Скорее всего, это байка, но весьма характерная. Немецкий фашизм, так уж сложилось, стал отнюдь не золотым стандартом любого разговора о пропаганде и массовой индоктринации населения. В подобных разговорах трудно избежать аргументов ad hitlerum, которые всегда кажутся немножко демагогическими. Но что поделать, если нацистский урок до сих пор беспокоит человечество и кажется (не кажется) так и не выученным. Говоря о пропаганде, очень трудно разделить суть дела и манеру изложения. Борясь с пропагандой – мы пропагандируем. Остаётся только быть максимально честным с самим собой и читателем. И я постараюсь.

2 Как пропаганда формирует сильные установки в голове человека

В попытках найти ответ, как стало возможным массовое оболванивание населения в гитлеровской Германии, я прочёл книги Себастьяна Хафнера «История одного немца» и «Некто Гитлер». Из них я вынес для себя много интересных наблюдений о пропаганде и о том, как люди начинают верить в то, что противоречит и здравому смыслу, и их собственному опыту, и известным им фактам.

Взять, например, евреев. Они на протяжении очень долгого времени жили рядом с немцами, причём охотно ассимилировались, заключали с немцами смешанные браки. Обычный ежедневный опыт среднестатистического немца отнюдь не говорил ему о том, что еврей – это чужой. Уровень бытового антисемитизма в Германии до Гитлера был низким. Как же ему удалось буквально за несколько лет заставить немцев поверить в то, что евреи вынашивают коварные планы, причём не какие-то абстрактные евреи-олигархи, а все, любые – твой зубной врач, знакомый продавец в лавке, сосед по дому? Как ему удалось сделать так, что идея, абсолютно не выдерживающая критики реальности, всерьёз перевесила в головах обычных немцев их повседневный жизненный опыт? Ведь стоило хоть немного применить критическое мышление – и стало бы ясно: да нет, евреи – люди как люди.

Но в том-то всё и дело, что пропаганда не позволяет подумать даже чуть-чуть. Она отключает возможность критического мышления по конкретным поводам, в конкретных точках, блокирует его. Она не дает видеть реальность, заменяя её абстрактной идеей, которая «обратным ходом» конструирует новую иллюзорную реальность поверх настоящей.

Это происходит путём формирования сильных установок – так в социальной психологии называются априорные предварительные оценки, которые срабатывают у человека при столкновении с любым предметом или явлением.

Вообще говоря, формирование установок – это естественный механизм работы мозга. Он предохраняет себя от перегрузки информацией, используя шаблоны: «это похоже на то, что я уже много раз видел, значит, это и есть…» Установка позволяет сэкономить время на обработку информации и отреагировать быстрее. Как правило, упрощение бывает оправдано. Но этот же самый механизм снижает количество уникальных реакций, уменьшает нашу возможность замечать необычное, видеть детали и отличия конкретной реальности от наших готовых шаблонов. А кроме того – именно он даёт пропаганде эффективно работать в наших головах.

Мозг классифицирует многие проблемы (предметы, события, объяснения) как «слишком сложные» и стремится предохранить себя от перегрузки. Поэтому, когда пропаганда подсовывает нам образы, мемы и логические цепочки, которые позволяют отнести эти проблемы и события к уже знакомому классу явлений, мы с большой вероятностью бессознательно соглашаемся это сделать. Вернее, так: «в режиме умолчания» мы обязательно это сделаем, если не включим «ручной режим» и не предпримем специальных усилий, чтобы сопротивляться тому, как всё «идёт само».

Сильные установки, которые предлагает пропаганда, сильны тем, что они, во-первых, встраиваются в уже существующие «крупные» шаблоны и образы человека, а во-вторых – используют волнующие темы, по отношению к которым невозможно остаться равнодушным. Вернёмся к еврейской теме:

– пропаганда использует уже существующие шаблоны (национальная идентификация, «мы – немцы»), готовую идею о том, что у нации есть враги (после Первой мировой войны в обществе были сильны настроения обиды и ресентимента, а потому многие готовы были считать, что «в нашем поражении виноваты предатели»);

– пропаганда затрагивает волнующие темы (враги могут быть хитрыми и жить среди нас, вредить нам прямо сейчас, если не быть бдительным, можно понести серьёзный урон!), использует неудобные чувства – тревогу, страх, стыд, вину; как минимум не отвергать эту мысль сразу.

Так пропаганда побеждает реальность. Есть реальный зубной врач, живущий на моей улице, и его милейшая семья – и есть тревожная мысль о том, что любой еврей может оказаться врагом и не нужно терять бдительности. Чем больше человек «узнаёт» об этой теме из пропаганды, чем более информированным он себе кажется, тем твёрже становится сформированная сильная установка. Мозгу всё труднее воспринимать что-то, что противоречит сложившейся стройной концепции. Раньше никакой концепции не было, лишь разрозненные факты: ну да, я знаю Гольдшмидта, и Каца, и Коэна, и все они люди как люди. Теперь есть сильная и цельная, непротиворечивая эмоциональная концепция, и она меняет отношение к этим разрозненным фактам. Происходит быстрая эволюция, в ходе которой сильная установка побеждает наблюдаемую реальность.

– Ну да, Кац, Коэн и Гольдшмидт, может, и ничего, но ведь это частные случаи, а вообще-то евреи всегда были врагами.

– Странно, на вид Кац, Коэн и Гольдшмидт люди как люди, но, возможно, я про них чего-то не знаю. Наверняка они многое скрывают. Ведь я не знаком с ними близко. Надо быть настороже, они ведь всё-таки евреи, а про них мы теперь знаем, что с ними держи ухо востро.

– Я так и знал, что Кац, Коэн и Гольдшмидт – тоже враги, чего еще ожидать от евреев! Какие сволочи, как умело маскировались много лет! Ведь мы даже обменивались подарками, когда у нас рождались дети!

До формирования сильной установки евреи в принципе не были в фокусе внимания человека, он не имел о них никакого устойчивого мнения. Теперь такое мнение появилось, и ему оказалось не с чем конкурировать: человек в нём уверен и готов его защищать. Даже факты, которые в другое время сыграли бы в пользу Каца и Гольдшмидта, теперь только усиливают ненависть.

Но важнее другое. Пропаганда заставляет человека думать, что рассматриваемый вопрос очень важен. Недаром многие жертвы пропаганды признаются, что до появления вопроса в поле зрения «просто как-то не задумывались» о нём. Но теперь-то они задумались, и вопрос о евреях будоражит ум: это не просто «где-то, кто-то» – это конкретные Кац и Гольдшмидт, они живут на нашей улице, создавая ежеминутную, актуальную и острую угрозу безопасности. А так как пропаганда тотальна, человек постоянно находится внутри неё, как огурец в рассоле, – то и сильная установка остаётся постоянно актуальной, ей не дают ослабнуть непрерывные напоминания (телевизор, ритуалы, символика, лозунги и т. д.)

Однако есть и хорошие новости. Если до появления сильной установки пропаганды у человека существовала другая сильная установка, сформированная самостоятельно путём рефлексии, обобщения жизненного опыта («Еврей или немец – неважно; людей нельзя дискриминировать по национальному признаку, это приводит к беде, и я не должен так делать») – пропаганде будет гораздо труднее с ним сладить. Такого человека придется провести по гораздо более длинному пути: сначала дискредитировать его предыдущие взгляды («так думают только жалкие слабые космополиты», «вот такие взгляды и приводят немцев к поражению» и т. д.), а потом уж начать обрабатывать новыми. Не факт, что новые установки окажутся сильнее прежних. Даже очутившись в насыщенном рассоле пропаганды, человек с крепкими ценностями будет склонен вести себя не как огурец, а как орех: он замыкается в себе и хранит свой внутренний мир от «просаливания». А кроме того, у него уже есть опыт рефлексии, критического мышления – и он с большой вероятностью применит его и к пропаганде, которая такого воздействия не выдерживает.

Отметим себе этот момент – мы поговорим о нём далее, когда будем разбирать вопрос, зачем человеку вообще иметь собственное мнение по вопросам, которые кажутся ему «далёкими», не касающимися его лично.

3 Сильная установка и идентичность человека

Сильная установка может задавать и укреплять идентичность человека. В этом её огромная привлекательность. Раньше я был просто какой-то Ганс или Фриц, а теперь я штурмовик, наследник Вотана. Раньше был просто Васька, сапожников сын, а теперь я комиссар и марксист.

Именно с тем, что сильная установка формирует идентичность, и связаны сетования многих по поводу того, что «раньше у людей был стержень». В традиционном обществе существовали негласные, формируемые семьёй, церковью и общиной сильные установки, которые затрагивали все актуальные для человека того времени вопросы (а таких вопросов было немного, так как люди жили замкнуто и не видели вокруг себя большого разнообразия). Достаточно было точно знать, как относиться к бедности и богатству, Господу и семье, насилию и милосердию, к тому, как воспитывать детей и принимать у себя людей другой культуры. Общество могло предусмотреть все нюансы этих немногочисленных тем и выдать по ним готовые сильные установки. Люди в традиционном, сословном обществе вырастали с готовой, сформированной идентичностью и ценностями. Дворянин не испытывал внутреннего конфликта, когда нужно было погибнуть за Отечество, а крестьянин покорно терпел побои. Женщина хорошо понимала, в какой мере она может высказывать собственное мнение, а в какой должна слушаться отца или мужа.