Под громкое пение и бой барабанов несопротивляющегося бедолагу, тупо уставившегося невидящим взором перед собой, уложили на спину на гладком камне. К нему, сжимая обеими руками жертвенный нож – туми, приблизился жрец. Взметнув его над головой, под непрекращающееся песнопение, он громко воскликнул: «Получи это подношение, где бы ты ни был, мой Повелитель. Мой Виракоча!» – после чего одним точным ударом вспорол грудь пленнику, и, вынув из нее горячее пульсирующее сердце, совершил обряд жертвоприношения.

Столпившийся внизу народ, как завороженный наблюдающий разыгрывающееся перед его глазами действие, разразился громкими криками при виде жреца, всё еще сжимающего в руке кровавый трофей, по очереди повернувшегося лицом ко всем трём храмам и лишь после этого положивший сердце первой жертвы на поднесенное ему золотое блюдо. Получив сигнал, несколько служителей грубо стянули мертвое тело с алтаря и потащили его к краю площадки, откуда под дикие вопли впавшей в экстаз толпы, скатили вниз, где его тут же подхватили и унесли специально поджидавшие люди.

Алтарь недолго оставался пустым. Не прошло и нескольких мгновений, как на него уложили следующую жертву. А затем ещё…

Раз за разом верховный жрец повторял обряд, пока большое блюдо не наполнилось доверху, а кровь, переливаясь, не окропила камень, на котором оно стояло.

А в это время сам Сапа Инка Уаскар, удовлетворенно улыбнувшись реакции своего народа на разыгрывающийся перед его глазами спектакль, незамеченным покинул пределы столицы. Его путь по секретным тропам вёл круто вверх, в гору, поэтому где-то на середине пути ему пришлось остановить сопровождающую его процессию и покинуть паланкин. Дальнейший путь до вершины, густо поросшей травой и почти непроходимым кустарником он, в сопровождении лишь двух слуг, проделал пешком, что оказалось не так-то просто для человека, не привыкшего к физическим нагрузкам, предпочитающего передвижение на спинах рабов. Но в этот раз, иначе было нельзя. Местоположение уаки, в которую он направлялся, держалось в строгом секрете. О нем знали лишь избранные.

Чем выше он поднимался, тем сложнее становилось дышать, так как воздух в этом скрытом от посторонних глаз месте казался непривычно густым, тяжелым для обычных человеческих легких. Легкие искры, витающие в нём, пугали суеверных спутников инки, которые, не переставая оглядываться, бормотали про себя молитвы богам. Уаскар не оборачиваясь, улыбнулся. Если бы они только знали, на встречу с кем он так спешит, они бы не боялись, а подобно своему государю, радовались.

Когда же было преодолено больше половины пути, маленький отряд остановился. Знаком велев слугам ждать его возвращения, не сходя с этого места, дальнейшее восхождение он продолжил в одиночестве, вплоть до того момента, когда, забравшись на вершину и раздвинув густые заросли, не вышел на небольшую площадку перед еще одной пирамидой.

Меньшего размера по сравнению с теми, что остались внизу, по значению, она была не менее важна. Если не сказать больше.

Закашлявшись, с трудом переводя дыхание, и, лишь на мгновение замешкавшись, приводя в порядок одежду и головной убор из перьев, инка Уаскар приблизился к уаке и принялся подниматься по высеченным ступеням на верх пирамиды, вершину которой, как венец, венчал еще один храм, чьи двери как по волшебству растворились сразу же, как только его царственная нога ступила на верхнюю ступеньку, как раз напротив очага с горевшим в нем неугасимым огнем.

Трижды склонившись в глубоком поклоне, мужчина скинул с себя прямоугольный плащ и тунику без рукавов. Оставшись в одной набедренной повязке, он, чуть поёживаясь от прохлады, вошел внутрь.

Глаза не сразу привыкли к полумраку, царящему здесь. В отличие от других священных мест, высокие стены святилища не были украшены фресками, изображающими жертвоприношения. Не было в нём и привычных статуй. Только вытесанное из гигантского куска мрамора основание, со всех сторон окруженное горящими светильниками, на котором был установлен трон, очень похожий на один из тех, на которых восседал сам Сапа Инка и его пращуры.

В воздухе царили ароматы курений и свежих цветов, в виде букетиков и гирлянд развешанных по всему помещению.

В изножье трона, полукругом, спиной к посетителю, на расстеленных на земле циновках сидели девять обнаженных девушек с распущенными длинными волосами, как накидки скрывающими от посторонних глаз их наготу. Это были мамаконы – жрицы, смысл существования которых заключался в служении богине, чьими дочерями они считались. Верные наперсницы и компаньонки, они принимали непосредственное участие в совершение Акта Сотворения, и, судя по всему, сейчас как раз совершался один из таких обрядов: раскачиваясь из стороны в сторону, мамаконы в полголоса исполняли что-то очень похожее на песнопение, вот только слов Сапа Инка, как ни старался, разобрать не смог. Язык, на котором говорили эти девы, был языком Высшего Разума.

Уаскар зажмурился. Благословенные богиней Луны, эти девы были чисты и непорочны и оставались такими до конца своей земной жизни чтобы потом, получить возможность служить своей госпоже и в загробном мире.

Их чистота была столь священна, что ни одному простому смертному, будь то мужчина или женщина, не позволялось на них смотреть из риска осквернить свет, что ореолом их окружал.

Глубоко вдохнув и почтительно сложив руки на груди, Уаскар по-прежнему не разжимая глаз, сделал шаг вперед.

Пение прекратилось. Шелест ног долетевший до ушей императора позволил понять, что жрицы разбежались при его появлении. Император слегка приоткрыл глаза. Продолжая держать их опущенными, он приблизился к изножью каменного трона, на котором восседала юная девушка лет десяти – двенадцати. Совсем ещё дитя.

Её глаза были прикрыты длинными ресницами, отбрасывающими тени на более светлую, по сравнению с остальными представителями ее народа, в том числе и мамаконами, кожу. На щеках с высокими скулами играл легкий румянец. Всё, начиная от длинных черных волос свободно струящихся по ее спине и достающих до камня, на котором она сидела, царственной осанке и великолепных одеждах, богато украшенных вышивкой и перьями, говорило о ее высоком статусе. Пожалуй, даже слишком высоком.

При звуке шагов она распахнула глаза и бесстрастно посмотрела на гостя:

– Что ты здесь делаешь? Разве не должен государь быть там, где и его народ? Неужели одумался и понял, что был не прав?

– Не прав? В чём, о великая Мама Раййагуари? Неужели я сделал что-то, что может вызвать недовольство Высшего Духа? – Лицо императора выразило недоумение.

– Вспомни, о чём я говорила тебе не далее, как три луны назад. Если Он сытый и довольный спит, то не стоит настойчиво тревожить Его сон и предлагать угощения. Сначала Он может отказаться, но потом… Потом Он войдет во вкус и захочет больше. И больше. Намного большего. Он будет требовать новых и новых жертв, пока не останется никого. А потом… Знаешь, что будет потом? Потом Он потребует тебя! – Последнее выражение она буквально выплюнула в его ошарашенное от ее слов лицо.

– Меня пугают твои слова, повелительница. Неужели такое может произойти? Великий Господин отвернется от меня?

Ответить та, к кому он так почтительно обращался, не успела. Воинственный клич множества голосов разорвал тишину. Он был так силен, что издалека долетел даже сюда, в этот крошечный островок тишины и умиротворения. А затем послышался грохот сыплющихся камней, крики агонизирующих людей, тысячекратно подхваченные эхом и разнёсшиеся по окрестностям …

Инка Уаскар вскинул голову. Грубо нарушив традицию, он с ужасом уставился в тёмные глаза говорившей. Но она не разозлилась. Вместо этого, прочитав немой вопрос в устремленном на неё взоре, выражающем одновременно ужас и восхищение при виде необыкновенной красоты, она утвердительно кивнула в ответ. Да, Великий Дух разозлился и теперь можно было ожидать чего угодно.

– Твой брат собрал собственную армию, которая сейчас штурмует столицу. Он ищет тебя, и уже совсем скоро будет здесь.

– Что мне делать, Мама Раййа?

– Что делать? – Девочка раздраженно передернула плечами. – И это ты спрашиваешь у меня? Разве не должен император быть всегда со своим народом?

– Но что если в этот раз мой брат сможет одержать верх? Ты слышишь эти крики? Так кричат только те, чьи жизни вот-вот оборвутся.

– И что же? Твой брат беспокоит меня не так сильно, как те, кто придут следом за ним. Иноземцы, ценящие дары природы больше, чем жизни людей, они представляют большую угрозу всему Тауантисуйу. Как темная грозовая туча надвигаются они сюда, круша и уничтожая все живое на своем пути. Сейчас, нужно думать не о спасении души одного человека пусть даже и государя, а целом народе, которому грозит тотальное уничтожение.

Мамаконы напоминающие стаю встревоженных птичек вбежали в зал, беспокойно глядя на свою покровительницу. Ничуть не стыдясь присутствия Инки, они обступили свою госпожу, наперебой передавая сведения, которые и без того уже были ей известны.

Повелительным взмахом руки остановив рой голосов, та, к которой Инка почтительно обращался Мама Раййагуари, поднялась. Отказавшись от предложенной руки одной из прислужниц, она начала спускаться с помоста. Край её длинного одеяния на какой- то краткий миг распахнулся и обнажил то, что до этого момента было надежно укрыто от посторонних глаз: одна нога девочки от основания бедра до стопы была частично покрыта змеиной чешуей, причём не искусственной, а её собственной.

---