральным критиком. Однажды он получил письмо от издателя Джорджа Вайденфельда с просьбой написать биографию Уайльда. Шеридан позвонил ему и спросил, зачем ему это, ведь десять лет назад уже вышла такая книга. «Да, – ответил Вайденфельд, – но это настолько увлекательное чтение, что публике нужно пересказывать ее каждые десять лет». Мне кажется, Оскар Уайльд согласился бы с ним.

Оскар Уайльд (1854–1900)
Краткий очерк жизни

Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение – и тишина. Каким-то необъяснимым образом он предвидел это в своей сказке о замечательной ракете, которая поднялась как бы ниоткуда в снопе искр, взорвалась, упала на землю и потухла, воскликнув: «Я знала, что произведу сенсацию»^[1].

Он родился в Дублине, в доме № 21 по улице Уэстленд-роу, 16 октября 1854 года и был крещен под именем Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд. В школьные годы его раздражала эта куча имен, в университете он ею гордился, а впоследствии отказался от них, сказав: «Когда становишься знаменитым, сбрасываешь кое-что лишнее, как воздухоплаватель, поднимаясь вверх, сбрасывает ненужный балласт. За исключением двух, я все остальные отправил за борт. А скоро сброшу еще одно, и меня будут знать просто как Уайльда или Оскара». Столетие спустя это явно неправдоподобное утверждение оказалось верным – что в общем-то произошло с большинством его высказываний.