Головокружение, не отпускавшее ее, пока она бежала, усилилось настолько, что рассудок помутился, волна ужаса накрыла женщину, и она потеряла сознание. Ее ноги стали заплетаться в тот момент, когда она пробралась сквозь низенькую изгородь и затем пустилась бежать вниз по склону между деревьев.

Десятью метрами ниже, на заросшей шиповником лужайке, она рухнула на землю.

Прижав руки к бокам, а ноги к животу, она лежала, похожая на забытую мадонну, под невозмутимым взглядом луны, чье отражение скользило по поверхности большого озера.

Она еще дышала.

2

В Бруклин-Хайтс есть улица, нависающая над Манхэттеном, – темная полоса бетона над заливом; его облюбовали для прогулок семейные пары и пожилые люди. Вдоль него выстроились высокие, тесные дома с барельефами на фасадах, множеством своих окон озаряющие ночную тьму. Под крышей одного из них мерцал странный луч света.

Это был стеклянный купол, похожий на выплывающий из ангара светящийся воздушный шар.

Если бы кто-нибудь забрался так высоко, он был бы удивлен, обнаружив на вершине стеклянного купола несколько семечек подсолнуха, оставленных для птиц.

Взглянув метра на четыре вниз, сквозь этот купол, можно было бы разглядеть паркетный пол и канапе, покрытое пестрой расцветки андийским пледом.

Теплая гостиная, защитный кожух, в котором уютно любому посетителю.

На низком столике испускала струйки дыма, причудливо завивавшиеся в танце-фантасмагории, ароматическая лампа. В этот момент случайный посетитель, увлеченный простотой обстановки, не удержался бы от искушения осмотреть комнату чуть внимательнее. Как раз в тот миг, когда он преодолел бы последнее сомнение, он увидел бы лошадку-качалку, сделанную из тикового дерева. Идеальная игрушка, великолепная сохранность которой свидетельствовала о том, что пока ни один ребенок не забавлялся, сидя на ее спине.

Сделав шаг-другой, гость приблизился бы к красной кирпичной стене, от которой исходил теплый свет, излучаемый тремя светильниками. Четыре сосуда-канопы выстроились здесь в цепочку. Их ужасное содержимое заменял плющ, вытянувший свои побеги в пустоту. Возле этого признания в любви фараонам и Вакху висела литография, изображавшая висячие вавилонские сады. В углу рисунка синими чернилами корявым почерком было написано: «Аннабель, райской музе. Маленький сад для моего чуда».

Прочтя столь искреннее признание, любопытствующий постарался бы сделать полуоборот и улететь сквозь купол, но был бы вынужден остановиться, потому что внимание его не могла не привлечь другая стена. Снова красные кирпичи, почти гладкие, и на них – африканские маски с гипнотизирующей мимикой. Ничего определенного, ни глаз, ни рта, скорее, просто дыры, сделанные для того, чтобы давать выход эмоциям хозяина маски. Между двумя раскрашенными лицами – множество фотографий. Сотни запечатленных мгновений, пойманных в кадр эмоций, помещенных рядом друг с другом.

Преследуя лишь одну-единственную цель – узнать больше – посетитель пересек бы гостиную. Он прошел бы мимо канапе и низкого столика, ступая по ковру из тонкой шерсти, и с первого раза не заметил бы мерцания эквалайзеров hi-fi магнитолы. И тогда он впервые услышал бы музыку. Очень тихую, нечто среднее между шепотом и тишиной, напоминающую галлюцинацию. Гармоничные переливы – может быть, композиция группы «Шаде» или фрагмент чувственного джаза. Однако ничуть не сомневающийся в своих намерениях гость снова вернулся бы к разглядыванию фотографий.

Большая часть их запечатлела экзотические пейзажи. Снег, солнце, песок, буря, храм, церковь, Петра, Каппадокия и множество других мест – столь же разнообразных, сколь многочисленных. Тут и там, среди этого двухмерного мира, мелькали силуэты. Особенно повторялись изображения пары, часто обнимающейся, иногда очень нежно. Мужчина с длинными темными волосами был не особенно красив, скорее его облик можно было назвать обычным, однако его улыбка была очаровательной, а взгляд приветливым. Рядом с ним – женщина, несколькими годами младше мужчины. Благородный цвет ее кожи и длинные черные косы свидетельствовали об африканских корнях – скорее всего, она была полукровкой. На фотографиях мужчина часто гримасничал, вызывая дикие приступы смеха у своей спутницы.

Разглядев все это, посетитель мог бы позволить себе поизучать интерьер еще немного, тем более что слабое постукивание двери справа могло привлечь внимание. Толкнув ее, он бы очутился в тесной и длинной кухне. Нерационально расставленная мебель превращала пространство помещения в узкий коридор.

В глаза сразу же бросились бы пистолет и кобура от него, лежавшие поверх тонкого ежедневника. «Беретта» калибра 9 мм.

В глубине кухни он бы увидел женщину с фотографии, помешивавшую что-то деревянной ложкой в кипящей кастрюле. На фотографиях она немного похожа на Анжелу Бассет, но наяву она скорее смахивает на Анджелину Джоли, только кожа у нее более матовая, чем у актрисы. Погрузившись в чтение книги «Над пропастью во ржи», она не чувствует, как по ее руке поднимается пар. Несмотря на бесформенный пуловер, спадающий на брюки, видно, что у нее атлетическое телосложение. На ногах женщины – плетеные туфли.

С этого расстояния ей можно дать лет тридцать или чуть больше. Естественно-смуглая кожа говорит в пользу афроамериканского происхождения отца или матери, или же кого-то из дедушек-бабушек. Заплетенные косички стянуты в неровный пучок, заколотый китайской шпилькой. Полные, розоватые губы, изящный нос и огромные глаза – черные бездонные колодцы. Она задумчива, даже сосредоточенна. Положила ложку и перевернула страницу так быстро, что чуть надорвала ее. Ее зовут Аннабель О’Доннел.

Вот уже четыре года она – детектив 78-го Бруклинского участка и сегодня вечером вполне готова приступить к ужину, который станет достойной наградой за дневные труды. Но всего этого оказалось бы уже слишком много для любопытного посетителя, и, пройдя мимо прислонившейся к окну Аннабель, он растворился бы в ночи.

В это окно с высоты Бруклинского холма виднелись Манхэттен и его сверкающие башни.

…Сидя на разноцветной софе, Аннабель ела спагетти, не отрываясь от чтения и слушая музыку. Полночь близилась, но если тело женщины чувствовало усталость, то рассудок, напротив, был свеж. Она жадно читала страницу за страницей. С самого раннего детства она обожала читать. В углу салона кучами лежали книги, некоторые из них пожелтели, башни из бумаги грозили рухнуть. Аннабель никогда не приобретала книжные полки, ей нравился пыльный шарм всевозможных нагромождений, росших от года к году. Она не выбрасывала ничего, даже журналы, набивая ими плетеную корзину. Все журналы, попадавшие ей в руки, также оказывались либо в ящиках, либо в картонных коробках, там же вперемешку лежали неудачные фотографии или билеты в кино, сохраненные в память о приятных вечерах. В целом же ее квартира была довольно просторной – немного мебели и огромное количество украшений; женщина позаботилась о том, чтобы ее мании не бросались в глаза.

Возле софы горела одна-единственная лампа, ее абажур был сделан из кожи верблюда; эту лампу мужчина с фотографии привез Аннабель два года назад. Женщина читала, читала и читала – до тех пор, пока последняя страница книги не раскрыла ей все тайны и не подтвердила сделанные ею выводы. Некоторое время она размышляла, с восхищением разглядывая сквозь стекло теперь лишь частично видимый Манхэттенский skyline^[3]. У подножия зданий сливались Гудзон и Ист-Ривер, превращаясь в одно гигантское черное пятно.

Аннабель вздрогнула. Возле ее головы зазвонил телефон.

У нее не было привычки разговаривать по домашнему телефону так поздно. Рабочие звонки приходили ей только на мобильный. Протянув руку к этажерке, на которой стоял аппарат, Аннабель сняла трубку.

– Аннабель, это я, Джек, – сразу произнесли на том конце провода.

– Джек?

Джек Тэйер был ее напарником. И как любой напарник, он стал для нее значить немного больше – он стал другом, которому Аннебель доверяла. Но он звонил ей по городскому номеру очень редко и всегда – в урочные часы.

– Разбудил? – спросил он без малейшего намека на извинения в голосе.

Его тон был властным, видимо, что-то срочное, что-то серьезное.

– Нет, но я уже не на службе. Ни сегодня вечером, ни тем более сегодня ночью. И для тебя и для всех остальных, – деловым тоном закончила Аннабель.

– Слушай, я тут немного задержался, чтобы составить компанию ребятам, и… Только что наткнулся на нечто важное. Ты мне нужна.

– Что? Как, прямо сейчас? Ты смеешься, Джек! Я…

– В Проспект-парке только что нашли женщину, – перебил он ее. – Голую и…

Аннабель слушала, предвкушая самое худшее.

– Тебе нужно приехать, ей необходимо, чтобы рядом была женщина, – закончил Джек Тейер. – Она все еще в шоке.

– Джек, сегодня ночью на нашем участке работают другие детективы, почему именно я?

Казалось, на другом конце провода раздумывают. Да, детектив Тэйер, никогда не терявший времени попусту и нереально честолюбивый, словно собирался с духом.

– Возможно, ее похитили, – подытожил он.

Сердце Аннабель сжалось. Она закрыла глаза. Волшебные слова: «похищение» и «исчезновение». Весь 78-й участок знал, что не стоит произносить эти слова при ней. Ни в одной из двух подобных ситуаций она не оказывалась, но каждый раз переживала их с затаенной болью.

Аннабель попыталась выбросить все это из головы, не дожидаясь того, чтобы дурнота накрыла ее, и спросила:

– А что с обстоятельствами?

---