Что за люди мечтали возводить дороги над океаном? И что за люди по ним ездили?

Папа говорил, что в мире есть два типа людей: те, кто строит своими руками, и те, кто пользуется результатами их труда. Но потом случилась Великая депрессия и всех уравняла.

Когда-то давно, до моего рождения, Ки-Уэст был самым большим и богатым городом во Флориде. Но еще до того, как остальная страна почувствовала на себе последствия биржевого краха 1929 года, штат переживал кризис. Деньги и кредиты таяли, урожай цитрусовых был под угрозой. Сейчас люди остались без работы, в голоде и отчаянии, город оказался банкротом, воцарилась неразбериха, тысячи и тысячи отправляются на север в надежде на лучшую жизнь.

Федеральное правительство оказывает помощь. К примеру, для строительства нового шоссе, соединяющего острова Грасси-Ки и Лоуэр-Мэткемб, к нам направили солдат Первой мировой войны. Думается мне, все это, конечно, лучше, чем ничего, но все еще недостаточно.

На пересечении Трумбо-роуд и Кэролайн-стрит почти каждый день вот уже на протяжении последних девяти лет я прохожу мимо вокзала, за которым располагаются новые доки. «Паромная компания восточного побережья Флориды» совершает ежедневные рейсы до Гаваны на Кубе и обратно. Вагоны загружают на судно и вместе с пассажирами переправляют по морю. Несколько дней железнодорожного путешествия и несколько часов морского осуществляют мечту Флаглера о том, чтобы соединить Нью-Йорк с Гаваной.

Знакомая потрепанная вывеска попадается на глаза, когда я добираюсь до автостоянки возле ресторана Руби.

Близость к вокзалу и паромной пристани манит приезжих, а местных привлекает возможность поглазеть на прибывших и наесться по сходной цене. У Руби все почти идеально, и это видно сразу – обстановка простая, а порции большие. Это такое место, где с порога ясно, куда ты попал, – тут хорошо кормят, а атмосфера – дело десятое.

До середины дня поток посетителей не ослабевает, я перемещаюсь между столиками, спина все время ноет, ребенок давит на позвоночник. Когда выдается свободная минутка, я стою в служебном помещении, привалившись спиной к стене, чтобы уменьшить давление. От запахов из кухни меня мутит, но главная проблема на этом сроке – снизить нагрузку на ноги, остальное почти неважно.

Громко звякает колокольчик – входная дверь с треском открывается, хлипкой деревянной конструкции не под силу тягаться со здоровенным мужиком, который держится за ручку. Головы поворачиваются, шум заглушает звуки кухни и голоса посетителей. Здоровяк, слегка покраснев, протискивается в дверь и аккуратно притворяет ее за собой.

Я наперед знаю, чей столик он займет. Последние несколько месяцев он регулярно объявляется в ресторане, правда, сидит в углу и держится особняком. Мне известно только то, что его зовут Джон, но и это он сообщил с большой неохотой.

– А вот и твой любимый посетитель, – подмигивает мне из кухни Руби, вытирая руки о фартук. Таких работодателей, как она и ее муж, еще поискать. Учитывая, какие сейчас трудные времена, они платят хорошо и имеют привычку присматривать за персоналом из кухни. Если посетитель ведет себя слишком развязно или буйно, Руби и Макс всегда готовы вмешаться. Общительной ее не назовешь, она предпочитает заниматься стряпней, а приветливость и услужливость оставлять официанткам, нам с Сэнди, однако за эти годы она стала мне больше чем просто начальником – пожалуй, ее можно назвать подругой.

– Должно быть, была получка – в эти выходные народ валом валит. Он, судя по виду, проголодался, – добавляет она.

– У него всегда голодный вид, – возражаю я, предпочитая не замечать веселых ноток в ее голосе и озорного блеска в глазах.

– А забавно, что он всегда ест здесь, – говорит, растягивая слова, Руби. – С чего бы это?

– Наверное, из-за лаймового пирога, – ровным тоном говорю я. – Все знают, что у тебя лучший лаймовый пирог в Ки-Уэст.

Лаймовый пирог популярен не только потому, что заведение Руби – лучшее в городе. Просто людям надо есть, и пирог – одно из самых дешевых блюд в меню.

– Не сомневаюсь, он здесь именно из-за лаймового пирога, – улыбается Руби.

Джон всегда ведет себя вежливо и немногословно, но по его виду сразу становится ясно, что он много чего повидал на своем веку и война для него далеко не окончена. У меня нет причин нервничать в его присутствии – он всегда оставляет на чай больше многих и никогда не дает поводов для беспокойства, но чем-то он так напоминает Тома, что у меня невольно перехватывает дыхание, когда я нахожусь рядом с ним.

Когда я ставлю заказ ему на стол, мне кажется, что на его месте сидит другой человек – такой же огромный и сильный, способный причинить боль, и я постоянно жду, когда его мясистая лапа схватит меня за запястье, опрокинет тарелку с едой, потому что она недостаточно горячая, швырнет ее в меня, потому что ему надоело изо дня в день есть одно и то же, а я знать не знаю, как тяжело ему приходится, каково бывает там, в море, и не ценю пропитание, которое он добывает для меня, когда у многих почти ничего нет, когда люди голодают, и как я могу быть такой неблагодарной, такой…

И тут до меня доходит, что я не в маленьком домике среди мангровых зарослей, где таятся всевозможные опасности, а в ресторанчике у Руби, и я снова обретаю дыхание.

– Ты в порядке? – спрашивает Руби.

Я вздрагиваю.

– Да.

– Если ты дохаживаешь последние дни и тебе тяжело обслуживать, мы поймем. Я могу больше помогать или, возможно, Макс подсобит.

Хорошо, что меня не уволили, когда живот стал заметен. Остаться без работы, особенно для женщины в моем положении, которую никто не наймет, – непозволительная роскошь.

– Все отлично, спасибо. Кроме того, что у нас нет денег.

Сейчас нам двоим едва хватает, и я как-то не подумала над тем, как мы будем выживать втроем. Но что толку беспокоиться? Сколько ни переживай, а жизнь идет своим чередом, и самонадеянно считать, что кому-нибудь есть дело до нашего мнения.

Я усталым шагом тащусь к столику пришедшего, по пути доливая кофе одному-двум клиентам, – по возможности оттягиваю встречу.

Снова подступает тошнота, и я пошатываюсь.

– Может, присядете?

Моему удивлению нет предела.

До сих пор, помимо имени, я слышала от Джона только детали заказа, точно Господь Бог выдал ему определенное количество слов на день и на момент посещения ресторана он уже потратил свою квоту.

Это крупный мужчина с толстой шеей, широкоплечий и очень-очень высокий. Тело выпирает из-под его поношенной белой рубашки и потрепанного комбинезона, столовые приборы в сравнении с большими руками кажутся крохотными, но его манеры за столом разительно контрастируют с грубоватой внешностью.

Для такого крупного мужчины у него на удивление мягкий голос и выговор четкий и чистый, как будто нездешний.

– Я в порядке, – отвечаю я, сразу отцепившись от стола. – Но спасибо.

Он снова краснеет и боком отодвигается от меня. Он появляется в ресторане по выходным, но я никогда не видела его в компании других бывших солдат, работающих на строительстве шоссе. Они неизменно приветствуют его кивком или приподнимают шляпу, но проходят мимо, точно он воздвиг вокруг себя барьер. Он – один из них, но в то же время не с ними.

В городе от фронтовиков, приезжающих на выходные, стараются держаться подальше, сетуя на их повальное пьянство и дебоширство. В дружных общинах островков Мэткемб и Уиндли-Ки, где населения меньше, а дни – и ночи – спокойнее, их вообще не жалуют. Жизнь сейчас тяжелая, а когда все идет из рук вон плохо, у людей из-за страха и неопределенности возникает скверная привычка смыкать ряды и подозрительно относиться к чужакам, даже себе во вред. Учитывая, что городу нужны железная дорога и шоссе, чтобы привлечь туристов, местные могли бы быть капельку приветливее с людьми, которые для них работают… Впрочем, я уже перестала ломать себе голову над тем, почему некоторые поступают так или иначе.

Люди – загадочные существа, и стоит подумать, что ты их разгадала, как они подбрасывают тебе сюрприз.

– Сколько еще? – спрашивает Джон, выпрямляясь на стуле и упираясь взглядом в мой живот, выпирающий из-под линялого фартука. У него темно-карие глаза, чуть темнее каштановых волос, обрамленные длинными ресницами, которым позавидовали бы многие женщины.

Вопрос задан настолько прямолинейно, что я краснею.

Нравится тебе это или нет, но беременность выставляет всем напоказ самые интимные стороны жизни.

– Несколько недель, – отвечаю я.

Малыш снова пинается.

Джон слегка прищуривается, словно что-то мысленно прикидывает.

– Вам не следует так много быть на ногах.

Переживать из-за того, что «не следует», мне недосуг. Руби ко мне хорошо относится, но это ее бизнес, и бывали времена, когда Том слишком сильно прикладывался к бутылке и не мог выйти в море или пропивал всю получку, и тогда эта работа спасала нас от голода.

– Вы готовы сделать заказ? – спрашиваю я, пропуская его замечание мимо ушей.

– Яичницу с беконом, – отвечает он после паузы. – И черный кофе, пожалуйста.

Он всегда заказывает одно и то же.

– Будет готово через несколько минут, – говорю я.

Я наклоняюсь, чтобы смахнуть со стола крошку, оставленную предыдущим посетителем, – рукав задирается, обнаруживая на коже темно-багровые кровоподтеки.

А точнее – пять синюшных отметин от пальцев.

Щеки обдает жаром, я опускаю рукав.

– Что случилось? – тихим голосом спрашивает он.

---