Черенков был и остается моим любимым футболистом всех времен и народов, Маслаченко – любимым комментатором. Конечно, у них не обходилось без ошибок – а кто не ошибается? Главное – как ты на эту оплошность реагируешь. И заносишься ли при успехах.

Федя – тот вообще уходил в себя, замыкался, как только его начинали прилюдно хвалить. Ему становилось стыдно. Зато, когда Валерий Карпин, ноунейм, только что пришедший в «Спартак» из воронежского «Факела», после проигрыша одесскому «Черноморцу» и результативной ошибки сидел в раздевалке, обхватив голову руками, и плакал, Черенков подошел к нему и тихо, со своей всегдашней мягкой интонацией сказал: «Валера, не плачь. Ты еще обязательно принесешь пользу “Спартаку”!» Может, потому, что великий Черенков нашел нужные и своевременные слова, Карпин тогда не загнал себя и стал в итоге большим футболистом.

Только для себя самого Федор находить их не мог – и на время таких тяжелых периодов ложился в больницу. Но, несмотря на пропущенные из-за этого месяцы и годы, провел больше всех матчей за «Спартак». И любили его люди особенно нежно, трепетно, благодаря его футбольному гению и тому, что представляли, пусть и не детально, проявления недуга, с которым Федору приходилось постоянно бороться. И слезы во время прощального матча Черенкова в 1994 году против «Пармы», когда Тамара Гвердцители пела «Виват, король!», а он совершал круг почета на плечах Дмитрия Аленичева – наверняка самые светлые в жизни каждого, кто видел это на стадионе или по телевизору.

Только он мог сказать более двадцати лет спустя такую фразу о своем юбилейном голе, забитом «Днепру» с более чем спорного пенальти: «Много лет меня мучила совесть из-за сотого гола». И его не нужно было называть по фамилии – когда говорили «Федя», все и так понимали, о ком речь.

А Маслаченко, человек фантастических харизмы, вкуса и жизнелюбия?! Обладатель самой живой, незаштампованной речи из всех советских футбольных комментаторов. Его русский язык и его «фишечки» были продолжением его самого, визировавшего интервью так: «Проверено! Мин нет!»

Я ведь не случайно сказал об ошибках и реакции на них. Вот одна история, полностью ее знают немногие. В 1993 году «Спартак» разгромил ЦСКА, 6:0. Хет-трик сделал Игорь Ледяхов. Но Владимир Никитович, комментируя матч из кабины «Лужников», глядя на какой-то жутко маленький, черно-белый, замызганный экран, отчего-то принял Ледяхова за Андрея Гашкина. И весь матч восхищался тем, что творит новичок «Спартака». Но ближе к концу игры на бровке, чтобы выйти на замену, появился… Гашкин. Маслаченко, увидев это и все поняв, на минуту замолк. А потом сказал на всю страну: «Ошибаются не только вратари, но и комментаторы». И извинился.

Но это еще не конец истории. О том, что было дальше, мне много лет спустя рассказал сам Ледяхов, когда Владимира Никитовича уже не было в живых. Оказывается, после того матча Маслаченко пришел в раздевалку «Спартака», чтобы извиниться (!) перед полузащитником. Тот, едва с поля, долго не мог взять в толк, о чем речь. А когда понял, был просто потрясен поступком знаменитого человека, который вполне мог махнуть рукой на свой ляп и забыть его в следующую секунду, но посчитал себя обязанным пойти вниз и лично, в глаза, принести игроку извинения.

Потому что для тогдашних спартаковцев понятие совести и ее угрызений было не чем-то эфемерным, не просто словесной конструкцией. Фраза Андрея Старостина «Все потеряно, кроме чести» стала неотъемлемой частью красно-белого гена. Да, где-то к этому примешивался и элемент мифологии – допустим, в легендарной истории с просьбой капитана сборной Игоря Нетто к судье не засчитывать мяч Игоря Численко на ЧМ‑1962, поскольку он пролетел в боковую дырку в сетке, как выяснилось, было гораздо больше преувеличения, чем правды. Но мы-то, маленькие болельщики «Спартака», росли с абсолютным убеждением, что так и было, и так и надо, и цель не может оправдать средства! Разве это плохо?

Представляю, что случилось бы с братьями Старостиными и тем же Нетто, если бы они услышали, как десятилетия спустя президент клуба Андрей Червиченко в интервью называл «Спартак» «геморроем». Или если бы они увидели, как при его кратковременном правлении случились увольнение Олега Романцева после выигранного трофея (не случайно их, этих трофеев, вообще не будет следующие четырнадцать лет), омерзительный бромантановый скандал, взаимная непереносимость с болельщиками своего же клуба… Я ведь потому и назвал первую свою книгу о красно-белых «Как убивали “Спартак“», что в те несколько лет не только команда опустилась на низшее в своей российской истории десятое место, но, что куда важнее, были попраны главные принципы и идеи, на которых «Спартак» и его поклонники росли и жили.

Одним из этих главных принципов была демократия. Как ярко рассказывали те же Симонян или Исаев о тренировках, обсуждении состава и игровых эпизодов в звездном «Спартаке» 50-х между игроками во главе с капитаном Нетто, главным тренером Гуляевым и Старостиным! Футболисты свободно могли ляпнуть такое, за что из любой другой команды вылетели бы со свистом. А тут – рабочий процесс, не более. И все – ради дела, а не «я начальник – ты дурак».

Николай Петрович вообще создал систему, в которой не было места приказному стилю или взаимоотношениям, основанным на страхе. Какую-то несоветскую систему. Однажды мы с Евгением Ловчевым обсуждали, почему самые яркие футбольные эксперты старших поколений вышли именно из «Спартака» (помимо самого Евгения Серафимовича, вспомнили Юрия Севидова и Александра Бубнова). Вывод был однозначным: потому что если в большинстве других клубов к футболистам относились по-советски, то именно и только в старостинском «Спартаке» у игрока было право слова. И они за много лет научились не бояться того, что скажут вслух. По крайней мере, о футболе.

Потому-то, чувствуя все это на инстинктивном уровне, к «Спартаку» в те времена и тянулась интеллигенция, которой причастность к этой команде давала чувство хоть какой-то, но свободы. Это был клуб, в котором ценили Человека. Многие выдающиеся футболисты красно-белых играли в «Спартаке» по десять, двенадцать, а то и пятнадцать лет.

Сейчас о таком и подумать странно. Вот взять современный «Спартак». Тренеры с 2003 года (уже почти два десятилетия!) меняются почти каждый год, и не все дорабатывали даже один сезон. Генеральные директора – то же самое. Один раз за столько лет стали чемпионами – и уже через два сезона из костяка золотого состава в команде не осталось никого, кроме Зобнина. Новые руководители распродали всех, как на базаре.

То золото тоже ведь было достигнуто не благодаря, а вопреки. Единственный раз за тридцать чемпионатов России победителем стала команда, поменявшая тренера по ходу сезона (пусть и после первого тура). Массимо Каррера никого до «Спартака» сам не тренировал, не знал иностранных языков. Не играл, не работал и не жил за границей (за исключением ЧЕ-2016). В клуб словно специально наняли тренера, по всем объективным характеристикам не способного выиграть. И после ухода из «Спартака» он ничего не добился. А с ним – стал чемпионом. И это было так по-спартаковски!

Как и то, что оба последних выигранных Кубка России, в 2003-м и 2022-м, совпали с десятым местом, худшим в российской истории клуба.

Значит, чем хуже – тем лучше. А еще – чем лучше, тем хуже.

«Спартак» часто бил мимо ворот, в которых умещалась логика, но при этом выигрывал у нее всухую. Может, за такую иррациональность его и продолжают любить больше и неистовее всех. Она – единственное, что объединяет тот и этот «Спартак». Мой и… современный.

И столько прошло времени, сменилось поколений и людей, что я уже не рассчитываю на долгосрочное возвращение того «Спартака», на котором рос. А просто наблюдаю. Ну, и переживаю, конечно. Хоть я и журналист, но это чувство, зародившееся во мне, шестилетнем, до конца вывести из себя невозможно.

Да и нужно ли?

После двух книг под общим названием «Как убивали “Спартак“» в конце нулевых годов я понял, что задолжал «Спартаку» позитива.

Нет, не владельцу, руководителям, игрокам, работникам офиса.

Я задолжал позитива… самому себе многолетней давности. Мальчишке, влюбленному в «Спартак», мечтающему прочитать и услышать о нем что-то доброе, вдохновляющее, познавательное.

Их ведь столько и сейчас, этих мальчишек! А также взрослых людей и людей в возрасте, которые обожают «Спартак» не меньше, но в поисках хорошего вынуждены отматывать пленку на годы и десятилетия назад.

Туда, где, к примеру, Федор Черенков заставлял нас вскакивать со своих мест и срывать голоса от восторга. Не знаю ни одного настоящего спартаковского болельщика, который рос в восьмидесятых и назовет лучшим футболистом мира кого-то другого, даже Диего Марадону. В противном случае это и не болельщик вовсе. А так, «любитель футбола». Для меня и всех моих единомышленников лучшим был Федя и только Федя.

Как-то раз мне довелось побывать в Концертном зале имени Чайковского и послушать музыку Сергея Рахманинова в исполнении знаменитого пианиста, преданнейшего спартаковского поклонника Дениса Мацуева.

В фойе встретил Черенкова с женой Ириной. И вспомнил слова Мацуева: «Люблю романтиков и творцов. На них все держится. Игра Черенкова, моего любимого футболиста, подобна музыке Шопена. Как у Фридерика каждая нота пропитана утонченным романтизмом, так у Федора – каждый пас».