Птица, летящая к небу

Наталия Терентьева

© Н. Терентьева, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков:

итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби.

Евангелие от Матфея, 10:16

Глава первая

Минуты тянулись длинной нескончаемой вереницей, застывали и никак не складывались в часы.

– Тина, Тина! Эй, Кулебяка! Кри-и-ис! – Плужин безуспешно пытался привлечь мое внимание разными способами. Шипел, свистел, звал на разные лады, шептал ерунду, бросал в меня ластиком, карандашом.

– Плужин, ты успокоишься? – Нина Ивановна, печатавшая нам тест, подняла голову от ксерокса. – Что ты хочешь? Тебя выключить?

– Себя выключи… – негромко, но внятно проговорил с последней парты Сомов, человек неуправляемый и опасный.

Нина Ивановна пропустила его замечание мимо ушей. Как и большинство учителей, она старается вообще не обращать на него внимания. Себе дороже.

Плужин наконец попал мне в голову карандашом, мне пришлось обернуться.

– У тебя тапки разные! – прошептал он.

– Плужин! – повысила голос Нина Ивановна. – Сейчас есть шанс повторить три последние темы, на которые будет контрольная. А ты чем занят? Что ты не успокоишься никак?

– Это… у Кулебяки… у Кулебиной ботинки разные, гы-гы-гы… – Плужин стал смеяться, оглядываясь, призывая и остальных к веселью.

Кто-то из мальчиков, не вдаваясь, в чем дело, тут же заржал. Сомов лениво выматерился, и почему-то в общем шуме его липкий бессмысленный мат был очень хорошо слышен.

Нина Ивановна цыкнула на всех сразу и, продолжая быстро раскладывать тесты по вариантам, мельком взглянула на него, на меня, перевела взгляд на мои ноги, я задвинула их как можно дальше под стул.

– Кулебина, помоги-ка мне тесты разложить. И посчитай народ, сколько на втором варианте сидит? Не пересаживаться! – прикрикнула она на девочек, которые, пользуясь заминкой, пытались быстро поменяться, пересесть так, чтобы оказаться в одном варианте с нашей отличницей, крупной, тяжелой Норой Иванян, единственным человеком, с которым я пока поделилась своими странными новостями.

Поделилась и жалею, потому что Нора, человек большой и добрый, но очень необычный, всё время смотрит теперь на меня долгим взглядом, в котором много жалости, печали, понимания, в общем, всего, отчего мне хочется свернуться в клубочек, закатиться под стул и совсем исчезнуть. Чтобы возродиться в новой жизни кем-нибудь другим. Не Тиной Кулебиной, у которой одна нога к четырнадцати годам оказалась короче другой. Или так – одна нога длиннее другой. Так позитивнее, мне пытался объяснить врач, который определил это и выписал мне носить особый ботинок, удлиняющий ногу и заставляющий своей тяжестью ее расти.

Мама моя пока просто отчаивается, плачет и ничего не объясняет. Папа же только повторяет: «Я в шоке, я в шоке», – и легко матерится. Папа всегда от слабости матерится, так говорит мама.

Мама моя человек верующий, а папа – нет. Маме ее вера не разрешает плакать и убиваться, потому что всё, что происходит на земле, даже самое плохое, это от нашего Бога, который лучше знает, кому что нужно, и за всем следит. Но мама всё равно плачет, потому что не может пережить мое неожиданное уродство.

Мама плачет и молится, просит прощения у Бога за слезы и недостаточную веру, а также просит за меня, чтобы у меня поскорее выросла вторая нога, если Бог сочтет это нужным, папа вздыхает и разводит руками, а Вова, мой старший брат, смеется. И мне советует смеяться, потому что это смешно, когда ты смотришь на свои ноги, а они разные.

Однажды в аэропорту, когда мы летели на Черное море, я видела женщину, у которой глаза были на разном уровне. Это было страшно. Я смотрела на нее, пока мама насильно не повернула меня к себе и не сказала: «Прекрати пялиться! Всё от Бога!» А я смотрела, потому что это было необычно, странно, страшно, и еще потому, что рядом с этой женщиной был ее муж, а сама она ждала ребенка, у нее был уже довольно большой живот. И я поняла, что, наверное, мама права.

Отношения с Богом и к Богу у меня очень сложные, потому что я нахожусь между двух враждующих и одновременно любящих друг друга сторон. Одна сторона – мама, главная в нашей семье. Другая сторона – папа с Вовой. Папа – тоже главный, но не во всем. Он тоже может заорать в ответ и часто не соглашается с мамой, но последнее слово – всегда за ней. И не потому, что она кричит громче папы – это на самом деле так, у мамы сильный звонкий голос, но это не самое важное. У мамы – твердые аргументы. А у папы только эмоции. Когда у мамы кончаются аргументы, она выкладывает козырь. Мамин главный и последний аргумент – это Бог. И с этим не поспоришь, потому что доказать, что Бога нет, папа не может. А мама встает на защиту Бога, как скала. И стоит до победы. Победа иногда наступает под утро.

Всю ночь мои родители ругаются, у них хватает сил и задора. Мы с Вовой десять раз засыпаем и просыпаемся – я не так крепко сплю, как Вова, поэтому просыпаюсь чаще и засыпаю труднее, а родители все ругаются. Потому что для папы все мамины аргументы – не аргументы. А для мамы – Бог во всем, и он для нее важнее всего.

Вот так они и живут. Сбоку – Вова, он умудряется не попадать под огонь, а посередине – я. Между Богом и землей, как я для себя это однажды определила. Потому что мама – с Богом, а папа – на земле. А я люблю обоих и, когда слушаю папу, верю ему, а когда слушаю маму – то ей. Папа знает всё или почти всё об устройстве нашего мира. Он учился на инженера и должен был прокладывать трубы, но работает водителем в какой-то фирме, развозит товары по магазинам и еще на огромном бензовозе, там работа не каждый день, но зато хорошо платят. Папа понимает, почему перышко медленно летит к земле, а камень быстро, знает все законы физики, астрономии, механики и всегда с удовольствием объясняет, если его спросишь. Мама лишь пожимает плечами, слушая наши разговоры, хотя сама она тоже когда-то училась на инженера, причем вместе с папой. Но ее знания утонули под огромной верой, спасающей ее в любой ситуации.

Моя мама не ходит в длинных платьях, не прячет волосы, не носит платков – только в церковь. Но строго соблюдает все посты и заставляет соблюдать меня, поскольку больше никого не заставишь. Раньше она заставляла и Вову, но, когда у него стали расти усы, он посты соблюдать перестал. Мама так и говорит: «Пока ты не закобелился, мне было с тобой проще». А Вова молчит и усмехается, нашел для себя удобную позицию – он просто молчит. Если я молчу, мама упорно добивается от меня ответа, а Вове дает подзатыльник и… оставляет в покое. Не знаю почему, может быть, больше его любит.

– Кулебина, а ты что расселась? Я же тебя позвала! – Нина Ивановна подняла на меня глаза, и в этих глазах было всё. И усталость от нас всех, и раздражение, и еще что-то, из-за чего я подальше задвинула ноги под стул и даже взялась руками за стол, интуитивно, конечно. Чтобы меня никто с моего места не сдвинул. Потому что аттракцион был обеспечен. Ведь Плужин уже всё проорал. Не все услышали, но некоторые очень заинтересовались.

Я молча смотрела на Нину Ивановну, хоть это было и непросто. Проще было бы сейчас раствориться, исчезнуть, стать маленькой и вылететь в окно. Или спрятаться в своем собственном кармане. Пиджак бы мой синий остался, а меня в нем нет, точнее, я сижу у себя в кармане, и меня никто не видит, никто надо мной не смеется, никто с любопытством не разглядывает мои ботинки. Один нормальный, обычный, черный, похожий на мужской, никакой, средний. А второй – огромный, на увеличенной подошве. Как будто обычный ботинок взяли и раздули во все стороны. И надели мне на правую ногу.

Я хорошо танцую. И я хорошо пою. Я занимаюсь в детском музыкальном театре. Я играю Герду в спектакле «Снежная королева». Точнее, нет. Танцевала. Пела. Занималась. Играла Герду. Позавчера мама долго разговаривала с нашим худруком и объясняла ему, почему я не могу заниматься. Я умоляла маму не говорить правду. Сначала она не соглашалась, говорила, что Бог все равно всё знает. Но я ей пыталась объяснить, что Бог – это одно, а наши – это совсем другое. Я так и не поняла, сказала ли мама Валерию Викторовичу правду. Мама отводит глаза, из чего я делаю вывод, что сказала.

Валерий Викторович может заставить сказать правду, потому что он учился на актера и может сыграть вообще всё, что угодно. И Герду, и Кая, и королеву, и зайчика, и разбойницу – всё. А уж вытянуть из моей мамы правду он наверняка смог. Главное, чтобы он теперь не рассказал это всем. Скажем, в назидание. Например, кто-то будет отвлекаться, болтать, сидеть в телефоне на репетиции, а он возьмет и скажет: «Что, захотел, чтобы у тебя ноги были разные, как у нашей звезды? Вот звездила, и теперь где она? Дома кукует!» Он за словом в карман не полезет, он сам так всегда говорит.

---