Улька обречённо поплелась за карандашами.

На следующий день после завтрака было пение. Как обычно, Ирина Викторовна поставила Ульку солисткой.

«Что ж, – думала Улька. – Видно, не судьба мне попасть в угол. Исполню для Ирины Викторовны свою „Берёзку“. Пусть порадуется».

Во поле берёза стояла, —

затянула Улька. —

Во поле кудрявая стояла,
Люли, люли, стояла.
Люли, люли, стояла.

А потом:

Аляотс азёреб елоп ов,
Аляотс яавярдук елоп ов,
Аляотс, илюл, илюл.
Аляотс, илюл, илюл.

Так интересно они придумали с папой. Папа сказал, что петь про обычную берёзу скучно, а вот про её отзеркаленную сестру азёреб намного веселее. Ульке понравилось петь про азёреб. Получалась песня на незнакомом языке, красивая и загадочная.

«Если уж бобры ей понравились, то азёреб вообще впечатлит до слёз», – подумала Улька и затянула второй куплет:

Итамолаз узёреб умокен…

Ирина Викторовна прекратила играть и резко захлопнула крышку пианино.

– Хватит, – сказала она ледяным голосом. – Отправляйся, Ульяна, в угол.

Улька не верила своим ушам. Неужели и правда в угол?

Вприпрыжку она понеслась к бегонии.

За спиной, в глубине хора кто-то тихо засвистел «Хоутэл Калифорния».

В углу Улька поковыряла мел, лизнула палец и разочарованно вздохнула. «Мел как мел, – подумала она. – Непонятно, из-за чего шум и гам». И продолжила тихо напевать:

Итамолаз увярдук умокен,
Итамолаз, илюл, илюл…

Вечером, когда всех детей забрали родители, Ирина Викторовна в задумчивости сидела за столом и смотрела на бегонию. Что-то в этой бегонии казалось ей странным. И ещё она чувствовала усталость. Дети в последние дни совсем отбились от рук. Вспомнилось, как примерная девочка Ульяна вдруг стала петь тарабарщину и радостно отправилась в угол. Ирина Викторовна взяла лейку и пошла поливать бегонию. Она подняла глаза и заметила что-то за цветком. Потом отодвинула листья и увидела огромную дыру. В дыре сиял красный кирпич. Сбоку белел мел. Ирина Викторов на протянула руку и потёрла. Мел окрасил палец. Она оглянулась и попробовала мел на вкус.

Ирина Викторовна всё поняла.

Декабрь
В спичечной коробке

Был в детском саду такой Жорик. Который ни с кем не разговаривал. Ребят сторонился, сидел один и собирал конструктор. А после обеда шёл к окну и смотрел на дорогу. Все быстро поняли, что там он высматривал маму. Но мама приходила только вечером.

– Ничего, привыкнет! – сказала воспитательница, когда Жорика привели в детский сад в первый раз.

Но прошёл месяц, потом второй, потом третий, а Жорик не привык. Он всё так же собирал в одиночестве конструктор, молча съедал завтрак, обед и полдник и большую часть дня проводил, глядя в окно.

Улька случайно услышала, как воспитательница говорила об этом с мамой Жорика.

– Вы знаете, – говорила мама, – он не разговаривает только в саду. Дома обычный ребёнок.

– Такое иногда бывает, – отвечала воспитательница. – Редко. Может быть, Жорика всё-таки забрать из детского сада? Сложно ему.

– С кем же я его дома оставлю? – говорила мама. И тяжело вздыхала.

– Может быть, за ним приходить пораньше?

– Кто же за ним будет приходить? – вздыхала мама ещё тяжелее.

Когда Ульку только привели в детский сад, она грустила целую неделю. Но воспитательница сказала Улькиной маме: ничего, привыкнет. И Улька привыкла. Но всё равно больше всего любила, когда за ней приходили пораньше. А лучше всего – перед тихим часом. Или даже во время.

А вот Жорик не привык. И его никогда не забирали пораньше.

Как-то вечером дома папа полез на верхнюю полку за книгой.

– Ого, – сказал он. – Смотри, Улька, что я нашёл.

Он спустился и протянул руку. По ней ползла божья коровка.

– Как же это она к нам попала? – удивилась Улька и подставила ладонь.

Коровка переползла Ульке на руку.

– Наверное, не выбралась вовремя на улицу. Там бы она давно впала в зимнюю спячку.

– Ух ты. Как медведь?

– Именно.

– Она, наверное, очень спать хочет.

– Да уж, вид у неё сонный. Давай мы её посадим в спичечную коробку и положим эту коробку к окошку на подоконнике. Там прохладно, и она уснёт. А весной ты её разбудишь.

Так и сделали. Высыпали из коробки спички, нарезали туда мелко бумаги для уюта и посадили божью коровку. Задвинули коробку в дальний угол подоконника, где часто гостили утренние сквозняки. Заслонили спичечную коробку фикусом. И божья коровка стала зимовать.

Улька не хотела беспокоить коровку, но иногда всё-таки к ней заглядывала. Аккуратно отодвигала крышку и смотрела. Божья коровка спала, спрятав все шесть лапок. Улька сомневалась, что коровка слышит, но всё-таки на всякий случай сообщала:

– До весны осталось семьдесят пять дней…

– До весны осталось пятьдесят шесть дней…

– До весны осталось сорок восемь дней…

Улька не хотела, чтобы божья коровка проспала весну и пропустила важные дела. Например, какое-нибудь жучиное собрание. Или встречу с подругой-гусеницей. Или ночной концерт сверчков.

Перед сном Улька тоже часто думала про божью коровку. Она представляла, как уютно коровка спит в маленькой коробочке. И как потом она проснётся, полетает по их квартире. Затем вылетит в окно и увидит двор. Может быть, отправится в другой город. А может, даже в другую страну. Посмотрит на мир с высоты жучиного полета. Как-то раз Улька путешествовала с родителями на самолёте и видела, какими маленькими стали дома и дороги. А потом всё внизу стало похоже на лоскутки бабушкиного одеяла, сшитого из кусочков разной ткани.

Божья коровка летела всё выше. Всё меньше и меньше под ней становились города и страны. Всё меньше и меньше становились горы и моря. И вот уже большая-большая божья коровка летает вокруг маленького земного шара. Улька засыпала.

Как-то вечером за всеми ребятами пришли родители, а Улькина мама задерживалась. Бабушка приболела, а папа был в командировке. И даже сестра была на спортивных сборах. Забрать Ульку было некому. Стало смеркаться, улица за занавесками посинела. Зажглись жёлтые фонари. Улька достала карандаши и села рисовать. Ей нравилось изображать жизнь божьей коровки. Вот божья коровка вылетает во двор. Вот встречается с друзьями и пьёт чай в кафе для жучков. Посещает ежевесеннее собрание божьих коровок. Вот прогуливается в зарослях травы. Через час Улька нарисовала божьей коровке весь гардероб, от пальто до пижамы. Нарисовала жучиные шляпки и шейные платки. Нарисовала много-много жучиной обуви, даже на каблуке, и даже зачем-то коньки, хотя непонятно, где божьей коровке было летом на них кататься. Улька нарисовала и каток, и саму божью коровку, надевшую три пары коньков на шесть лапок.

А мама всё не шла.

Ульке надоело рисовать. Она подошла к окну и стала смотреть. На улице совсем стемнело. Виднелись только освещённые серые дорожки и окна-огоньки в домах напротив. Улька подумала, что семьи в этих домах сейчас ужинают, а кто-то уже пьёт вечерний чай. С печеньем или конфетами.

Пошёл снег. Ульке вдруг показалось, что за ней больше никто никогда не придёт. И она останется в детском саду навсегда. Так и будет теперь каждый день. Она останется тут жить, будет спать на раскладушке, есть детсадовские щи и макароны, днём играть с ребятами, которых вечером будут забирать. И только Улька будет сидеть тут долгими тоскливыми вечерами и смотреть в окно. Одна. Сама не заметив, она начала хлюпать носом.

– Не переживай, – сказал кто-то рядом. – Не бывает такого, чтобы не забрали. Я сам вначале думал, что не заберут. Но всегда забирают.

Улька оглянулась. Рядом стоял Жорик. Он так тихо сидел в уголке со своим конструктором, что Улька его даже не заметила. Улька немного успокоилась и сказала:

– Спасибо.

– А что это ты там рисовала? – спросил Жорик.

– Мою божью коровку.

– Как это твою?

– У меня дома живёт. В спичечной коробке. Зимует.

– А потом что?

– А потом она проснётся, полетит и увидит весь мир.

– Прямо весь? – спросил Жорик с сомнением.

– Ну, может, не весь, но половину точно. Ой, смотри, это не твоя мама идёт?

Жорик всмотрелся в окно, развернулся и побежал в коридор. А Улька увидела, что по дорожке идёт и её мама тоже.

Первого марта Улька проснулась взволнованной. Сегодня она скажет божьей коровке, что наступила весна! Она крикнула:

– Ура!

И побежала к фикусу будить коровку.

– Улька, ну ты даёшь. Ты в окно посмотри, – сказала сестра.

За окном шёл снег.

– Хорошо, – вздохнула Улька. – Подождём ещё.

Она поставила коробочку обратно за фикус и снова стала ждать.

– До тепла осталось не знаю сколько дней…

– До тепла осталось, может быть, двадцать дней…

– До тепла осталось совсем чуть-чуть дней…

Снег шёл до самого апреля, а потом в два дня растаял, стёк ручьями и дождём. Из-за туч выползло яркое весеннее солнце. Наконец Улька достала спичечную коробку и отодвинула крышку. Божья коровка выбралась Ульке на руку и застыла.

– Наверное, думает, в какую сторону лететь, – сказала Улька папе.

– Давай поднесём её к форточке, – предложил он в ответ.

---