Беркет не отрывается, продолжая ласкать грудь. Кусая, целуя, посасывая. Постепенно спускается ниже. По венам течет удовольствие и желание. Я тону в его руках, таких нежных сейчас, таких горячих, родных.

Его губы прокладывают дорожку все ниже и ниже. Притягиваю колени к груди, стараясь помешать ему. Эти ласки такие откровенные… У меня не получается преодолеть свою стеснительность. Слишком много времени прошло, слишком много всего было – все слишком и это тоже для меня слишком, но разве Маркус когда-то слышал меня?

Смотрит… нет, трахает меня своим взглядом, и я таю, словно мороженное на жарком солнце. А он тем временем обхватывает ладонями мои колени и начинает чувственно касаться губами, не прерывая зрительного контакта.

– Маркус… – хочу возразить, когда он пытается развести мои бедра.

– Расслабься, – шепчет хрипло. Тяжело сглатываю, ноги дрожат, кожа горит огнем там, где касаются его пальцы. Горячие губы обжигают и, я сдаюсь этому непроницаемому взгляду, проваливаясь, теряясь в его дьявольской глубине. Маркус, понимая это, немного разводит мои бедра и начинает покрывать их поцелуями, медленно так, со вкусом, наслаждаясь каждой секундой, спускаясь все ниже и ниже. Я же дышу через раз, слишком возбужденная, влажная, ждущая его, готовая для него.

– Я и забыл, как ты красива – произносит он, поглаживая мои ноги, тут же целуя то место, которого касается. Я улыбаюсь, а на душе почему-то горько. Хочется возразить, но не смею, ибо его взгляд следит за мной внимательно и предупреждает: «шаг в сторону – расстрел». Молчу, не дышу. А в голове образы женщин, побывавших в его постели со времени нашей свадьбы.

Я помню каждую. Красивые, боже до чего же они красивые!

«А им ты тоже шептал, что они красивы?» – мысленно спрашиваю, глядя на его затылок между моих ног и задыхаюсь от ревности, от обиды, разрывающей на куски.

Четыре – счет его изменам, и каждая на моих глазах. Он не стыдился и не заморачивался. Четыре предательства, словно яд, медленно убивающий меня до сих пор. Боль огнем разносится в груди, слезы накатывают, не могу их сдержать. Маркус ласкает меня, языком обводит самую чувствительную частичку моего тела, а я задыхаюсь от рыданий. Зажмуриваю глаза, а влага медленно стекает по щекам. Дрожу, чувствуя его поцелуи, как нежно его язык погружается в меня, вырывая стон и всхлип. Сил нет сдерживаться. Больно и сладко, слишком хорошо и невыносимо плохо. Хочу его в себе, себе, только себе одной, сейчас и навсегда. Губы посасывают, целуют, язык двигается быстрее, я же взлетаю выше и выше, мои стоны все громче и громче, а слезы жгут глаза, разъедают душу.

Господи, зачем я это делаю? Зачем тереблю себе душу? Я ведь простила!

Простила, но не забыла и не забуду никогда. Как обрести покой, как обрести уверенность? Рядом с ним я чувствую себя размытым пятном. Что-то сковывает и хочется исчезнуть, забиться в дальний угол и не дышать.

– Малышка, в чем дело? – слышу его голос сквозь призму боли и наслаждения.

Малышка…

Мило, ласково. Мне раньше нравилось, а сейчас, словно характеризует меня. Маленькая, несамостоятельная, никчемная. Чувствую ладони на щеках, открываю глаза и встречаюсь с обеспокоенным взглядом.

– Тебе не нравится?

Молчу и плачу. В горле ком. Не знаю, что сказать. Хочу спросить о них, но не могу, не смею. Все равно не ответит. Качаю головой. Маркус наклоняется и покрывает мои щеки горячими поцелуями, собирая губами слезы.

– Эни, я соскучился, я так по тебе соскучился… – тихонько нашептывает он, не прекращая целовать. Его рука продолжает поглаживать мою щеку, другую руку он опускает под плед и помогает себе, проникая в меня, я прикусываю губу от острого ощущения наполненности. Маркус замирает на мгновение, позволяя привыкнуть к нему. Как только я расслабляюсь, начинает плавно двигаться во мне. Закрываю глаза, отдаваясь нарастающим ощущениям. Вес его тела приятно давит, мне тяжело дышать, но это приятная тяжесть. Его учащенное дыхание обжигает шею, а сдержанные стоны заставляют сердце сжиматься от сладкой боли. Его бедра работают с каждой секундой все быстрее и быстрее, руки до боли впиваются в мои бедра, разводя их шире. Связки тянет с непривычки, но я игнорирую, двигаюсь ему навстречу, ударяясь головой о спинку дивана. Пытаюсь зарыться пальцами в его волосы, но чувствую лишь жесткий «ежик».

– Шире! Раздвинь ноги шире, – шепчет он лихорадочно, резко входя в меня, заставляя протяжно стонать.

Я пытаюсь сделать, что он просит, но спинка дивана мешает, закидываю ногу на нее и вскрикиваю от странного чувства, когда он погружается в меня, задев какую-то особо чувствительную точку, от чего между ног становится еще жарче, мокрее.

– Умничка, какая горячая, мокрая девочка, – бормочет он, зарываясь лицом в мои волосы, постанывая, – Давай, малышка, кончай.

Мне становится нестерпимо жарко, темп бешенный, задыхаюсь. Влажная кожа скользит по дивану, натирая спину. Кусаю шею Беркета, сдерживая крик, когда он в очередной раз входит в меня грубо, жестко.

– Маркус… Не могу больше…

– Тише, малыш, разбудишь сына, – просит он, закрывая мне рот поцелуем и словно назло за дверью раздается громкое:

– Мам!

Мы замираем, я разочаровано закрываю глаза, Маркус улыбается мне в губы и, толкнувшись еще раз, громко произносит, приводя меня в замешательство:

– Иди к себе, Мэтт, мама позже придет.

– Но…

– Никаких «но», к себе дуй! – тон Маркуса становится жестче.

Слышу шлепанье босых ступней сына по паркету. В душе тут же поднимается волна возмущения, а меж тем Маркус продолжает движения во мне, что окончательно выводит меня из себя.

– Ты совсем?!– цежу я сквозь зубы, упираясь руками в мускулистую грудь. Маркус замирает и недоуменно смотрит на меня.

– В чем проблема? – звучит встречный вопрос, и вновь движение бедрами. Мое тело откликнулось, но разум бунтовал.

Моему ребенку что-то возможно нужно, а я тут занимаюсь сексом с мужчиной, который меня ни в грош не ставил. Думаю, мой выбор очевиден.

– Маркус, прекрати, пожалуйста, – все еще пытаюсь быть вежливой, но тут слышу раздраженный вздох.

– С какой стати?

– Что? Ты в себе вообще? Ребенок проснулся, – моя очередь недоуменно смотреть, но дальнейшее шокирует меня еще больше и приводит в ярость.

– Ань, заканчивай нести херню! – психнув, Беркет встает, плед сползает на пол, но Маркуса это нисколько не смущает.

Голый, возбужденный, он поднимает с пола штаны и, натянув их, поворачивается ко мне. Я, ухватившись за угол пледа, подтягиваю его к груди. По взгляду, становится понятно, что Беркета моя скромность бесит. Он закатывает глаза:

– Ребенок бля… – язвит он и, повысив голос, отчего у меня сердце обрывается в ужасе, продолжает. – Давай, потакай ему во всем. Как думаешь, что делают нормальные дети, услышав, что родители трахаются?

Я смотрю на него во все глаза. Он сейчас серьезно или это прикол такой? Мы действительно это обсуждаем? Но весь его вид говорит, что так и есть.

– Ну, и что же делают «нормальные» дети, когда их «родители трахаются»? – язвлю я. И забыв от злости о всяком смущении, откидываю плед и сажусь на диване, оглядываясь в поисках халата.

– Они стараются быть незаметными в этот момент, Эни. Им неловко, а наш находит в себе смелость еще и позвать тебя.

– Наверное, потому что ему что-то нужно, ты не задумывался? – уточняю саркастически, меня колотит от бешенства и презрения.

Чертов эгоистичный ублюдок! Каким был, таким и остался.

Маркус, засмеявшись, качает головой и так же иронично отвечает:

– Представь себе, задумался. И знаешь, что надумал?

Я приподняла бровь, как бы говоря: «ну, давай, удиви меня!» И ведь удивил, сволочь.

– Вспомнил себя в подобной ситуации. Как-то мать додумалась притащить в наш дом своего хахаля. В тот день меня отпустили раньше со школы. И вот прихожу я и слышу охи – вздохи. Мне тоже лет семь было, кажется… Естественно, я уже знал, что это все значит. Но понимаешь ли в чем суть, я привык быть единственным мужчиной, которому мать уделяет свое внимание, и никаких изменений этого положения вещей мне не надо было. Поэтому я решил не откладывать в долгий ящик миссию по избавлению от совершенно ненужного объекта и дал понять, что сладкая парочка дома не одна. Конечно же, через пять минут в доме никого не было, а мать пыталась объяснить мне, что это ее друг, и они там просто разговаривали. Мне было плевать, чем они там занимались, главное, чтобы его больше рядом с моей матерью не было.

– Это нормально, Маркус. Чужой мужчина рядом с матерью всегда вызывает ревность со стороны ребенка, – деловито ответила я, поднимаясь с дивана. – Но ты – его отец, и это совершенно другая ситуация.

Маркус усмехнулся и возразил:

– Абсолютно никакой разницы. Меня не было четыре года, и он привык, что ты в его полном распоряжении, он не приучен делить твое внимание. И поверь, ему насрать отец я или же дядя с улицы. Но! Это было первый и последний раз, когда он устанавливал свои правила! И я тебе не советую портить мне сына и делать из него «маменькиного сынка». Он должен знать свое место!

После этих слов Маркус повернулся ко мне спиной и надел футболку, я же прибывала в таком состоянии, какое сложно описать. С одной стороны, понимала, что в некотором роде Беркет прав, но с другой – мне хотелось, чтобы и он знал свое место. Злость не оставляла в покое, а уж материнские чувства и вовсе душили. Мне было обидно за сына, поэтому, преодолевая сомнения и голос разума, я тихо сообщила:

– Я хочу, чтобы и ты запомнил, на будущее….

---