Читать онлайн «Собрание сочинений»

© Lydia Sandgren, 2020

© Лавруша Ася., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Мартин Берг лежал на полу в гостиной, скрестив руки на животе. Окружённый кипами бумаги. У головы полуготовый роман, в ногах – образовавшиеся за четверть века горы заметок на салфетках. Локоть правой руки упирается в антологию многообещающих авторов поколения шестидесятых – единственная книга, в которой его напечатали. У левого локтя несколько небольших перевязанных шнурками стопок, на каждой красной ручкой нацарапано «ПАРИЖ». Вокруг – страницы, исписанные пером и шариковой ручкой, набранные на пишущей машинке, с карандашными пометками на полях, распечатанные на компьютере с двойным интервалом, покрытые пятнами кофе, смятые, матовые и глянцевые, сложенные пополам, соединённые скрепками и разрозненные. Незаконченные рассказы, эссе, синопсисы романов, наброски пьес, записные книжки в обложках, истёртых от долгой жизни в карманах пиджаков, и множество писем.

Ему пришлось сдвинуть журнальный столик, чтобы освободить место.

Лето, вечер, год его пятидесятилетия. В городе жара. Из распахнутых окон летят крики детей, велосипедные звонки, незнакомая мелодия и скрежет трамвая, сворачивающего на Карл-Юхансгатан. В парке напротив загорают люди, неподвижные, как осевшие на мелководье белые тюлени. Мартину захотелось вдруг крикнуть им что-нибудь в окно, но все звуки как будто застряли в горле. По телу мурашки, в животе засасывающая воронка, потные руки дрожат.

Он на перепутье, история меняет маршрут. Лишнее время между двумя важными событиями. То, что нужно перепрыгнуть, чтобы текст не забуксовал. Сделать ничего нельзя – только ждать. Возвращения детей. Похорон. Решения. Внезапное желание взять красную ручку и всё перечеркнуть. К чертям собачьим. Редактор Раймонда Карвера убил огромные куски в «О чём мы говорим, когда говорим о любви», выбросил большинство концовок – счастливых, – и в итоге получилось прекрасно.

Может, стоит попробовать стать нормальным. Встретить кого-нибудь, не забывать о еде, ходить на работу всего на несколько часов. Он всё ещё издатель, а издателю Мартину Бергу всегда найдётся чем заняться. Но вместо этого Мартин Берг собирает бумаги. Он много времени провёл на чердаке, заваленном под завязку: зимние детские куртки, велосипед без цепи, старый скейтборд Элиса, выпускное платье Ракели в прозаическом чехле из пластика, рюкзаки, палатка, афиши, которые приходилось разворачивать, чтобы понять, почему их сохранили. И старые шиповки Сесилии. Сколько пар обуви она износила и почему не выбросила эти? Мартин перебирал старые вещи, по спине и ногам стекал пот, потому что под крышей было настоящее пекло. Но в конце концов он нашёл коробку, на которой его собственным почерком было выведено «Мартин, пиши».

Он потерял счёт времени, пытаясь распутать нить, уводящую его нынешнего к некоей точке отсчёта. В какой-то момент он должен был оказаться у развилки, но он так долго просто шёл куда глаза глядят, вообще не думая о направлении. Когда это изменилось? Потому что это точно уже изменилось. Дети совершеннолетние, оба. И впервые за несколько десятилетий он ни за кого не отвечает.

Элис, маленький Элис, он сейчас путешествует по Европе… слава богу, вместе с сестрой… наверное, потом сразу уедет из дома. Он уже посматривает за горизонт, и рано или поздно Мартин увидит, как сын собирает свои жилетки и отправляется в коммуну на Хисингене ^[1], где, полуприкрыв глаза, будет слушать Жака Бреля и спокойно курить. Вот тогда-то пустота и наступит. И это будет конец.

Чисто рационально, размышлял Мартин, лёжа на ковре и подозревая, что в сложившихся обстоятельствах только рациональность ему и остаётся, – чисто рационально он понимал, что происходящее есть часть процесса. Дети вырастают, это житейская неизбежность, одна из многих. Тридцать лет назад он и сам поступил так же, и причёска при этом у него была ещё хуже. Всё верно. Он просто не готов к тому, что это случится так быстро. И не до конца представляет последствий – опустошённости и одиночества, расползающегося по комнатам и заполняющего всё вокруг; себя – седеющего, с тонкими ногами и слабеющим слухом; он не думал, что годы просто будут исчезать, ничего не оставляя взамен.

И что однажды всё закончится. И останется груда бумаги.

Мартин закрыл глаза и представил Густава Беккера – хотя он и не должен был думать о нём так часто. Но всё же он снова воочию увидел, как Густав смеётся, как тонкими пальцами берёт сигарету и не сводит с тебя взгляда, даже если ты уже смотришь в сторону.

Мартин посмотрел направо (листы бумаги), налево (листы бумаги) – вверх, на потолок. Белый, девственный, неисписанный!

Часть 1. Александрийская библиотека

1

К жизни его вернул будильник. Март, на улице в это время ещё не видно ни зги.

Привстав, Мартин зажёг ночник и отключил звук. На экране мобильного загорелся значок эсэмэс, сообщение отправил сын в 03:51. «Скоро буду. P. S. Никаких нежностей».

Мартин вздохнул. Элис отмечал приближающийся день рождения в джаз-клубе, который, видимо, больше не был пристанищем для любителей невинных танцев, и, возвращаясь из кабака домой, сын, вероятно, счёл необходимым напомнить, что никаких поздравлений слышать не хочет.

По пути в ванную Мартин постучался к Элису, но получил в ответ лишь приглушённое ворчание.

– С днём рождения! – произнёс Мартин.

Он включил кофеварку. Принёс из прихожей лежавшие на полу газеты. Поджарил хлеб и сварил яйцо. Он ещё не добрался до раздела культуры, когда на кухне появился его младший. Прошёл прямиком к раковине, налил воды и залпом выпил.

За последнее время Элис очень вырос, узкое лицо и светлые кудри всё сильнее подчёркивали сходство с матерью. Вкладом Мартина в генетический код Элиса стали карие глаза и, как утверждал Густав, склонность обижаться, делая при этом вид, что ничуть не обижен.

– Весело вчера было?

Элис кивнул и выпил ещё один стакан воды.

– Подарки хочешь сейчас или потом?

Сын немного подумал, а потом его грудь забилась от подступающей рвоты.

– Потом, – сдавленно проговорил он и бросился к туалету.

Мартин выпил остатки кофе и пошёл одеваться. Отражения в зеркале гардеробной он избегал. Он хорошо представлял, как выглядит. Волосы на груди начали седеть. Тощие икры, узловатые колени. Тренировки три раза в неделю в самом дорогом спортклубе Гётеборга не помогали. Это были лишь тщетные попытки отодвинуть неизбежное. Тело его предало: притворялось, что всё как обычно, но на самом деле уже отдало себя на волю старости. Шаг за шагом она подступала всё ближе, пока его увлекало другое. Раньше не было ничего неестественного в том, чтобы ежедневно после обеда пребывать в опьянении разной степени тяжести, курить сигарету за сигаретой, а проснувшись утром, обнаружить, что скоро начнётся Гётеборгский полумарафон, куда ты шутки ради даже записался, найти кроссовки и пробегать два часа. Он был уверен, что именно так и работает организм, и это притупляло бдительность. И вдруг ты начинаешь убывать, по чуть-чуть, и сначала этого даже не замечаешь.

Чёрные брюки, чёрный пиджак. Мартин Берг всегда одевался так, словно шёл за отпущением грехов.

Как обычно, первым делом он отправился в издательство.

Мартин любил смотреть, как под мерцание ламп пробуждался и разворачивался новый день.

В центре его монитора висел стикер: «ПОМЕЩЕНИЕ ЮБИЛЕЙ 25 – ЗАЛ “ФРИЛАГРЕТ” OK???» Округлый красивый почерк практикантки Патрисии. Он вспомнил, что не ответил на один мейл и переместил стикер на край экрана, где уже висело множество напоминаний о том, чем он собирался заняться, когда подойдёт срок или возникнет острая необходимость. Похоже, сколько бы он ни работал, количество дел, которые надо выполнить сейчас, величина постоянная. Но двадцатипятилетний юбилей наступит не раньше июня.

Поглаживая лоб кончиками пальцев, Мартин слушал, как урчит жёсткий диск загружающегося компьютера. У Элиса сегодня экзамен по французскому. Видимо, он подготовился, когда стоял в очереди желающих попасть в джаз-клуб.

Оценки сына нельзя было назвать ни блестящими, ни реально плохими – именно это и огорчало. Будь они действительно низкими, этого нельзя было бы отрицать. Но они не поднимались выше меридиана посредственности, потому что в какой-то момент Элис всегда уставал. Он откладывал ручку и начинал смотреть в окно, вместо того чтобы лишний раз перепроверить ответы. Когда от него требовалось поднапрячься ещё немного, он вздыхал с мученическим выражением лица – словно его попросили достать Луну или приручить белого медведя – и отвечал: да, хорошо, я всё сделаю потом. И Мартин автоматически повышал голос, говорил о рынке труда и высшем образовании, и о том, что бог его знает, что теперь будет, особенно учитывая, что Бьёрклунду позволяют все его глупости. Необходимости объяснять подобное Ракели не возникало никогда. Она всегда получала самые высокие оценки по всем предметам.

Входная дверь снова хлопнула, и раздались быстрые шаги.