Ярость вновь пронизывает мои внутренности, пылая знакомым огнём, который уничтожил почти всё светлое во мне, превратив душу в выжженную землю.

– Ты псих, Данте, – с жалостливой ненавистью произносит зек. – Ты здесь не просидишь и десятка лет, как тебя кончат.

Я смеюсь на его слова и говорю цитатой:

– Я не был мертв, и жив я не был тоже^[3] Поэтому… я буду только рад…

– Ты уже всех заебал своей одой! – рявкает другой зек.

– Ода – это торжественная песня. «Божественная комедия» Алигьери – это поэма.

Зек сплюнул.

Возможно, сейчас в камере произошла бы драка.

Но вмешался случай.

В камеру входит надзиратель и бросает небрежно:

– Данилов! На выход! К тебе посетитель!

Бросаю предупреждающий взгляд на сокамерников и следую за надзирателем.

Перед выходом из блока, он надевает на меня наручники и ведёт в зал свиданий.

Кто мог ко мне прийти – не знаю.

Для приезда матушки и отца – слишком рано. Мне позволено видеться с ними лишь раз в месяц.

Кроме них, я никого не жду. И никто не придёт.

После обвинения в убийстве, от меня отвернулись все – церковь, друзья, родственники. Остались только мать да отец.

Меня привели в серое, безликое помещение.

Занял место на неудобном твёрдом стуле.

Охранник перестегнул на мне наручники – приковал их к столу.

Да, особо опасные преступники не имеют возможности нормально общаться с гостями.

Охранник вышел, оставив меня одного.

Это что-то новенькое.

Охрана никогда не покидает комнату свидания. Один всегда стоит на посту.

Я замер, ожидая дальнейшего развития событий. Ждать пришлось недолго.

Открылась дверь напротив, и в помещение вошёл незнакомец.

Высокий мужчина. Его крупная фигура облачена во всё чёрное от кончиков элегантных туфель до идеально скроенного костюма, подчёркивающего широкие плечи.

На крепком запястье – дорогие часы.

Этот человек не выглядел представителем закона. Это был не адвокат. Не прокурор, не мент, даже не судья.

Он выглядел как человек, прекрасно знающий, что такое криминал.

Он выглядел как криминальный авторитет.

Он без спешки опустился на стул напротив, внимательно глядя мне в глаза.

Его лицо – жёсткое. Взгляд – суровый, тяжёлый.

Я не спешил задавать вопросы и узнавать, кто он, и какого хера ему от меня понадобилось.

Мужчина заговорил первым:

– Здравствуй, Денис. Или лучше, Данте? Ты меня пока не знаешь. Моё имя – Шведов Олег Викторович. Можешь обращаться ко мне просто Швед.

– И что понадобилось просто Шведу от заключённого? – хмыкаю я.

Уголки губ его дёрнулись, и он ответил:

– Хочу заполучить тебя в свою команду, Данте. С тебя – беспрекословное выполнение моих приказов. С меня – свобода, деньги и новая жизнь. Что скажешь?

– Скажу, что ты знаешь, где выход, Швед, – отвечаю ему с кривой усмешкой.

– Знаю. И хочу, чтобы ты тоже оказался на той стороне, – произносит он. – Я наслышан о тебе. Кое-кто мне рассказал, что в тюрьме оказался человек, которому здесь не место. Я прочитал твоё дело…

Я стиснул зубы и сжал руки в кулаки. Но Швед проигнорировал мою ярость. Он продолжил:

– Тебе нечего терять. По твоим глазам вижу. Но что бы сказала твоя сестра, Данте?

– Умолкни, – прорычал я.

– Хорошо, – пожимает он плечами. – Тебе плевать на себя. А что насчёт твоих несчастных родителей?

– Слушай, отвали, – говорю ему злобно.

– Ты ведь не в курсе, что твоим отцу и матери пришлось сменить место жительства? Тебе никто не рассказал, что их затравили соседи? Что подростки забрасывали и расписывали их дом, забор… нехорошими словами?

Я не позволил ни единому движению выдать, насколько сильно его слова сковали мне горло.

Матушка словом не обмолвилась об этом.

Но правду ли говорит этот Швед?

– Спроси сам, когда они приедут к тебе, – говорит он, глядя мне в глаза.

Я прищурился, глядя на него, и сжал крепче кулаки, желая немедленно схватить этого мерзавца, заявившегося ко мне, словно он хозяин жизни, и рассказывающего, что мне следует делать.

Он склонился ближе ко мне и твёрдым тоном заявил:

– Мне нужны верные и сильные люди, Данте. Тебе нужна новая жизнь. Отпусти прошлое и начни всё заново.

– Почему я должен тебе верить?

Он усмехается:

– Потому что я никогда не лгу.

В реальной жизни всегда побеждает зло.

В этой истине я лично убедился.

Девять лет, как я нахожусь в аду.

Убийство моей сестры. Год не жизни, а страданий и поиска справедливости.

Затем мой срыв и самосуд.

А далее уже два года, как судили меня.

И шесть лет на зоне.

Я долго думал над словами Шведа. Его предложение было, как то яблоко искушения в райском саду, только в этот раз оно предлагалось для того, чтобы покинуть один Ад и оказаться в Чистилище.

Разве можно жить с тяжестью на душе? Хоть на воле, хоть в тюрьме – клетка внутри меня одна, и из неё меня никто не выпустит.

Дальнейшую судьбу мою решила матушка.

В следующий её приезд я попросил рассказать мне всю правду.

Проклятье.

Швед не солгал.

Мои родители покинули наш городок и уехали жить практически на край земли. Издевательства, горькие упрёки, игнорирование и клеймо позора на семью. Сын-священник – убийца.

Матушка ездит ко мне, преодолевая огромные расстояния. Её глаза уставшие и постаревшие. Губы её давно не улыбались, и скорбные морщинки проложили тяжёлые борозды на её лице.

Я словно вижу карту её жизни – и она горька настолько, что у меня слёзы наворачиваются на глаза. Ни она виновница и палач. И ни отец.

Бессилие, боль, злоба – вот, какие чувства наполняют меня день изо дня. Сводят с ума, крошат мою душу и убивают её.

Решение принято.

Чтобы больше мать не роняла слёзы, чтобы не рвал себе сердце отец, я принимаю предложение Шведа.

Шведу удалось меня вытащить.

Чего ему это стоило, знаю очень хорошо.

Он разворошил старое дело с моей сестрёнкой. От души потоптался на яйцах некоторых чинуш, судей и высоко стоящих ментов. Подключил все свои связи. Много сил, денег и нервов ушло, и спустя всего пять месяцев после нашей договорённости я на свободе.

Что ж, попробую жизнь начать с нуля.

Глава 2

Сжимаюсь в комок и замираю, даже дышать прекращаю, когда об стену ударяется и разбивается очередная бутылка.

Пьяные ужасающе дикие крики меня пугают, и мне хочется со всей силы зажать уши ладонями. Не хочу их слышать. И видеть не хочу. Осточертели!

И невозможно привыкнуть к выходкам моих дальних родственников, у которых я живу, пока учусь.

Если бы родители только узнали, какие жуткие у нас родственники.

Двоюродный брат отца – Иван Кириллович. И то кровь не наша, он приёмный ребёнок.

Отец всегда отзывался о нём, как о порядочном и достойном человеке. Правда, они не общались почти двадцать лет. Может, когда-то в прошлой жизни Иван Кириллович и был хорошим человеком, но сейчас – это алкоголик с раздутым эго и девизом «Мне все должны».

Его жена – Светлана Владимировна ему под стать. Такая же конченая алкоголичка.

Но на просьбу родителей приютить меня хотя бы на год или полтора откликнулись с огромной радостью.

Теперь я знаю, почему.

Когда ругань достигает своего апогея, я резко вспоминаю, что не закрыла свою дверь в комнату на задвижку.

Поднимаюсь со старого стула и медленно ступаю по древнему скрипучему полу.

Вздрагиваю и едва не вскрикиваю, когда что-то огромное впечатывается в стену рядом с моей дверью.

Сглатываю вязкую слюну и скорее бегу к своей двери.

Щёлк.

Дверь заперта.

Успела.

И в этот момент в мою дверь со всей силы стучит двоюродный дядя и орёт:

– Гелька-а-а! Сучка малолетняя, открывай! Быстро!

– Пошёл ты… – произношу одними губами и отхожу от двери.

Он уже не стучит, а просто пинает её, и результат уже мне знаком – дверь не выдерживает тяжёлого натиска. Замок отлетает, и дверь распахивается. Громко ударяется о стену, издав жуткий грохот.

Мой ошибочный родственник влетает в мою комнату, и его бешеные алкогольные глаза, налитые кровью, заставляют меня вздрогнуть и начать отступать.

– Почему пожрать не приготовила?! Холодильник, сука, пустой!

– Из… из че… чего? – едва выговариваю я, трясясь от дикого страха. – Вы ничего не… не купили…

– Ах ты дрянь! – ревёт эта мразь и делает шаг ко мне. – Мы разрешили тебе жить у нас, пока ты учишься, а ты палец о палец не хочешь ударить, чтобы отблагодарить нас?!

Мотаю головой.

– Я бы приготовила… Правда… Но вы же не купили продуктов… – мямлю я.

Для меня подобное поведение просто дикость.

Мои родители воспитывали меня в любви и ласки. А тут какой-то кошмар!

Мне бы рассказать отцу и матери, что я попала в ад, но не могу.

Мама так радовалась, когда узнала, что у меня будет хоть временно решён вопрос с жильём. Отец тоже считал, что это удача.

---