– Что ты шумишь, Рози? Здесь я…

– И вы посмотрите, в каком виде! – вознегодовала почтенная ньора^[2]. – Дана, вы не мальчишка конюшенный! Опять эти бриджи ужасные, опять дублет, опять волосы кое-как собраны… слов у меня нет! Немедленно умываться и переодеваться, как подобает благородной дане.

– Зачем? – заныла Адриенна, совершенно не имея желания по такой жаре влезать в платье. Это ж с ума сойдешь!

Нижняя рубашка, панталоны, которые подвязывать надо, верхняя рубашка, платье, рукава… еще и волосы укладывать заставят! И головной убор надевать!

Не хо-чу!

– Дан Марк хотел вас видеть.

Адриенна только вздохнула.

Если отец… тут не поспоришь и не поругаешься. Он и так многое позволяет дочери, но на беседу лучше явиться как положено благородной дане.

Что уж там… у других и сотой степени свободы Адриенны нет. И не снилось им такое.

Чтобы в мужской одежде ходить. Чтобы на коне по полям проскакать. Чтобы на траве в лесу поваляться… чтобы и ветер в лицо, и воля в душе… и грамоте их не учат, разве что некоторых, и счету, жена вообще должна уметь любить мужа, молиться, вести хозяйство и рожать детей. В любой последовательности.

Думать?

Думать за нее будут отец, муж и сын. Вот именно так.

На словах.

На деле получается по-разному, вот как у Адриенны. Жениться ее отцу эданна Рианна запретила, а как вообще девочек воспитывают? Кто-то знает?

Ну да… они в доме постоянно.

Вот на мессу ходят…

А как удержишь живого и любознательного ребенка? Который везде лезет, который смотрит своими синими глазищами… красота – невероятная. Розалия каждый раз вспоминала умершую эданну и глаза уголком передника вытирала.

Та тоже хороша была, а уж Адриенна, ее малышка Риен, – всем на загляденье.

Волосы черные, гладкие, блестящие, глазищи огромные, синие, личико точеное… жаль, загорелое, что у той крестьянки, но тут уж дан всему виной! А кто с собой ребенка везде таскал? Ну хорошенькая, как куколка! И просится!

Строже надо было быть! Строже!

А так дана из отца веревки вила и косички из них плела. И по арендаторам с отцом, и по делам с отцом, а чтобы не придирались, отец ее в мальчишескую одежду и переодевал. Кто знает, тот относится снисходительно: единственное чадо, память об умершей жене, а кто не знает… мальчик и мальчик, что такого?

И читать Адриенна захотела научиться, и считать, и дан разрешил. Падре Санто лично учил малышку. Еще и радовался, какая умная да смышленая.

И считает она легко и быстро, и восемь языков освоила, и на всех пишет, читает, стихи складывает, и к хозяйству способная, счета проверяет почти мгновенно, хотя сам дан с ними часами сидит…

Вырастили!

Кто ж ее такую замуж-то возьмет?

Мужчины не любят, когда женщина умная. Ой не любят…

Вот и переживала верная кормилица, помогая девочке обтереться губкой над тазиком, а потом надевая на свою красавицу тонкую нижнюю рубашку, более плотную верхнюю, потом корсаж, платье, пояс, подвязывая рукава и помогая подвязать панталоны к поясу. Да и чулки забывать не стоит.

Хоть и тепло, но легонькие, нитяные, все равно быть должны. И туфли с лентами…

– Садитесь, дана, волосы вам расчешу и уложу.

Адриенна повиновалась.

Волосы так волосы. Надо…

Кормилица ловко расчесала смоляные пряди, уложила их в тяжелый узел на затылке, потом закрепила на нем кокетливый чепец, который больше напоминал крохотную шапочку и ничего не скрывал. Подчеркивал – и только.

И во всем этом облачении дана Адриенна отправилась в кабинет к своему отцу.

Без трепета. Что она, не бывала там? Бывала, и не раз…

Все знакомо, все родное. От здоровущей медвежьей шкуры на полу, на которой любила играть, а то и засыпать малышка Риен, до оружия на стенах.

И отец сидит за огромным столом и улыбается. Ласково.

– Что, егоза? Спряталась от Рози?

Адриенна тут же превратилась из сдержанной и исполненной достоинства даны в шаловливую девчонку.

– Папа! А чего она…

Отец улыбнулся, но пальцем девочке погрозил. Чего-чего… работа у нее такая – пытаться хоть как-то сделать дану из этой норовистой кобылки. Вот и о кобылках…

– Риен, я решил прикупить нам еще пару кобыл на племя. Хочешь съездить со мной на ярмарку?

– ДА!!! Да, папочка, прошу тебя!!!

– Тогда собери вещи. Мы едем через два дня. И чтобы до отъезда я не слышал на тебя ни одной жалобы, поняла?

А вид невинный… как есть – лучик солнечный.

– Папочка, я ничего…

– Ничего? А кто в поварню ужика подбросил? Да еще и пятна ему закрасил?

– А чего они сами… чуть меня помоями не облили.

– А ты не знаешь, что юной дане не пристало таскать булочки прямо из кухни?

– Знаю, – потупилась Адриенна, тем более что таскала она их вовсе даже не себе, а Марко и Тоньо. Вот мальчишки сладкие булочки с орехами любили, а ей бы мяса. Или рыбки… солененькой…

– Чтобы больше такого не было. Не то дома останешься.

– Обещаю! – подскочила дочь. – Папочка, ты самый лучший!

Поцеловала в щеку и умчалась.

Дан Марк только головой покачал.

Вот ведь… егоза.

Но взять ее с собой обязательно возьмет. В животных, в людях малышка разбирается идеально. Никогда плохую скотину купить не даст, больного работника почувствует…

Наследственность.

У Рианны тоже такое было, она рассказывала. Род СибЛевран. Этим все сказано.

Род СибЛевран.

Побочная ветвь воронова крыла. И птица на гербе. Черная, тревожная… ворон. Ле Вран.

– ПАПА!!!

Крик вырвался сам. Когда осела на пол мама, когда заплакал младший брат…

Когда мимо пронесли носилки и Мия увидела цепочку капелек крови на каменных серых плитах.

Папа…

Как же… за что же… он же просто поехал на охоту! Что в этом такого страшного? Папа всегда ездил, и возвращался, и охотился он сейчас на уток… обычно он привозил разноцветные тушки, и их потом ощипывали на кухне, а пух все равно летал по всему дому…

И мама смеялась.

А сейчас она лежала на полу. И Герин, охотничья собака отца, обнюхивал ей лицо. А потом сел рядом и завыл. Печально так… горестно.

Дальше девочка и сама себя не осознавала. Все было как в тумане.

Герин получил пинок, и Мия за ошейник вытащила его из дома. Нечего тут!

Они хоть и бедные, а все ж не ньоры! Ее отец – дан! Просто денег у него нет, и все наследство – медяки медные да клочок земли… охота была не только развлечением, но и способом выжить.

Младший брат отца, дан Джакомо, давно плюнул на благородство рода, семнадцати лет от роду ушел из дома, умудрился удачно жениться – то есть обменял титул на деньги, взял в супруги дочку купца и усердно помогал ее отцу в торговле.

Дан Пьетро до такого не опускался.

Кое-как сводил концы с концами, получал скудную ренту от арендаторов, то одалживал денег у брата, когда выдавался неудачный год, то отдавал…

Мия знала, что о поездке ко двору и мечтать не приходится. Что удачный брак… вряд ли это возможно в ее положении. Основа удачного брака – приданое. Кроме клочка земли и полуразваленного дома, даже не замка, у отца ничего не было.

Деньги? Какие деньги?

Мия понимала, что ее судьба – или брак по расчету, или монашество. Но это было ДО беды, случившейся с отцом. А вот что будет сейчас?

Мама так и лежала на полу, и Мия решилась. Брат растерян, да он и на три года младше ее. Ему всего девять лет. Какие уж тут команды?

Слуги мечутся, младшие рыдают… Кто-то должен взять все это в руки? Кто-то должен… и выбора нет…

Маму свою Мия любила совершенно искренне. Но и оценивала достаточно трезво.

Слабая и хрупкая, эданна Фьора полностью соответствовала своему имени. Цветочек. Нежный и хрупкий. Изящная и грациозная, томная и воздушная… каким образом она родила четверых детей?

Не понять.

Но родила же… и воспитывала, и хозяйство вела, хотя и из рук вон плохо…

Воздушность – конечно, хорошо, но для хозяйства лучше на земле стоять двумя ногами. Иначе это плохо закончится.

Такими словами Мия не думала. Но понимала, что на мать сейчас рассчитывать нельзя. А потому сделала первое, что ей пришло в голову.

Два шага вперед.

А потом размахнулась – и отвесила первой же подвернувшейся под руку служанке звонкую затрещину.

– А ну молчать, дура!

Служанка замолчала просто от шока.

Ладно бы эданна… но чтобы ребенок? Ее? Вот ТАК?! Растерянность ньоры была видна невооруженным взглядом, но выть она перестала. А Мии того и требовалось.

– Ньор Симон! Немедленно займите людей делом! Конь отца наверняка не вычищен и не расседлан! Пошлите конюха за лекарем! И немедленно! Уберите беспорядок! Кровь надо смыть, полы посыпать свежим тростником! Мою мать – в спальню, и приставить к ней служанку! Малышню – к няньке! Выполняйте!

Ньор Симон, старший над слугами в доме, с уважением взглянул на девочку. Мия выглядела этакой очаровательной куколкой в кудряшках. Совсем как мать.

Светлые волосы, карие глаза раненой лани, большие и влажные, очаровательное, почти кукольное личико… тут было на что посмотреть! Тем более эданна Фьора одевала дочь на свой вкус: в кружева, шелка, оборки и рюшечки с бантиками. И кто бы мог ждать от девочки такого проявления характера?

Отец ее, дан Пьетро, между нами говоря, тоже силой воли не отличался.