Глава 1. Одри

Я вставляю ключ в замочную скважину и пытаюсь открыть дверь, с огромной сумкой на плече и рядом стоящим чемоданом, который ожидает черёд разместиться в новом шкафу одной из комнат кампуса и начать пылиться неизвестное количество времени.

Мои попытки быстро завершаются, когда дверь открывается с другой стороны.

Девушка с густыми огненно-рыжими, да ещё и завитыми волосами, встречает меня застенчивым взглядом. В следующую секунду в насыщенно зелёных глазах появляется страх, как будто из-за поворота выскочила фура и заставила застыть на середине дороги, ослепив фарами. Проходит несколько секунд прежде чем она предпринимает попытку заправить локон за ухо, словно таким образом пытается выйти из ступора, а я изучаю россыпь веснушек на носу и щеках. Её личико кажется таким детским: наивные огромные зелёные глаза; чёрные длинные, но редкие ресницы; идеальная фарфоровая кожа, на которой каждое пятнышко пигментации выглядит чётче; высокие и острые скулы; пухлые губы, по-настоящему пухлые и напоминают сердечко. На хрупких плечах висят тоненькие бретельки лифчика и майки свободного кроя, ноги облачены в чёрные лосины. Клянусь, если бы на ней было платье с рюшками, то можно смело полагать, что передо мной живая кукла.

– Привет, – говорю я, заглядывая за её плечо, а следом перевожу взгляд на блестящий номер комнаты. – Полагаю, мы соседки.

Её губы приоткрываются, вылетает едва уловимый вздох, и девушка отступает в сторону.

– Тут… – слишком тихо говорит она, указав на дверную ручку: – Похоже, она сломана.

Я не нахожу ничего лучше кивка.

Девушка переминается с пятки на пятку, тогда всё становится как никогда понятнее. Во-первых, знакомство с меня. Во-вторых, она ужасно скромная. В-третьих, предпочитает быть тише воды, ниже травы, как любит говорить папа, если незаметно подкрадываюсь со спины. В-четвертых, мы, кажется, две противоположности. Бойкая, прямолинейная и бесстрашная я – тихая, застенчивая и закрытая соседка.

Я протягиваю руку и представляюсь:

– Одри.

С опаской, но принимая мою ладонь, девушка отвечает взаимностью:

– Лав.

Я коротко улыбаюсь, чтобы она расслабилась и не смотрела на меня с таким ужасом, словно представляю смертельную болезнь, которая поглотит её в два счёта.

Нахожу свободную кровать и, подхватив ручку чемодана, протаскиваюсь вместе с ним в комнату, сбросив балласт с плеч в виде сумки.

Настоящая удача, что не умерла где-то до того, как поднялась по лестнице на третий этаж. Хороший толчок к осознанию, что нахожусь в ужасной форме и уже с завтрашнего дня возобновляю утренние пробежки. Отныне это мой этаж в общежитии для первокурсников. Моя новая комната, кровать и соседка. Хотелось бы жить с Ви, но с тем же успехом можно жить в коробке из-под телевизора, учитывая крошечную квартиру её тётки, которая умотала во Францию на год и любезно предоставила квадрат, чтобы поливать цветы. В Нью-Йорке любое место, где есть стены, крыша, дверь, окно и все блага современной цивилизации – на вес золота. Настоящее чудо, что в новой квартирке Ви помещается диван, как спальное место, телевизор, небольшой кухонный гарнитур с отсеком барной стоки, который ещё является обеденным и рабочим столом, душ и унитаз. Если там нас будет двое, то спать придётся друг на друге, а это честь, удел и прерогатива Максвелла. К слову, он тоже не соседствует с ней. Тётушка настоятельно просила жить там в одиночестве. Боюсь, Коди осквернит феминистическую ауру квартиры лишь одним своим мужским началом.

Я осматриваюсь и прихожу к заключению, что в комнате нет ничего из разряда «неожиданно».

Две кровати, парочка письменных столов, прикроватные тумбочки, один шкаф и в том же количестве узкий, но высокий комод. Зато стены выкрашены в белый и кажутся свеженькими, словно летом был ремонт. В общем и целом, всё не так плохо, как можно предположить, разве что мало пространства, но это, надеюсь, не доставит неудобств. Кроме того, мне нравятся высокие и широкие деревянные изголовья кроватей, формирующие что-то вроде треугольника. Находка для шариковой гирлянды, которую притащила из дома.

Лав возвращается к своим вещам, которые выложила на кровати и приступила наполнять два нижних ящика комода. Но стоит ей взять одну из стопок одежды, как девушка оборачивается и смотрит на меня.

– Я заняла пару нижних, ты же не против? Если хочешь, можем поменяться. Я могу переложить в верхние, а ты займёшь…

– Нет, не против, – улыбнувшись, обрываю я, потому что с такой аналитической цепочкой можно уйти куда-нибудь далеко и надолго. – Я не привереда.

Она криво улыбается, по крайней мере, расцениваю это как улыбку, и снова возвращается к одежде.

– Не против музыки? – предлагаю и в то же время спрашиваю я.

Лав устремляет взгляд в мою сторону и медленно кивает.

– Ты же знаешь, что не обязательно молчать? – осторожно интересуюсь я. – Мы можем прожить вместе четыре года, если так сложатся обстоятельства. Можешь не скромничать и дать свободу всем внутренним демонятам сразу.

Она прикусывает губу, словно размышляет или решается задать вопрос, но не набирается необходимой смелости.

Клянусь, это будут самые долгие четыре года моей жизни, если отныне на ближайшее будущее соседкой стала амёба. Звучит грубо, но не могу подобрать никакого другого названия её молчаливости, ведь вербальные способности явно присутствуют. Конечно, сразу нахожу плюсы: никто не будет трепаться тогда, когда этого не хочется. Может быть, судьба сделала подарок? Что ж, странный подарок, потому что и Ви не бесконечная надоеда-говорилка. В первую очередь, я безгранично ценю лучшую подругу за то, что она не задаёт лишние вопросы и знает, где нужно промолчать. Во-вторую, потому что с ней хоть куда, а не только в дальний отсек библиотеки, чахнуть за книгами.

Ох, библиотека.

Губы инстинктивно поднимаются в полуулыбке, хочется рассмеяться, но сдерживаю порыв.

От моей лучшей подруги, оказывается, можно ожидать чего угодно. Но я одобряю до тех пор, пока вижу, что она на седьмом небе. И не одобряю, как только вижу мордашку в стиле он-разбил-мне-сердце. Если Максвелл хочет жить, то в его интересах напрячь задницу и делать её чёртовой счастливицей, какую только можно вообразить. У него нет других вариантов.

– А как могут сложиться обстоятельства в другом варианте? – тихо узнаёт Лав.

Я возвращаюсь в реальность и останавливаю внимание на новой соседке.

– Если кто-то из нас не обзаведётся парнем и не решится рожать ему детишек уже через месяц знакомства.

Щёки девушки заливаются румянцем.

Ну, да, конечно. Лав мне-то едва отвечает, странно, если взбодрится и начнёт трещать при парнях. Хотя, у некоторых есть подобная черта. Ви, например, порой выдавала Максвеллу такие триады, что волосы вставали дыбом. Как вспомню, так плакать и смеяться хочется. При чём одновременно.

– Отлично, – я хлопаю в ладоши. – Думаю, мы только что пришли к негласному, но единому мнению.

– У тебя нет парня? – ох, эта девушка удивляет вспышками инициативы к продолжению диалога.

– К счастью для нас обоих, его нет.

– И ты…

Я вопросительно поднимаю бровь.

– Ну… не планируешь?

– Не буду загадывать, – ободряюще улыбаюсь, чтобы не спугнуть её. – В любом случае, прежде чем привести его сюда, я спрошу у тебя.

Удивление искажает детские черты её личика.

– Спросишь у меня?

– Да, – я жму плечами. – Это ведь не только моя комната. Будет правильно знать и твоё мнение, прежде чем приглашать гостей.

Губы Лав вытягиваются в удивлённой «О», а следом появляется благодарная улыбка.

– Спасибо, Одри.

Я киваю и первым делом вытягиваю из чемодана небольшую колонку, включив музыку.