Мама

Алина Дягилева

Все события в этой книге вымышлены, все имена героев изменены, любые совпадения с реальными людьми – случайны. 

«ПАСПОРТ ДРУЖБЫ. БУДИМ ДРУЗЬЯМИ ВСЕГДА, ДАЖИ КАГДА ВЫРАСТИМ И БУДИМ ПОМНИТЬ ДРУГ ДРУГА ВСЕГДА»

Бумажка была помята и порвана на местах сгибов, большинство букв стерлись от долгого ношения в кармане и размыты постоянно попадавшим туда снегом. Но он и так наизусть помнил, что там было написано. Ника подарила ему паспорт дружбы давно, когда им было по шесть или семь лет. Второй такой же паспорт она сделала себе. Его нужно было брать с собой на каждую прогулку и предъявлять друг другу при встрече. Она уже тогда здорово умела выдумывать и вообще всегда была очень умной, умнее всех детей, которых он знал. В четыре года она уже научилась читать, к шести прочитала сама всю серию книг про Гарри Поттера. Кроме того, она прочла весь цикл про Волшебника Изумрудного города, все тома Муми-троллей, Маленького принца и еще кучу книг, про которые он только мельком слышал. Но самым поразительным в этом списке было «Приключения барона Мюнхгаузена». Он знал, что это какая-то очень старая книжка, даже попытался почитать, но после третьей страницы ему стало невыносимо скучно, и он бросил. Когда он рассказал маме, что Ника прочитала барона Мюнхгаузена дважды, мама ужасно удивилась и призналась, что она сама его никогда не читала, хотя читала она много. Антон пытался понять, что же Нике так понравилось в этой скучной старой книге, но она не могла ответить ничего конкретного. Просто нравится и все тут.

В 1 классе, где они еще учились вместе, она была умнее всех и давно уже знала все, что им рассказывала учительница. На каждом уроке ее рука возвышалась над классом, а когда ее не спрашивали, она выкрикивала ответы с места. Учительница сначала хвалила ее, потом начала едва заметно морщиться, словно от укола, потом стала делать Нике замечания, а вскоре и вовсе запретила ей отвечать, пока не выскажутся другие. Когда Ника болела и пропускала школу, а это случалось довольно часто, у учительницы разглаживался лоб и переставал дергаться глаз. Возможно, она надеялась, что за время пропуска девочка хоть немного отстанет от программы, но, возвращаясь в школу, Ника знала еще больше, чем раньше. На вопрос учительницы, откуда она все это знает, та пожимала плечами и говорила: «Мы с мамой занимались». В конце концов, весной учительница вызвала маму и предложила перевести девочку на экстернат до конца учебного года, а в сентябре отдать ее сразу в 3 класс, потому что ни в 1, ни во 2 классе ей делать нечего. Так Антон и Ника оказались в разных классах.

Теперь Антон был уже в пятом, а Ника в шестом классе. Они продолжали дружить и вместе ходить домой из школы. И вот, уже третью неделю Ника не отвечала на его сообщения. Закончились весенние каникулы, уже неделю он опять ходил в школу, а она там так и не появлялась. Сообщения ей даже не доставлялись. Он пробовал звонить, но телефон был недоступен. Бросив, наконец, телефон на кровать, Антон поплелся в кухню, упал на стул, положил голову щекой на стол и стал из такого положения наблюдать, как мама режет овощи для салата.

– Очень удобно, – мама покосилась на него и отодвинула разделочную доску и нож от его лица.

– Мам, когда мы виделись с ней в последний раз, ты помнишь?

Мама перестала резать помидоры и подняла глаза к потолку, вспоминая.

– Кажется, в середине марта, перед каникулами. Да, точно, ходили вместе в парк, помнишь? В последние выходные в четверти. А потом на следующий день собирались в кино, но Ника заболела, ее мама позвонила мне и отменила. Мы пошли с тобой вдвоем. Наверное, все еще болеет.

– Ну почему так долго? Уже третью неделю же.

– Ты знаешь, мне кажется, Ника всегда долго болеет. Не меньше двух недель каждый раз, ты вспомни. Она и школу без конца пропускает из-за этого, правда же?

– Ну да… Но уже третья неделя пошла, мам. И почему телефон отключен, и она не пишет?

– Ну, может у нее телефон отобрали, потому что она слишком долго в него играла вместо того, чтобы уроками заниматься? – мама строго и многозначительно посмотрела на него, но было ясно, что она только притворяется. Ей не было особого дела до того, сколько он торчит в телефоне, он знал это точно. Да и не торчал он слишком много. Так, час-два в день, не больше. Да и то не каждый день.

– Ну, мам, ну что ты начинаешь. Ника и не играет почти вообще. И я сегодня тоже почти и не играл. А почему тетя Лина тебе не отвечает? У нее, что, тоже телефон отобрали?

– Может, они опять уехали?

– Куда? В этот свой центр? Они же недавно совсем там были, зимой, помнишь?

– Помню. Ну не знаю, бывало, что они ездили туда часто. Иногда не предупреждали никого, просто уезжали и все.

– Зачем они вообще туда ездят, мам? Ника рассказывала мне, что с ней там делают, это просто жесть, мам. Кровь из головы пускают, иголки в тело втыкают, гадость какую-то пить заставляют и есть не дают. Зачем это надо?

Нож, занесенный над очередным помидором, замер. Антон видел, что мама задумалась. Потом она внимательно посмотрела на него, как будто собираясь что-то сказать, но потом снова вернулась к своему помидору.

– Я не знаю, Антон, – сказала она.

– Разве тетя Лина никогда не говорила тебе об этом? Ну, зачем это надо? Нике же так плохо всегда после этого центра.

Мама продолжала резать помидоры.

– Я правда не знаю, сын. Иди доделывай уроки, скоро ужин.

Она сбросила кусочки овощей с доски в салатницу, отвернулась к раковине и начала мыть кастрюлю. Было ясно, что разговор окончен.

«Ох, если б вас не надо было тащить, давно б легла и сдохла», – грузная женщина с суровым, полным складок лицом тяжело опустилась на диван, вытянув массивные со вздутыми венами ноги в рваных тапках и прикрыв глаза. Сидящие за столом девочки еще ниже опустили головы в учебники, не проронив ни слова. Мама почти всегда возвращалась с работы в дурном настроении, иногда хуже, иногда лучше. Они давно научились определять, насколько сильно она не в духе, по ее шагам на крыльце – чем тяжелее шаги, тем ниже они склонялись над учебниками и тетрадями.

– Ната, принеси мне лекарство мое, голова раскалывается, – сказала женщина, прижимая ладонь ко лбу и болезненно морщась.

Младшая из девочек вскочила и унеслась в кухню, вскоре оттуда послышались звуки открывающегося шкафчика, бряцанье стаканов, пузырьков, ложечек. Девочка стала шепотом отсчитывать капли. Мать тем временем тяжело встала и подошла к столу, за которым сидела, согнувшись, насколько это возможно, старшая дочь. Лина втянула голову в плечи, хотя ей казалось, что втянуть сильнее уже невозможно. Она не оборачивалась, но затылком, окаменевшими мышцами спины и горящими ушами чувствовала, что мать смотрит в ее тетрадь и почти неслышно, едва шевеля губами, прочитывает строчки из ее домашнего задания. Лина пыталась следить, где сейчас читает мать. Все ее тело было напряжено, как пружина, которой никогда не суждено разжаться. Кажется, она даже перестала дышать. «Только бы все нормально, только бы без ошибок», – беззвучно молила она, сама не зная кого. И вдруг мать перестала читать. Боковым зрением девочка увидела, как она заносит палец над строчкой и тычет пальцем в слово.

– Это что? Это что, я тебя спрашиваю?

Лина молчала. Щеки горели, голова почти прижата к груди, она исподлобья пыталась разглядеть слово, в которое указывал палец матери, но слово было закрыто этим пальцем почти полностью, и она не могла увидеть ошибку. Мать начало трясти. Сначала совсем чуть-чуть, но дрожь нарастала с каждой секундой, и вот палец уже скакал по строчке, потом взлетел в воздух и мать начала орать, размахивая все еще вытянутым пальцем:

– Ну что ты за бестолочь такая?! Ты как додумалась так написать, а?! Ты что, в школе ничего не слушала? Я тебе что ли сто раз не объясняла? Ты вот так и собиралась учительнице сдать, чтоб мне потом за тебя краснеть?! Да что ж ты будешь делать с ними, у всех дети, как дети, а у меня дубины стоеросовые!

Мать вернулась к дивану и с тяжелым вздохом опустилась на него.

– Переписывай все заново, – бросила она и снова закрыла глаза, – где лекарство, Натка?

Ната медленно, мелкими шажками вошла в комнату – она аккуратно несла в ложке лекарство.

– Сколько капель накапала?

– Сорок пять.

Мать удовлетворенно кивнула, выпила жидкость из ложки и легла.

– Свою тетрадь сюда неси, – сказала она младшей девочке уже чуть более спокойным голосом.

---