Декстер во тьме

Джефф Линдсей

© В. Ф. Мисюченко, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

Посвящается, как всегда, Хилари

В начале

В памяти ОНО сохранилось удивление и ощущение падения, но только и всего. Потом ОНО просто ожидало.

Времени на ожидание ушло очень много, но ОНО ждало легко, так как никакой памяти не было и верещать еще было некому. Вот ОНО и не понимало, что ожидает. Тогда ОНО вообще ничего не понимало. ОНО существовало без всякой возможности отмерять время, без всякой возможности хотя бы иметь понятие о времени.

И ОНО ожидало и наблюдало. Поначалу особо и смотреть было не на что: огонь, скалы, вода, – но постепенно закопошились какие-то мелкие твари, которые стали меняться и немного погодя обратились в тварей побольше. Делать они мало что делали, знай себе ели друг друга да размножались. Сравнивать, однако, было не с чем, а пока и этого хватало.

Время шло. ОНО наблюдало, как большие и мелкие твари бесцельно убивали и поедали друг друга. Наблюдать за этим, вообще-то, не было никакой радости, но больше заняться было нечем, а тварей разных становилось все больше. Только ОНО, похоже, не было способно ни на что иное, как наблюдать. И вот ОНО стало задаваться вопросом: «А зачем я смотрю на это?»

Никакого сущего смысла во всем происходившем ОНО не видело, но поделать ничего не могло, а потому продолжало наблюдать. Мысль эту ОНО прокручивало очень долго, только ни к каким выводам не пришло. Не было по-прежнему никакой возможности эту мысль обдумать: целостное понятие смысла и цели тогда, считай, еще не совсем приспело. Никого кругом, кроме ОНО и их.

Их поднабралось полно и становилось все больше: деловито убивали, поедали и совокуплялись. Только ОНО всего одно было и ничего такого не делало, вот и стало ОНО задаваться еще и вопросом: а почему это так? Почему ОНО другое? Почему ОНО так не похоже на все остальное? Что есть ОНО, и если ОНО на самом деле чем-то было, то не должно ли ОНО тоже что-то делать?

Прошло еще время. Бессчетные копошащиеся, меняющиеся твари понемногу становились больше и все ловчее убивали себе подобных. Поначалу было интересно, но только из-за неуловимых отличий. Они ковыляли, прыгали, ползком извивались, чтобы убить один другого, были и такие, что по воздуху летали за поживой. Очень интересно, только что с того?

От всего этого ОНО стало чувствовать себя неловко. В чем был смысл? Не суждено ли, чтобы и ОНО было частью того, за чем наблюдало?

ОНО набралось решимости отыскать причину, зачем ОНО тут, какой бы та ни была. Теперь уже, изучая тварей крупных и мелких, ОНО выявляло, чем именно ОНО отличалось от них. Всем другим необходимо было есть и пить, иначе они погибали. И даже если они ели-пили, то в конце концов все равно умирали. ОНО не умирало. ОНО просто существовало. Не было у НЕГО нужды ни есть, ни пить. Постепенно, однако, пришло к ОНО осознание, что ЕМУ потребно что-то… но что? Чувствовало ОНО: сидит где-то потребность, и эта потребность росла, только ОНО не могло выразить, в чем она. Так просто, ощущение, что чего-то не хватает.

Парадом проходили века чешуек и яйцекладок, однако ответов никаких не нашлось. Убивай и ешь, убивай и ешь. В чем тут смысл? Зачем ОНО должно наблюдать за всем этим, если само не в силах ничего с этим поделать? От такой галиматьи ОНО даже стала легкая горечь одолевать.

Потом вдруг однажды явилась совсем новая мысль: «А откуда Я взялось?»

ОНО давным-давно сообразило: яйца, из которых другие вылупляются, они от совокупления. ОНО, однако, не из яйца вышло. Вовсе ничто не совокуплялось, дабы даровать ОНО существование. Когда ОНО впервые осознало себя, и совокупляться-то было нечему. ОНО явилось сюда первым и, судя по всему, навсегда, если не считать смутного и тревожного воспоминания о падении. Зато все остальное вылуплялось либо рождалось. А ОНО нет. И от этой мысли стена между ОНО и ими, похоже, взметнулась намного выше, на неимоверную высоту вытянулась, отделяя ОНО от них полностью и навечно. ОНО было одиноко, совершенно одиноко навсегда, и от этого делалось больно. ОНО хотело стать частью чего-нибудь. ОНО было одно-единственное. Разве не должно ОНО иметь возможность совокупляться и производить еще таких же?

И стало это, похоже, куда важнее, нежели мысль: «ЕЩЕ ОНО». Все остальные производили еще и еще. ОНО тоже хотело произвести еще.

Наблюдения за взбалмошной, буйной жизнью безмозглых тварей приносили страдание. Огорчение росло, обращалось в гнев, а гнев оборачивался яростью к глупым, ненужным тварям и их бесконечному, глупому, оскорбительному существованию. Ярость росла и травила душу, пока не настал день, когда терпеть дольше ОНО не могло. Не дав себе времени подумать, что делает, ОНО взмыло и набросилось на одну из ящериц, желая так или иначе сокрушить ее. И произошло нечто чудесное.

ОНО оказалось внутри ящерицы.

Видело и чувствовало то, что видела и чувствовала ящерица. О ярости ОНО надолго и думать забыло.

Ящерица, по-видимому, и не заметила, что у нее пассажир появился. Занималась своим делом: убивала да совокуплялась, – а ОНО каталось. Было очень интересно пребывать на борту, когда ящерица убивала какую-нибудь мелкую тварь. Для эксперимента ОНО переместилось в одну из мелких. Пребывать в той, кто убивала, было гораздо забавнее, однако этого не хватало, чтобы навести на какие-либо настоящие содержательные мысли. Пребывать в той, кого загубили, было очень интересно, это навело на кое-какие мысли, вот только не очень радостные.

Какое-то время эти новации в бытии ОНО радовали. Пусть прочувствовать простенькие эмоции тварей ОНО было не по силам, они и сами, однако, никогда не выбивались за рамки путаницы. Твари по-прежнему не замечали ОНО, понятия не имели никакого… ну, попросту не было у них никаких понятий.

Похоже, не способны они были иметь хоть какое-то понятие. До того были ограниченны… и все же они были живыми. У них была жизнь, но они того не ведали, не знали, что с ней делать. Это не вязалось со справедливостью. И вскоре ОНО вновь заскучало, опять стало все больше и больше раздражаться.

И наконец пришло время, когда стали попадаться твари-обезьяны. Поначалу они, казалось бы, не очень-то нравились. Маленькие, трусливые и крикливые. Впрочем, на одно крохотное отличие ОНО в конце концов обратило внимание: у тварей имелись руки, что позволяло им вытворять удивительные штуки. ОНО видело, как сами твари осознали, что стали рукастыми, как принялись пускать руки в ход. Пользовались они ими для громадного разнообразия новшеств: мастурбировали, увечили один другого, отбирали еду у соплеменников, что поменьше.

ОНО было в восторге и наблюдало пристальнее. ОНО смотрело, как они били один другого, а потом убегали и прятались. ОНО смотрело, как они воровали друг у друга, но только когда никто не видел. ОНО смотрело, как они вытворяли друг с другом ужасные вещи, а потом делали вид, будто ничего и не было. И пока ОНО наблюдало, произошло нечто чудесное: ОНО рассмеялось.

А когда ОНО рассмеялось, родилась мысль, обретая в ауре ликования все большую четкость. ОНО подумало: если так, то и мне дело найдется.

Глава 1

Да разве это луна? Где та яркая луна, сияющая острой, режущей радостью? Нет ее. О, эта манит, скулит и блестит, дешевка, канавное подобие той, какой ей следовало быть, и нет в ней никакой остроты. Нет у этой луны ветра в парусах, чтобы нести хищников сквозь сладость ночного неба к восторгу резать и кромсать. Вон она, эта луна: перемигивается застенчиво сквозь безупречно чистое окно с женщиной, присевшей на краешек дивана и бодро-весело щебечущей про цветы, канапе и Париж.

Париж?

Ну да, далеко растекающимся густым, как сироп, голосом с луноликой серьезностью женщина щебечет о Париже. Все талдычит про Париж. Опять.

Так что же это за луна! С ее-то едва не бездыханной улыбкой да ухмылкой из кружев по краям? Позвякивает слабенько в окно, но никак не может проникнуть внутрь сквозь сплошное до одури приторное щебетанье. И какому же Темному Рыцарю было бы по силам высидеть там, в другом углу комнаты, где сидит сейчас Декстер Ошеломленный, притворяется, что слушает, а сам исподлобья луну разглядывает?

Эта луна, должно быть, свадебным медом мазана: разворачивает свое брачное знамя в гостиной и в ночи, призывает всех собраться вокруг него, дает сигнал – в атаку, еще один – в церковь, дорогие друзья, потому что Декстер Убийственные Ямочки сочетается браком. Сцеплен с вагоном блаженства, что тянет за собой прелестная Рита, которую, как выяснилось, всю жизнь одолевала страсть увидеть Париж.

Женат, медовый месяц в Париже… Неужели этим словам и в самом деле место в одном предложении с любым другим намеком на нашего Призрака-Потрошителя?

---