Идея этой книги возникла много лет назад, причем даже не у меня, а у моего друга Боба Готтлиба, который некоторое время спустя покинул моих американских издателей, став редактором журнала New Yorker. Меня немного пугала масштабность стоящей передо мной задачи, однако я приступил к ней без особых колебаний. К тому времени я уже больше двадцати пяти лет был увлечен миром Византии, а годы службы в Министерстве иностранных дел Великобритании, в том числе два с половиной года в Белграде и три в Бейруте (тогда это было одно из самых прелестных в мире мест для жизни), лишь углубили мою привязанность к Восточному Средиземноморью и всему, что оно собой воплощало. Не случайно, когда я наконец ушел с государственной службы в 1964 году, чтобы попытаться жить писательским трудом, я выбрал для первой книги место, от которого больше всех прочих до сих пор веет духом Византии, – гору Афон.

После этого я провел несколько счастливых лет, описывая Венецию, которая сначала была византийской провинцией, а затем боковой ветвью империи. Византийские мозаики, достойные встать в один ряд с константинопольскими, можно найти и в соборе Сан-Марко (который, кстати, спроектирован по образу храма Святых Апостолов в Константинополе), и в соборе Успения Девы Марии на острове Торчелло. Однако насколько разительно отличались друг от друга эти два города! Венеция, на протяжении всей своей истории защищенная неподвижными и неглубокими водами лагуны, излучала уверенность; она до самого конца оставалась неприкосновенной и знала об этом. Константинополь почти все время жил под угрозой нападения; лишь героизм императора и его подданных спасал город вновь и вновь. Жители этих городов тоже были весьма не похожи друг на друга: венецианцы – безжалостные и ориентированные на коммерцию циники, византийцы – мистики, для которых Христос, его Мать и Святые были столь же реальны, как члены их семей. И наконец, самое главное: Венецией управляли безликие комитеты, избранные группы одетых в черное мужчин; они работали втайне от других, их состав постоянно менялся, решения они принимали коллективно, избегая всякой индивидуальной известности. Византия же была автократией, которой управлял полубожественный император, равный апостолам земной правитель от имени Господа, державший в руках жизнь всех до единого подданных. Одни императоры были героями, другие – чудовищами; но они никогда не были безликими или скучными.

По одной этой причине я писал свою книгу с неизменным удовольствием; однако в некотором роде она представляет собой и скромную дань уважения. Наша цивилизация никогда в достаточной мере не признавала своего долга перед Византией. Если бы не этот восточный оплот христианского мира, какие шансы были бы у Европы выстоять против армий персидского царя^[4] в VII веке или войска багдадского калифа в VIII? На каком языке мы бы говорили сегодня и какому богу поклонялись бы? Велик и наш культурный долг перед Византией. После вторжений варваров и падения императора в Риме свет знаний в Западной Европе почти угас, если не считать нескольких слабо мерцающих огоньков в монастырях; именно на берегах Босфора этот огонь продолжал ярко светить, именно там сохранилось классическое наследие. Многое из того, что нам известно об Античности, в особенности о греческой и римской литературе и о римском праве, было бы навеки утрачено, если бы не ученые, книжники и переписчики из Константинополя.

Однако вся эта огромная работа давным-давно забыта или воспринимается как нечто само собой разумеющееся. В наше время нам осталось лишь одно неизменное напоминание о гениальности византийцев – великолепие их искусства. Никогда за всю историю христианства (да, пожалуй, и любой другой мировой религии) ни одной художественной школе не удавалось привнести столь глубокую степень духовности в свою работу. Византийские богословы настаивали на том, что религиозные художники и мозаичисты должны стараться отразить в своих произведениях образ Господа. Это было серьезное требование, но в византийских церквах и монастырях мы видим, что оно вновь и вновь блестяще выполнялось.

И наконец, эта книга не претендует на научность. Ознакомившись с ней, любой специалист по Византии найдет на ее страницах мало такого, чего он уже не знает, хотя вполне возможно, он не согласится со многими изложенными в ней мнениями и утверждениями. Пусть так. Четыре года изучения древнегреческого, которые стали значительной частью уже упомянутого мной образования в частной школе, не помогли мне читать даже самые простые тексты на этом языке без словаря под рукой; следовательно, мне пришлось почти целиком полагаться на те первоисточники, которые существуют в переводе или кратком пересказе. Однако это оказалось не таким серьезным препятствием, как я ожидал: вторичные источники настолько богаты, особенно в отношении более поздних веков, что трудность состояла не столько в получении информации, сколько в ее отборе. Поскольку действие в повествовании должно продолжаться любой ценой, я не претендую на что-то большее, чем просто скольжение по поверхности темы, – а само это слово уже отрицает ученость.

Однако я в этом не раскаиваюсь. Я никогда не предполагал, что пролью на Византию новый свет. Все, что я попытался сделать, – это хоть немного компенсировать тот заговор молчания, который многих из нас оставил без всяких познаний о самой длительно существовавшей и, вероятно, самой священной христианской империи в истории нашего мира, а в процессе рассказать вам хорошую историю – настолько интересно и точно, насколько это в моих силах. Я не надеюсь, что читатель отложит прочитанную книгу с тем же сожалением, с которым я завершил выполнение этой трудной, но очень приятной задачи; но я полагаю, что он, по крайней мере, согласится со мной в том, что эту историю стоило рассказать.

I
Первые столетия

1
Константин Великий
(до 337)

Вначале было слово – несомненно, одно из самых волшебных и звучных географических названий в истории. Даже если бы Византийская империя никогда не существовала, Византий непременно оставил бы след в наших умах и воспоминаниях одной только музыкальностью своего названия, которое вызывало бы те же образы, что и сегодня: золото, малахит и порфир, величественные и торжественные церемонии, усыпанная рубинами и изумрудами парча, роскошные мозаики, тускло мерцающие в окуренных ладаном залах.

Затем было место – и оно тоже было превосходным. Находясь у самого порога Азии и занимая самую восточную оконечность широкого треугольного мыса, южную часть которого омывало Мраморное море, а северо-восточную – узкий, глубокий и судоходный морской пролив примерно пяти миль (8 км) в длину, известный со времен глубокой Античности как Золотой Рог, Византий самой природой был превращен в великолепную гавань и неприступную цитадель, которая нуждалась в серьезных укреплениях лишь с обращенной к суше стороны. Даже нападение с моря было довольно трудно осуществить, поскольку само Мраморное море защищено двумя длинными и узкими проливами: Босфором с востока и Геллеспонтом (или Дарданеллами) с запада.

И наконец, человек – римский император Константин I. Ни один правитель в истории настолько полно не заслуживал прозвания «Великий», поскольку за короткий промежуток времени примерно 15 лет он принял два решения, каждое из которых изменило будущее цивилизованного мира. Первым было принятие христианства в качестве официальной религии Римской империи. Вторым стал перенос столицы из Рима в новый город, который он построил на месте города Византий и который на протяжении последующих шестнадцати веков назывался его именем – Константинополь. Оба этих решения и их последствия дали монарху серьезное право считаться самым влиятельным человеком в истории после Иисуса Христа, Будды и пророка Мухаммеда. С него и начинается наша история.

Константин родился около 274 года н. э. Его отец Констанций I, прозванный Хлором, что означает «бледный», был одним из самых блестящих и успешных военачальников империи; мать, Елена, была дочерью простого трактирщика из Вифинии. Некоторые историки считают, что в заведении отца она служила одним из дополнительных удовольствий, регулярно предоставляемых посетителям за небольшую дополнительную плату. Лишь позднее, когда ее сын добился верховной власти, она стала самой почитаемой женщиной империи; и лишь в возрасте за семьдесят эта истово верующая обращенная христианка совершила паломничество в Святую землю, где чудесным образом извлекла из земли Животворящий Крест и была провозглашена святой.

В 293 году император Диоклетиан решил разделить императорскую власть на четыре части, оставив себе восток, а остальные три области доверив старинному товарищу по оружию Максимиану, суровому и жестокому профессиональному солдату из Фракии по имени Галерий и Констанцию Хлору. Даже в то время недостатки подобного распределения власти должны были казаться очевидными. Как бы ни подчеркивал Диоклетиан, что империя по-прежнему остается единой и неделимой, рано или поздно произошел бы неизбежный раскол. В течение нескольких лет все шло довольно гладко; эти годы юный Константин провел при дворе Диоклетиана. Однако в 305 году произошло событие, равных которому не было в тогдашней Римской империи, – добровольное отречение императора от престола. Пробыв на троне двадцать лет, Диоклетиан удалился от мира, вынудив отречься от власти и Максимиана, который очень этому противился.