Чёрный лама

Валерий Большаков

Часть первая. Особый агент

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Наставничество¹ Португалия, Лиссабон,

главная резиденция Ордена, 2014 г.

Могучие башни Замка словно парили над Лиссабоном, вприглядку возвышая Орден, приподнимая над городом, над земной суетой.

Бухта Мар-да-Палья, чьи воды подкрашивались мутной рекой Тежу, отливала на солнце прелой соломой. По ее волнам-«балеринам», нагоняемым ветром с Атлантики, скользили, распустив паруса, изящные яхты, ползли огромные черные пароходы, а уж в бесчисленных пирсах, да молах Замка, кланявшихся кранах, да качавшихся мачтах глаз просто терялся.

Порт был огромен, а с суши его подпирал разветвленный железнодорожный узел орденской цитадели – вереницы поездов, хитросплетения путей, нагромождения приземистых складов и депо терялись в полуденной дымке.

Зато Лиссабон, «прикрытый» от напора цивилизации твердыней Замка, утешал зрение патриархальной размеренностью бытия – там, внизу, пестрели красные черепичные крыши, неспешно катились взблескивающие лаком паромобили и коляски извозчиков, и даже бой колоколов на звонницах церквей чудился разморенным.

Владимир Зенонович Голицын выдавил слабую улыбку: похоже, скорость звука в городе не намного обгоняет пешехода…

Голицын разменял по весне седьмой десяток, но близость лет, зовомых преклонными, не вгоняла его в уныние – жизнь прожита не зря.

За плечами столько явных и тайных сражений, столько событий, заставлявших дух замирать, а сердце – чаще биться, что даже возведение в ранг сенешаль-маршала² Владимир Зенонович воспринял как нечто, само собой разумеющееся. Он ли не достоин сей чести?

Постояв с минутку на террасе, Голицын коснулся рукою темени – не напекло ли? – и удалился в покои, окунаясь в прохладу и полумрак, приятный для глаз после яркого сияния дня.

Аккуратно прикрыв за собою высокие двери, сенешаль-маршал остановился, будто привыкая к темноте после света, ссутулился малость. Заведя руки за спину, глубоко вздохнул и выпрямился, словно вспомнив о высоком своем предназначении.

«Благородный потомок тамплиеров», – усмехнулся он. Не абы как…

Шагнув в ажурную кабину лифта, откованную из бронзы, Владимир Зенонович нажал кнопку «Ц», и спустился до цокольного этажа. Нижний коридор, имея мраморный пол из серых плит, был довольно широк и уходил в перспективу. По его гладким стенам тянулись стеклянные трубы пневмопочты – порою в коридор проникал мгновенный шипящий свист, и глаз едва успевал заметить промельк капсулы.

Потолок шел стрельчатыми розетками, лампы сияли за выгнутыми круглыми стеклами, отбрасывая блеск на оправу из красной меди. А прямо перед Голицыным стоял крошечный вагончик, выложенный темным орехом, с одним-единственным диванчиком, обитым тисненой кожей.

Сенешаль-маршал скупо улыбнулся: чудеса электричества заканчивались за стенами Замка. Даже в Лиссабоне горели газовые фонари, а богачи позволяли себе керосиновые лампы. Во многия знания – многия печали, а Орден не позволит человечеству грустить напрасно…

Со вздохом усевшись, Голицын нашарил на приборной доске белую костяную кнопку, утопил ее, а затем перебросил рычажок из верхнего положения в нижнее.

Вагончик бесшумно тронулся, разогнался и покатил. Мимо боковых ниш, мимо стен, полных крученых шнуров, тянувшихся по фарфоровым роликам-скрепам, мимо боковых пересекающих ходов, прямо к Хрустальному залу. Пешком по Замку не находишься.

Поднявшись в обширный, пустой и прохладный зал, Владимир Зенонович припомнил, как однажды, вот здесь, под взглядами стародавних магистров, устремленных на него с портретов, присягал на верность Ордену…

Сенешаль-маршал фыркнул недовольно: с чего бы ему, человеку действия, воспоминаниям предаваться? Возраст так влияет?

Голицын тут же рассердился на себя за хитрые, вернее, бесхитростные увертки – все-то он синонимы подбирает к слову «старость»! Старость…

Как она вкрадчиво и неприметно вторгается в твою жизнь!

Ждешь от тела прилива сил, как обычно, как привык… да договаривай уже – как в молодости! А чувствуешь отлив…

Упадок. Немощь.

Сенешаль-маршал вздохнул. Он очень любил осень. Не здесь, гораздо севернее. В береговых окрестностях Балтийска или под Петербургом. Шуршащие жёлтые листья, замедленно кружа, падают на пустынные аллеи, а небо такое чистое, пронзительно синее и дышит холодком. Всего тебя охватывает светлая печаль и умиротворение…

Но до чего ж несносна «унылая пора» жизни! Хотя – стоп. Чего это он? Рановато «брату Володимеру» на покой – плоть его крепка, дух тверд, а ум ясен! Голицын нетерпеливо посмотрел на часы – брат Парциваль опаздывать изволит…

Обойдя длинный монастырский стол, вдоль которого выстроились в два ряда тяжелые стулья с точеными ножками и прямыми спинками, Владимир Зенонович занял место во главе.

В то же мгновенье отворились створки высоченных дверей, отделанных черепаховой костью с угловатыми виларскими узорами. Лакей в белых чулках, синем фраке и открытом жилете поклонился и возгласил:

– Командор-консул³ Китайской империи, Парциваль де Краон!

В Хрустальный зал тут же вкатился небольшого росточку, кругленький, толстенький человечек с лицом румяным, брыластым и строгим. Строгость ему не шла.

Зато костюмчик сидел – брат Парциваль щеголял в белом френче с воротником-стойкой, на левом рукаве которого выделялся шеврон – щиток с красным «тамплиерским» крестом, а на груди слева – нашивка. Белые форменные брюки были заправлены в высокие сапоги из светло-коричневой кожи, под цвет портупеи. Фуражку-кепи де Краон держал на отлете.

– Брат мой! – воскликнул он, прикладывая ладонь к сердцу. – Прошу великодушно меня простить, задержали дела!

– Ходоки? – неприязненно спросил Голицын.

– Ходоки! – энергично кивнул командор-консул, из-за чего брыли колыхнулись.

Сенешаль-маршал сделал гостеприимный жест: присаживайся.

Рухнув на жалобно скрипнувшее сиденье, де Краон возложил полные, короткопалые руки на стол.

– Тревожные вести, брат мой, – заговорил он озабоченно. – Контрабанда в Китай резко усилилась.

– Мальвара?

– Армаферрит!

Владимир Зенонович крякнул. Если бы речь шла о мальварине, то можно было бы «провентилировать» сей щекотливый вопрос у тех же сирен, через цепкие ручки которых проходит каждый баллон с «супержижей».

Вполне возможно, что в каком-то из подводных поселков нашлись предприимчивые «пучеглазики», сообразившие, как им торговать напрямую, без посредничества сирен и командора-консула Акватии. А вот армаферрит…

Тут некому пенять: все производство суперстали, от выплавки до опта, сосредоточенно в руках Ордена. Выходит, кто-то из своих «шалит»?..

– А сенешаль-визитатор…⁴ – затянул Голицын. – Он, случайно, никому не повышал квоты, брат мой?

Парциваль прижал к груди обе пухлые ручки.

– Нет, нет! – с жаром воскликнул он. – Без общего решения, без подписи Великого магистра… Что ты, что ты!

Квоты строго ограничены – и России, и Франции, и… и всем! Правда, англичане второй год канючат, требуя добавки…

– Обойдутся! – отрезал сенешаль-маршал.

– И я того же мнения, – поспешно согласился де Краон.

Владимир Зенонович встал, и сделал нетерпеливый жест поднимавшемуся из-за стола Парцивалю – сиди, мол.

Командор-консул упал обратно на стул.

Голицын приблизился к окну, и сгорбился. Неужели случилось то, что виделось ему в самых страшных снах? Неужто зря он молился Господу, дабы Он, в неизреченной силе своей, отвел от Ордена погибель сию, имя которой – утрата единения? Если жажда наживы и преуспеяния овладеет братией, сплоченные ряды Ордена утратят строй – и мир погрязнет в дрязгах…

Владимир Зенонович зябко передернул плечами, поднимая лицо и представляя, как сейчас на щеки и лоб ложатся разноцветные отсветы витражей… Господи, до чего ж несвоевременные мысли!

Он отер лицо ладонями, словно магометанин, совершавший намаз, и мрачно задумался. Китай… Ох, уж этот Китай…

Чертова Поднебесная! Политику Пекина можно озвучить через испанскую пословицу: «Пускай кислое вино, но свое!» Китайцы даже ходоков игнорировали, не взирая на то, обладали ли «попаданцы» опасными знаниями Сопределья, или являлись обычными обывателями – всех «гостей с той стороны» равно высылали в лагеря, раскиданные по самым глухим уголкам Синьцзяна.

С Китаем у Ордена нет договоров, в эту закрытую империю не поставляется ни суперсталь, ни «супержижа» – тамошние паровозы пыхтят на угле. Вот косоглазые и нашли лазейку… С чего бы вдруг?

– А что говорит наш почетный консул⁵ в Пекине? – разлепил Голицын плотно сжатые губы. – Сунь Си-тао, кажется?

Парциваль поежился.

– Наш почетный консул… – замямлил он. – Его… выслали.

– Что-о?!

– Да, брат мой, – вздохнул командор-консул, огорченно разводя руками. – Этот «Сын Неба»,⁶ император Цзайфэн приказал Сунь Си-тао покинуть пределы империи в семьдесят два часа.

– Немыслимо… – пробормотал Владимир Зенонович, зажмуриваясь.

– Брат мой… – робко подал голос де Краон.

– Выкладывай все, – устало вздохнул Голицын.

Парциваль поерзал.