«Но ведь не настолько Женева сексуальна», – размышляла Селена, глядя на девушку с блестящими пшеничными волосами и раскрасневшимися щеками. Селена наклонилась ближе к экрану, чтобы получше ее рассмотреть. Симпатичная. Но ненамного лучше самой Селены.

Конечно, эта другая была немного моложе – но всего-то на несколько лет. Вероятно, она обладала присущей женщинам мягкостью, которой не хватало Селене. Вероятно, выглядела свежее. Но в ней не было ничего особенного. Самое забавное, что Селена наняла Женеву няней в том числе за ее невзрачность. Женева, будучи в допустимой степени привлекательной и неглупой, успешно делала карьеру в сфере ухода за детьми и подкупала длинным списком блестящих рекомендаций. Она не была секс-бомбой. Не была краснеющей двадцатилеткой с намалеванными губами и вульгарными татуировками. Словом, не выглядела девушкой, о найме которой пришлось бы впоследствии пожалеть. Большинство женщин, включая Селену, прекрасно понимали, что приводить в свой дом сексуальную красотку, да еще и на регулярной основе, – себе дороже.

Но Селена знала Женеву – и хотела нанять именно ее. Они познакомились на детской площадке в самый первый год, когда Селена ушла с должности, чтобы посвятить себя детям. Круговорот из работы, общественного транспорта и детского сада измотал ее до предела. Она, словно эквилибрист, пыталась удержать баланс на совершенно несбалансированной опоре. И тогда они с Грэмом решили, что ей стоит какое-то время посидеть дома – столько, сколько потребуется. Они могли себе это позволить – Грэм зарабатывал более чем достаточно. Конечно, от «Рендж Роверов» и ежевесенних поездок на озеро Тахо пришлось бы отказаться, но уж это они смогли бы пережить.

Селена восхищалась тем, как Женева общалась с ребятами Такера, Райаном и Чедом. Она была мягкой, но непоколебимой. В ней чувствовалось знание своего дела, но не было дотошности. Мальчики слушали ее.

– А ну-ка смотрим на меня, – улыбалась она, и дети немедленно подчинялись.

Женева отличалась от прочих нянек, гуляющих в парке, – миллениалов, которые, уставившись в телефоны, вовсе не следили за беснующимися или уткнувшимися в собственные устройства подопечными. Женева была другой. Она качалась вместе с ребятней на качелях, играла в салки и прятки.

И вдобавок ее сложно было назвать горячей штучкой.

Она была приятной: волоокая, с темными густыми ресницами, носом пуговкой и пухлыми губами. Грудастая и чуточку – очаровательно – полноватая. Пышнозадая, как говаривал ее отец. Она выглядела в хорошем смысле сильной и приспособленной к тяжелому физическому труду. Селена была высокой и стройной – спасибо наследственности, потому что, видит бог, ей было бы непросто выделить время еще и для работы над своим телом.

Она сделала звук чуть громче и вслушалась в их стоны. Они показались ей какими-то… вынужденными?

Селена вспомнила их почти ежедневные беседы с Женевой. Сыновья любили ее.

– А Женева придет? – иногда спрашивал Оливер, ее старший, по дороге в парк.

– Должна, – отвечала Селена, мечтая найти кого-нибудь вроде Женевы хотя бы на полдня.

Кого-нибудь, с кем она могла бы спокойно оставить детей. Ей вполне нравилось быть домохозяйкой, и она вовсе не скучала по работе в рекламном агентстве. Она, в отличие от многих своих друзей, никогда не стремилась во что бы то ни стало сделать карьеру. Она была другого толка. Ей нравилось работать – нравилось чувствовать независимость, нравился их сплоченный коллектив, нравилось приносить пользу. И, конечно, нравилось получать за это деньги. Но ничто из этого не определяло ее личность.

– Да, да, как хорошо, – простонал Грэм.

Она снова убавила громкость, взяла одну из красующихся в рамках фотографий мальчиков, поднесла ее поближе – так, чтобы она закрывала экран, – и вгляделась в их радостные румяные лица.

Не работа определяла Селену – Селену определяло материнство, осознание того, что она была рядом со своими детьми: готовила для них, заботилась о них, следила за распорядком их дня, водила к врачам и парикмахерам, возила их на машине, ходила на родительские собрания и на школьные празднования Хеллоуина. Это не было чем-то сексуальным. И не всегда давалось легко. Материнские заслуги не превозносились в обществе. Но она нашла в этом такое удовлетворение, какого нигде более не находила.

Потом Грэм неожиданно – а разве бывает иначе? – потерял работу. Вовсе не по своей вине. Издательское дело претерпевало не лучшие времена, объемы печати стремительно сокращались, а беспорядочная штамповка макулатуры не была такой уж спасительной и не могла обеспечить Грэму приличную зарплату. На той же неделе Селена решила пропустить по коктейлю со своей хорошей подругой Бет, которая очень своевременно предложила ей заманчивую должность – она искала директора по лицензированию в собственное литературное агентство. Зарплата была даже больше, чем у Грэма, не говоря о бонусах. Конечно, нужно было обзавестись кем-то, кто бы присматривал за детьми. Из Грэма нянька была, мягко говоря, никудышная. К тому же:

– Детка, поиск новой работы – это тебе не орешки щелкать.

Поэтому, когда на второй день судорожных поисков решения проблемы Селена, встретившись с Женевой в парке, узнала, что та вот-вот лишится работы, она почувствовала, будто судьба благоволит ей.

– Миссис Такер решила пару лет посидеть дома, – пояснила Женева.

Все складывалось без сучка без задоринки – Селене казалось, что она поймала волну – так ведь сейчас модно говорить? Удачно сложившиеся обстоятельства позволили Селене вернуться к работе. Не то чтобы она мечтала об этом, но – делай то, что можешь, и будь, что будет. Рано или поздно Грэм найдет себе работу. Это всего лишь временные меры – временные и очень хорошо оплачиваемые.

Женеву, которая, по-видимому, предпочитала быть сверху, с этого ракурса было видно особенно хорошо. Селена не могла сказать наверняка, правдой это было или уловкой разыгравшегося воображения, но Женева выглядела не слишком заинтересованной в разворачивавшемся действе. Хотя, судя по выражению ее лица и движениям губ, все надлежащие звуки она покладисто издавала.

На изображении с камеры, установленной на первом этаже, мальчики, раскрыв рты, наблюдали за приключениями «Охотников на троллей»^[1]. Вымытые, накормленные и переодетые в пижамы, они ждали возвращения Селены.

В этом отношении Женева была безупречна – странная мысль для такого момента. Но Селена по-настоящему ценила в Женеве то, что она, в отличие от некоторых нянек, не пыталась заменить детям мать. Она знала свое место и по вечерам, как только Селена возвращалась домой, поспешно собиралась и уходила – иногда даже раньше, чем Селена успевала переодеться. Женева следила за порядком в доме и справлялась с бьющей через край детской энергией – Оливер и Стивен вели себя настолько спокойно, насколько вообще были способны мальчики семи и пяти лет. Ни в какое сравнение с тем, как они дичали в тех редких случаях, когда на хозяйстве оставался Грэм. Селена возвращалась домой к неумытым, перевозбужденным, почти неконтролируемым детям, и ей приходилось наводить порядок и успокаивать их. Грэм вливался в их компанию на равных и больше напоминал разгульного старшего брата, чем родителя.

Посмотреть на него сейчас, например, – как он в детской долбил няню, пока его маленькие сыновья сидели перед телевизором этажом ниже.

Селена могла бы рвать на себе волосы в бессильной ярости, она злилась – но злилась, на удивление, не так сильно.

В первый раз она увидела, как они развлекаются, три дня назад, и с тех пор мысли об этом безостановочно роились в ее голове. Словно тихо жужжащие насекомые, от которых она отмахивалась, отгоняя все дальше, все глубже. Почему она не плакала от злости, от причиненной предательством боли, хотя бы от ревности? Почему не помчалась домой, едва узнав об их шашнях? Не взбесилась, не вышвырнула вон Грэма, не уволила Женеву? На ее месте так поступила бы любая.

Но Селену охватило лишь всепоглощающее оцепенение, переросшее за эти три дня в жестокосердное бесчувствие, в апатию. Или же… Что-то скрывалось за этой онемевшей частью ее души?

Женева в удовольствии откинула голову. Грэм скорчил беспомощную гримасу, которую корчил всякий раз, собираясь кончить: приподнял брови и прикрыл глаза – будто скрипач, поглощенный собственной музыкой. Селена почувствовала, как заболели впившиеся в подлокотники пальцы.

Сейчас она смутно ощущала то, что давно – задолго до последних событий – обнаружила и подавляла в себе. В какой-то момент после рождения второго ребенка Грэм начал раздражать Селену. Не постоянно, но на удивление часто. Тем, как он перебивал ее, когда она говорила. Как мешался на кухне, норовя поделиться своим авторитетным мнением по поводу ее действий. Как утверждал, что помогает ей по дому, хотя за всю их совместную жизнь палец о палец не ударил. Ни единожды. Но через это проходят все пары, состоящие в мало-мальски длительных отношениях. Потом он потерял работу – и, надо сказать, выглядел не слишком раздосадованным.

– Ну, мне все равно нужны были перемены. А ты, сама говорила, соскучилась по работе, – заявил он.

Когда это она такое говорила? Работы у нее и дома было выше крыши.