Три суда, или Убийство во время бала

Николай Ахшарумов

Серия «Призвание – сыщик! Лучшие детективы»

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Семен Панов
Три суда, или Убийство во время бала

Часть первая
Суд человеческий

I. Бал

Я уже ложился спать в надежде отдохнуть после нескольких часов непрерывной работы, как кто-то постучался ко мне в дверь.

– Кто там? – спросил я.

– Частный пристав Кокорин! – отозвался голос из другой комнаты.

Удивленный таким поздним появлением лица, с которым я обыкновенно виделся по утрам и только по служебным обязанностям, я предположил, что ему не просто вздумалось побеседовать со мною. Я накинул на плечи халат и отомкнул дверь.

Кокорин вошел с видом человека, сильно озабоченного.

– Уже первый час ночи, – сказал я ему. – Какова причина вашего посещения? И чем могу служить?

– Извините, дело спешное, я являюсь сюда по приказанию полицеймейстера…

– Да прежде скажите, как вы прошли к моей комнате? Я не слыхал звонка.

Привычный, по своей должности, к беспрестанным происшествиям, я не горел особенным нетерпением немедленно узнать, в чем дело.

– Слуга ваш забыл запереть двери…

– Понимаю. Прошу садиться. Вы говорите, вас прислал полицеймейстер?

– Он приказал доложить вам об ужасном происшествии. У Русланова на балу убили дочь его, девицу Елену Владимировну…

– Может ли быть? Когда?

– Полчаса назад.

– Убийца задержан?

– Убийца неизвестен. Все ждут вас. Мы и протокола не составляли. Полицеймейстер распорядился, чтобы никого не выпускали из дома до вашего прибытия. Я приказал заложить экипаж.

Пока я одевался, а секретарь мой собирал в портфель канцелярские принадлежности, частный пристав рассказывал:

– Сегодня у Русланова бал по случаю помолвки его дочери. Гостей собралось много; там сейчас весь город и все уезды.

– Дочь Русланова должна была выйти, кажется, за Петровского? – спросил я.

– Так точно. Он там же. В разгар танцев невеста почувствовала себя дурно и пошла в свою комнату освежиться. Не прошло и пяти минут, как раздался крик. Петровский и многие из гостей бросились к ней… Ее нашли на кушетке умирающей…

– Что она? Отравлена? Задушена?

– Зарезана.

Я пожал плечами.

– И никаких следов?

– Никаких! Насколько я мог понять из слов полицеймейстера, который был на балу, никаких!

Пришли доложить, что экипаж готов, и мы отправились. Скоро лошади остановились в одной из соседних улиц, около подъезда большого дома, из окон второго этажа которого лился яркий свет. Мы заметили лица, прижавшиеся к стеклам: видимо, моего приезда ожидали с нетерпением.

Швейцар отворил двери. Я поднялся по лестнице, богато изукрашенной и уставленной растениями. На верху ее стояли несколько мужчин во фраках. Увидев металлические пуговицы моей форменной одежды, один из гостей быстро удалился, и не успел я дойти до бальной залы, как он возвратился под руку с полицеймейстером, полковником Матовым.

Этот последний, пожимая мне руку, сказал:

– Ну, Иван Васильевич, и голову потеряешь! Что за причина, понять нельзя! Во всем городе тихо и смирно, и вдруг – где же? на балу! – убийство. Среди многочисленного собрания! И концов нет…

– Пока Кокорин за мной ездил, вы ничего не смогли разузнать?

– Ничего.

– А гости не разъезжаются?

– Я просил всех подождать вашего приезда: кто знает, не окажется ли между ними виновный.

Мы шли по зале. Целый рой дам в бальных туалетах мелькал перед моими глазами. Иные ходили взад и вперед, другие сидели или стояли. Мужчины, густой толпой собравшись в кружок, делились друг с другом своими предположениями касательно таинственного происшествия. Музыканты сошли с хоров и чего-то ожидали. На лицах мужчин я видел любопытство, на лицах дам – недоумение и ужас.

Ко мне подошли несколько мужчин, прося освободить дам от тяжелой необходимости дожидаться составления какого-то акта, до которого им нет дела. Я внутренне соглашался со справедливостью такого требования. Но? во-первых, мне еще ничего не было известно, и Матов ничего не сказал мне о сделанных им распоряжениях, кроме того, что все выходы из дома заняты городовыми, а среди гостей, возможно, есть свидетели, показания которых могут иметь существенную важность для начала следствия. А во-вторых, подобное распоряжение входило в состав не моих, а полицейских функций.

Потому я попросил адресовавшихся ко мне гостей обратиться к полицеймейстеру. Но этот последний уже ушел за понятыми, без которых, как известно, осмотры не совершаются.

– Где хозяин дома? – спросил я.

Мне ответили, что он, вероятно, возле трупа. Несколько мгновений я и секретарь мой оставались в недоумении, не видя никого, кто бы показал нам, где находится убитая. Наконец один из слуг указал дорогу. Проходя через гостиную, я заметил девушку, лежавшую в обмороке на кушетке. Это была одна из ближайших подруг покойной, около нее суетились несколько человек.

Пройдя сквозь ряд комнат, мы дошли, наконец, до запертой двери. Комната, в которой мы находились, была совершенно пуста. Слуга объяснил, что следующая комната есть именно та самая, в которой Русланову нашли убитой. Я постучал в дверь, но никто не отзывался. Я повернул дверную ручку.

– Полиция! Боже мой, Боже мой! – раздался слабый женский голос. – Зачем тревожат нас в такую минуту!

Это говорила мать убитой. Бальное платье ее было изорвано и в крови. Она стояла на коленях, прислонившись головою к кушетке. Полнейшее отчаяние выражалось на ее лице.

Кушетка помещалась как раз против двери, в которую я вошел. Комната освещалась слабым светом висячей лампы с розовым колпаком и вся была заставлена диванами, креслами и растениями. Направо и налево было по одной запертой двери. Позади кушетки было растворенное окно, выходившее в коридор. На сажень от этого окна, в самом коридоре, было другое окно, открытое в сад. Других окон, выходящих на улицу или во двор, в этой комнате не было, и днем она освещалась через стеклянный потолок.

Я несколько мгновений оставался в недоумении, куда направиться. Мать убитой указала мне головою на правую дверь. Войдя в нее, я очутился в коридоре, увешанном портретами и освещенном рядом висячих ламп. Слева, почти в самом конце коридора, я увидал старика, лежавшего в кресле. Руки его были скрещены на груди, а голова свешена вниз. Лицо было покрыто смертельной бледностью, седые волосы спускались на лицо в беспорядке. Перед ним была запертая дверь.

Я слегка коснулся его плеча. Мы были знакомы, это был сам Русланов. Он меня узнал и, приподнявшись с кресла, сказал мне укоряющим голосом:

– Наконец-то вы приехали, господин судебный следователь! Посмотрите, что случилось! Боже мой! Боже мой! Вы должны раскрыть это дело. Не жалейте денег на сыщиков, но непременно раскройте злодеяние!

Он зарыдал и снова опустился в кресло.

Я постарался успокоить старика и добиться от него каких-либо практических указаний. Но Русланов только делал угрожающие жесты и клялся отомстить убийцам.

К нам подошел полковник Матов, за которым следовали несколько мужчин.

– Вот, – сказал он, – понятые. Я играл с ними в карты в кабинете хозяина, когда раздались крики. Где убитая?

– Вот тут! – показал старик-отец, толкнув ногою дверь, перед которой мы стояли.

То была комната его покойной дочери. У образов горела лампада. Мебель была в беспорядке. За столом сидел городской врач, подле которого стояли две горничные. Мне указали на ширмы.

– Умерла? – спросил я.

Врач сделал утвердительный жест. Русланов удалился, рыдая.

На постели за ширмами лежал труп, накрытый простынею. Я вместе с доктором приступил к судебно-медицинскому осмотру тела. С трудом я узнал лицо Елены Владимировны. От ее прежней красоты остались лишь необычайной длины белокурые волосы, которые, бывало, волнами и кольцами падали на ее мраморные плечи. Лицо и шея были залиты кровью.

Кровь смыли. Отвратительная рана зияла на шее. Края прореза, вершка в три длиною, были узки. По-видимому, она была зарезана острым ножом. Кроме того, правая бровь ее была наполовину отрезана.

Доктор заключил, что Русланова умерла от перереза сонной артерии. Мне объяснили, что когда прибежали на крик покойной, то нашли ее на той самой кушетке, у которой я застал ее мать. Когда она испустила последнее дыхание, ее перенесли в спальню.

Пока мой секретарь занялся перепискою набело акта, я расспрашивал о подробностях происшествия. Полковник Матов до меня уже старался что-нибудь разведать, но тщетно. Я не был счастливее его. На первоначальные расспросы мои никто ничего не мог разъяснить: никто из гостей ничего не знал.

Кто играл в карты, кто танцевал, кто разговаривал, когда вдруг все услыхали крик и толпою бросились по направлению, откуда он исходил. В комнату, в которой нашли умирающую, разом кинулось много народу из всех трех дверей. Елена Владимировна лежала на кушетке уже в предсмертной агонии и не смогла произнести ни одного слова.

Мне оставалось исследовать комнату, в которой разыгралась кровавая сцена. Туда же я велел принести одежду и обувь, которые были на покойной. Они, впрочем, не представляли ничего полезного для разъяснения дела, платье было в крови – иначе и быть не могло. Я поручил секретарю опечатать вещи.

---