Сразу после дорожной заставы Тоби решает направиться в обход по более длинной прибрежной тропе, где бежала девушка. Приближаясь к утесам, он проезжает мимо крошечных огороженных садов с фиалковыми клумбами, и до него доходит, что в деревне есть цветочная ферма. Он слышит первую кукушку в этом году, легким галопом минует каменку^[1], которая прихорашивается на ветке.

Море прозрачное, как голубой джин, скалы будто острые штыки. Небо смыкается с морем в бледной дымке. Он останавливается и складывает пальцы в грубое подобие квадрата, как будто запечатлевая эту сцену своим громоздким фотографическим аппаратом. Потом опускает руки. Девственные пейзажи утратили привлекательность для него после Крымской войны. Вместо этого он достает сигару и коробок шведских спичек.

В тот момент, когда Тоби чиркает спичкой и вдыхает ее камфарно-серный запах, он видит девушку, стоящую на скале, как будто она собирается выйти на сцену. Отвесный обрыв до воды составляет от шести до десяти футов. Он кричит «Нет!», когда она бросается вперед и прыгает ласточкой: руки раскинуты в стороны, светлые волосы развеваются, как языки пламени. Море с бульканьем поглощает ее. На короткий момент она поднимается на поверхность и вскидывает руки, борясь с приливным течением, потом он теряет ее из виду. У берега грохочут волны.

Тоби совершенно уверен, что она утонула. Она уже слишком долго пробыла под водой. Он спрыгивает с коня и бежит вперед, потом вниз по крутой прибрежной тропинке. Поскальзывается на гальке и подворачивает лодыжку. Боль пронзает как клинок. Гримальди ковыляет позади. Сначала Тоби ничего не видит, потом рука девушки поднимается, как будто вырастая из моря. Он дергает рубашку и заходит на мелководье. Вода холодная, но ему наплевать.

А потом она всплывает и ее руки начинают рассекать воду. Она качается вместе с морем, непринужденно плещется, как тюлень. Взбивает пену ногами, ныряет и выныривает с мокрыми волосами, облепившими лицо. Эта сцена выглядит интимной, и Тоби чувствует, как будто он подглядывает за ней, – но он заворожен тихой радостью и грацией ее движений. Она разрезает воду так же уверенно, как горячий нож сливочное масло. Срезает путь к тому месту, откуда прыгнула, и ждет прибоя, а потом оседлывает волну. Он почти ожидает увидеть чешуйчатый хвост, а не ноги.

Когда она выбирается на берег, то видит его, а он видит себя ее глазами: мокрые штаны, безрукавка из телячьей кожи наполовину снята. Рубашка распахнута, бледный живот торчит наружу. Неуклюжий как медведь. Он вспыхивает, и краснота сползает на шею.

– Я… Я думал, что ты тонешь, – говорит он.

– Нет.

Она обхватывает ладонью подбородок и бросает на Тоби резкий взгляд; ее лицо почти скрыто от него. Но он чувствует за ее гневом что-то большее: скрытое томление, как будто ей слишком тесно в этом месте и она хочет вырваться на простор. Он ощущает схожую тягу.

Она отворачивается и смотрит на горизонт. В ней есть что-то такое, чего он не может объяснить. Он замечает, что тень падает не на ту щеку, и по его спине пробегает холодок. Он шагает вперед, не обращая внимания на волны, бурлящие у коленей.

Со стороны кажется, будто кто-то взял кисть и провел от ее скулы до подбородка, разбросав крошечные коричневые веснушки по остальной части ее лица и шеи. Он хочет отвернуться, но не может. Не может поверить, что в этой крошечной деревушке есть нечто столь необыкновенное. Здесь, среди грязи, крапивы и скособоченных домиков.

– Ну что, насмотрелся? – спрашивает она. В ее глазах горит вызов, как будто она ждет его смятения.

Ее слова больно ранят его. Он снова краснеет.

– Я… – мямлит он. – Я не…

Наступает молчание. Волны плюются гребнями пены и разбиваются на берегу. Море разделяет их и словно защищает ее. Пора уходить. Солнце уже клонится к закату, а ему придется скакать еще час до наступления темноты. Он не знаком с этой местностью. Он прикасается к ножу на бедре, готовый воткнуть сталь в любого разбойника, который прыгнет на него с дерева.

С утесов раздается мужской крик.

– Нелли! Нел-ли!

Она скрывается за валуном.

Должно быть, это ее муж; она выглядит достаточно взрослой, чтобы быть замужней женщиной. Он гадает, не поссорились ли они и не поэтому ли она оказалась здесь.

– Ладно, пока, – говорит он, но она не отвечает.

Тоби бредет по берегу. Морские анемоны выставляют себя напоказ в приливных каменных бассейнах. Он забирается на спину Гримальди и, когда переходит тропу, встречается с мужчиной, выкликавшим ее имя. Он поднимает кепку.

– Ты видел девушку там, внизу? – спрашивает парень.

– Нет, – почти без заминки отвечает Тоби. Ложь дается легко.

Как только он оказывается наверху, то оглядывается, но ее уже нет. Может быть, вернулась в воду или до сих пор прячется за валуном. Он трясет головой и пускает коня в галоп.

Тоби скачет так, словно за ним гонятся. Как будто он пытается обогнать себя и собственные мысли, увеличить расстояние между ней и собой. Мушки залетают ему в горло. Скрипит седло. Он хочет оставить ее там, словно ребенок, который поднимает камень и кладет его обратно, не убивая мокрицу на влажной почве. Он хочет забыть о ней, но воспоминание льнет к нему и не собирается отставать.

Ну что, насмотрелся?

Он моргает и скачет еще быстрее. Внезапно в нем просыпается острая тоска по брату. Тоби хочет быть с ним, вернуться на свое место, быть уверенным в его защите и молчании.

Скутари, Скутари, Скутари.

Те холодные ночи и посвист пуль. Солдаты, дрожащие под рваным брезентом.

Это в прошлом, внушает он себе. Никто не знает, что он сделал, кроме Джаспера. Никто не знает. Но его сердце колотится в грудной клетке, и он льнет к холке своего скакуна, боясь свалиться с седла. Чайка кружит над ним и пронзительно кричит: Я знаю – Я знаю – Я знаю…

Он трус и лжец, погубивший человека. Из-за него могли погибнуть тысячи других людей.

С низких ветвей взлетает стайка ласточек. Он опережает небольшую повозку. Заяц едва не попадает под копыта Гримальди. Тоби, обычно такой осторожный, никогда в жизни не скакал так быстро.

Он расскажет брату о своей встрече с девушкой, и Джаспер расплывется в довольной улыбке. Это хотя бы ненамного сократит его долг, и это первое, что он сделает, когда вернется в лагерь. Иногда ему кажется, будто Джаспер держит его разум в запертой банке. Он – открытая книга, простой механизм, части которого Джаспер легко может собрать и разобрать.

Тоби резко пригибается, уклоняясь от низкой ветви; его бедра горят от напряжения. Он помнит, как Джаспер снимал серебряные кольца с мертвых солдат, держа в руке пучок русских распятий. Я хватаю все, что вижу. Из этого вырастет наш цирк!

Если он расскажет Джасперу о девушке по имени Нелли, что будет тогда?

Другие оценят ее по достоинству. Она заработает гораздо больше, чем могла бы здесь.

Но когда фазан вспархивает прочь с его пути, он представляет себя гончей, которая приносит брату мертвую птицу в своей пасти.

Нелл

– Нелл! Нел-ли!

Брат зовет ее, но Нелл не отвечает. Она смотрит на парня, который галопом мчится вдоль утесов, склонившись к гриве своей лошади. У нее было противоречивое желание окликнуть его, чтобы он вернулся и посмотрел на нее так же, как в прошлый раз. Только посмотрите на него: вода плещется у коленей, из седельной сумки торчат скрученные афиши. Я думал, что ты тонешь. Воспоминание настолько пронзительное, что она удивляется, когда смотрит на пляж, где больше никого нет. Потом она упирается кулаками в бедра и вспоминает, что он видел, как она дурачилась в воде. Должно быть, сейчас он смеется над ней… как и Ленни.

Покажи нам стойку на руках, пока не появились другие чудеса!

Она здесь одна – только она и тысячи морских желудей, усеивающих камни, да крабы, которые возятся в прибрежных лужах. Крики ее брата стихают вдали. От соленой воды ее родимые пятна начинают чесаться. Она поднимает мокрые юбки и осматривает их, втайне желая поскрести ногтями. Некоторые размером с веснушки, другие можно обвести пальцами. Они покрывают ее туловище, руки и спину. Она никогда не называла их пятнами или отметинами, как делал ее отец. Она предпочитает думать о них как о песчинках и гальке – о целом морском побережье, рассыпанном по ее коже.

Она вспоминает ярмарку в соседнем городе, когда она была маленькой девочкой, – повозка, тяжело груженная цветами, их веселое уханье с Чарли, когда они подскакивали на колдобинах, рокот и лязг высоких металлических колес. Ее брату было пять лет, а ей почти четыре года. Лишь когда они приехали на рынок, она стала замечать перешептывания вокруг себя, странные взгляды, внезапные шаги в сторону. Горожан, которых она не знала и которые не знали ее. Шипящие вопросы. Ее отца отвели в сторону. Что с ней? Это кошмар… – она подумала, что умирает, а все умалчивают об этом. Она спросила брата: ее голос дрожал от страха. «Это они, – сказал он и сжал пальцами ее ладони. – Только они, а я почти не замечаю их». Но она все равно не понимала, не считала свои родимые пятна причиной для беспокойства, проблемой, которую нужно решить.

Собралась небольшая толпа, люди указывали пальцами. Кто-то протянул руку и провел по ее щеке. «Не слушай их», – учащенно дыша, прошептал ее брат. Но после этого она стала чаще замечать разные странности, воображать насмешки или смущение своих друзей, пока не начала отстраняться от них и искать одиночества.