Как я осталась одна и танцую

Саша Зайцева

© Зайцева С., текст, 2022

© С. Меньшиков обложка, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Моим нежным друзьям

и в отдельности —

памяти Юли Бармаевой (1990–2020):

красивой птицы, погибшей на взлете

There’s no one answer for life

I need peace and space to think

But not too long, it may push me to the brink

I need the nightclubs and the raves

Then retreat back to my caves.^[1]

Michelle Gurevich

От автора

Эта книга не про гендерную непримиримость. Не про то, как заболеть мизандрией и надеть добровольный венец безбрачия. Напротив, я убеждена, что большинство встречавшихся мне мужчин были совершенно прекрасными, вдохновляющими людьми.

Да и сейчас, когда пишу эти строки, я влюблена – влюблена, но это не мешает мне жить (ключевой момент).

Эта книга о том, как научиться доверять себе, укрепить стержень своей личности и жить во внутреннем согласии. Как встретиться с собой настоящей и стать счастливой вне зависимости от внешних обстоятельств.^[2]

Началась история этого самоучителя с одной фразы, брошенной моей приятельницей (назовем ее Леной) в адрес общей знакомой (назовем ее Наташей):

– Главное, что не одна!

Лена хвалила Наташу за то, что та съехалась с толстым 43-летним Толиком, оператором пивного производства – за спиной у него было как минимум два брака. Может быть, больше.

По крайней мере, у него было двое детей от разных женщин – воспитанием занимались бывшие жены. Алименты он привык не платить, а с детьми предпочитал не встречаться. Единственное, к чему он проявлял заметный душевный трепет, кроме еды и пива, был футбол (и если вы подумали про эти утомительные тренировки с мячом, то нет).

Наташе было всего тридцать: мягкая, с фантастическими глазами, с хорошим образованием, с любовью к достойным книгам. У нее были приличная должность, недвижимость и все возможности строить будущее по своему вкусу. Но в первом, еще студенческом браке, у Наташи произошла перинатальная потеря; пара не смогла это пережить и рассталась. Боль замалчивалась, а ближайшее окружение пело известную мантру: давай определяйся, никому не будешь нужна, часики.

Репродуктивное давление – официальный термин для разговоров про тикающие шестеренчатые механизмы внутри женских тел. Я слышала эти «вариации на тему» в свой адрес бесчисленное количество раз. Но вот моя самая любимая история.

Юбилейная выставка крупного современного живописца Алексея Ивановича М.^[3] Все торжественно и чинно. В конце вечера художник с женой зовут гостей за стол – я оказываюсь рядом с его другом пенсионного возраста, а следом садится сын художника, голубоглазый красавчик Арсений. С ним я иногда заводила малозначительный small talk^[4] на выставках его отца – но не более (это важное уточнение).

Подали горячее. Звучат тосты. В общем, хороший, добрый ужин. Я ем голубец (вкусно).

– Ты когда Алексею Ивановичу внука родишь?

Нет, мне, должно быть, показалось. Продолжаю жевать.

Но сосед, имени которого я даже не знала, решил, что вопрос был задан недостаточно громко. Следует повторить.

– Алексею_Ивановичу_Внука_Когда? – произнес он четко, с расстановкой слогов, да так, что теперь это услышал и Арсений. В глазах его возникла тоскливая смесь бессилия и смущения.

Я дожевала кусок голубца. Сглотнула. Вздохнула. И обратилась к пенсионеру:

– Простите, что? Мы с Арсением едва знакомы! Какие внуки? Зачем внуки? Почему внуки?

– А ты не Аня? (Аня – это дочь художника.) Ой, я просто Аню в последний раз видел, когда ей лет двенадцать было…

Достойный план: встретиться с дочерью друга через два десятилетия и без лишнего «здравствуй, как дела, чем занимаешься, я дядя Петя, помнишь меня?», сразу перейти к главному: «когда родишь?». Сохраните, так сказать, в закладки.

Увы, окружающие будут задавать нам подобные вопросы с разной степенью бестактности (словно они наши доверенные врачи-гинекологи), возможно, еще не одно поколение. Нам же следует учиться жить так, чтобы они не ранили нас и не мешали идти своей дорогой.

Потому что жизненные обстоятельства могут быть разные (очень и очень разные!), но при любом раскладе единственный человек, с которым вы проживете всю свою жизнь, – это вы сами.

И если эта простая истина столь очевидна, почему мы так фатально боимся остаться без пары даже на год-два?

Согласно исследованиям психологов, женщины страдают в одиночестве заметно сильнее мужчин.^[5] Вот спектр чувств, которые называли респондентки: собственная ненужность, изолированность, страх, панические атаки, чувство отчуждения от самих себя, ранимость, эмоциональная лабильность.

Да, девочкам в нашей культуре разрешается выражать эмоции свободнее, чем мальчикам (не плачь / не ной / не кидайся целоваться-обниматься – ты же мужчина!) поэтому впоследствии женщины более склонны разбираться в том, что они чувствуют? – и говорить об этом.

Но в гораздо большей степени здесь замешан негласный общественный договор: женщина, не реализовавшая себя в браке или хотя бы в формальном подобии такового, не может считаться полноценной и успешной личностью.

Де-факто наше общество уже относительно давно, с советских времен, переросло этот стереотип – женщины руководят заводами и корпорациями, заседают в сенате, занимаются наукой, летают в космос, создают крупный бизнес и даже водят фуры. Все это нередко параллельно с рождением и воспитанием детей.

Тем не менее боязнь одиночества у многих из нас возводится в абсолют хтонической бездны ужаса. «Остаться одной» звучит страшнее смертного приговора: умирают все, а живут без главного атрибута успеха – «мужика» – тотальные неудачницы.

Качество отношений, обоюдное уважение, несовпадение жизненных ориентиров и собственные чувства в такой логике особого значения не имеют. Нередко выносятся за скобки даже алкоголизм, изматывающая ревность, абьюз, измены, физическое и сексуальное насилие. Бьет значит любит. А кто у нас не пьет? Идеальных нет.

Главное, что не одна.

Я росла в семье, которая держалась на этой аксиоме. Особо счастливой в браке свою маму я не припомню, а к нам, собственным детям, отец и вовсе бывал жесток – мы могли получить по зубам просто за то, что неудачно прошли по коридору.

В конце 1950-х годов американский психолог Гарри Харлоу провел эксперимент с детенышами макак-резусов, который получил название «Природа любви»^[6]. Маленьких обезьянок поместили в клетки с двумя типами суррогатных матерей: проволочными и «теплыми» (в куклы встроили электролампы, покрыли мягкой тканью).

Первой группе поставили кормящую проволочную «маму» (в то время как мягкая была без бутылочки), а другой – наоборот. Вне зависимости от того, где находился источник пропитания, все обезьянки проводили больше времени с мягкой и теплой «мамой».

Затем эксперимент усложнили: ученые добавили в клетку пугало, которое издавало громкие звуки и делало резкие движения. Все детеныши с появлением опасности бежали к мягкой «маме», игнорируя проволочную, даже если у нее была бутылочка. Успокаиваясь, некоторые даже становились смелыми и впоследствии проявляли агрессию к «монстру».

Эксперименты Харлоу позже были признаны неэтичными, однако они помогли доказать: ключ к формированию устойчивой психики детей – ощущение тактильного контакта, безопасности и комфорта.

В «клетке», где я воспитывалась, «мягкая мама» хоть и давала заботу, была сама зависима от «монстра». Так что я привыкла к мысли: жалуйся – не жалуйся, ничего не изменится.

В восемь и двенадцать я пережила сексуальное насилие. Первый педофил поймал меня в подъезде у бабушки. Второй, спустя четыре года, – по пути из школы. Я никому ничего не сказала ни в первый, ни во второй раз – боялась, что меня изобьют и отвернутся как от «испорченной».

Я просыпалась на мокрой от слез подушке, но в «полной семье» никто ничего не заметил. Хотела покончить с собой, но пожалела маму. Про свою будущую личную жизнь я была уверена, что «такой» меня никто никогда не полюбит и «замуж не возьмет».

Травмирующий опыт детства создал во мне гипертрофированную зависимость от мужчин. Страх был смешан с уверенностью, что без мужчины сколь-нибудь счастливая жизнь невозможна в принципе. Минимальное дружеское участие и вменяемое отношение со стороны парней я воспринимала как Великую Любовь и готова была привязаться насмерть, раствориться в каждом, кто был просто добрым (или казался таковым) человеком.

По сути, это была идеальная почва для созависимых отношений и отношений, построенных на сексуализированном насилии. Так что большую часть сознательной жизни мне пришлось боро́ться с паническими атаками, депрессией и внутренними установками, которые мешали мне заниматься собой, а требовали все усилия тратить на поиск и удержание партнера.

Но со временем я стала понимать, что отношения не решают моих проблем. Я осознала, что настоящее счастье невозможно без осознанного, счастливого одиночества.