Между нами

Анита Слэш

Она

Пока такси едет до места назначения, я успеваю перебрать все знакомые мне ругательства и проклятия.

«Надо же было умудриться проспать!»

Такси останавливается. Я бросаю взгляд в окно. Все машины стоят: на светофоре «красный».

«Чёрт! Чёрт! Чёрт!» – мысленно ругаю я сама себя, добавляю кое-что совсем уж непечатное и сразу же чувствую, как зардели кончики ушей. С нецензурщиной у меня всегда были нелады. В школе я была пай-девочкой: хорошистка, активистка и просто красавица. Хотя нет, последнее с моим образом никак не вяжется. Неудачница. Вот. Это вяжется.

В школе была приличной девочкой, а после школы чёрт дёрнул связаться с неудачником. Он-то меня и заразил, как гриппом, только свой неудачливостью.

Сама виновата: где моя голова была в тот момент?! Теперь приходится разрываться между чужими долгами, ярмом навешанными на шею, и работой – и никакой личной жизни!

Я улыбаюсь своим мыслям. Не мыслям даже – фантазиям! Такси трогается, загорелый и бородатый таксист замечает мою улыбку и принимает на счёт продолжившейся поездки.

– Утро, что ты хочешь, – с небольшим абхазским акцентом говорит он мне. – Все на работу едут.

Я рассеянно киваю, а перед глазами он. Нет, ну не так же. ОН! Как в «Аладдине», помнишь? «ОН!» и это не просто слово, это вдох и выдох, это моё дыхание и мой стон. Мой начальник. Вспомнив последнее, я сразу становлюсь серьёзной.

Он – мой начальник. Сейчас в офис не приеду к восьми и станет мне никем. А ведь на работу мне чудом повезло устроится. Некоторые кадровички – старые и злобные тётки в основном – мне так и говорили напрямую: «Устроишься на работу, нарожаешь детей и уйдёшь в декрет. А работать за тебя кто будет?!».

Чем я могла им возразить? Что могла сказать? Сегодня я могла бы сказать им спасибо: начала врать в анкете и на собеседовании. Вуаля – и сразу же взяли. Секретаршей. Обязанностей там на помощника руководителя, но в трудовой написано «секретарь». Спасибо, что не секретарша. Да, лишь бы зарплату платили. Можно будет не трястись о том, где взять денег на аренду на следующий месяц, и не звонить родителям с просьбами помочь деньгами.

Эти звонки были настолько унизительны, что я иногда махала на всё рукой и открывала доступный мне кредит на банковской карте. Потом этот долг придавливал к земле и неоднократно (раз в месяц – платежи по графику) доказывал, что лучше пять минут унижений по телефону, чем вот так вот: платить в два раза больше, отказывая себе во всём, и не пять минут, а все пять месяцев.

Такси выруливает к офисному зданию. Я поспешно сую водителю пару мятых купюр и, не дожидаясь сдачи, выскакиваю из машины.

«Только бы не упасть. Только бы не упасть.»

Мантра срабатывает, я не только не падаю, но и успеваю забежать в вестибюль как раз в тот момент, когда створки лифта вздрагивают и начинают ползти навстречу друг другу.

– Задержите лифт! – ору я что есть мочи, лезу в сумочку за пропуском, но охранник на посту широко улыбается и махает в мою сторону рукой, мол, проходи, опоздунишка, не парься. – Аоеспаио! – выдыхаю я, смешивая все буквы слов благодарности в непонятный набор звуков.

Лифт никто не останавливает. Конечно же. Я пробегаю последние пару метров и понимаю: не успею! Створки почти захлопываются, когда между ними появляется чья-то рука. Створки лифта хлопают о неожиданную преграду, замирают, словно задумавшись на миг, а затем разъезжаются в стороны.

«Теперь-то я смогу перевести дух и нормально сказать хорошему человеку «большое спасибо», – думаю я, делаю шаг вперёд и замираю: передо мной стоит он. Помните, как надо правильно? «ОН!» и дыхание исчезает, пропадает весь мир вокруг, оставляя мне лишь один якорь – яркие, искрящие внутренней затаённой силой глаза моего начальника, как две шаровые молнии – блеск и сила. И действие у них соответствующее: не могу пошевелиться, не могу отвести взгляда, не могу вымолвить ни слова, ни звука.

– Заходите. Здесь ещё есть место! – раздаётся громкий голос около уха.

Я вздрагиваю и поворачиваюсь. В лифте помимо начальника находятся ещё три человека. Один из них делает шаг назад и жестом приглашает меня войти.

Я киваю, опуская голову вниз и утыкаясь взглядом в пол, прохожу в дальний угол лифта и застываю там. Встаю лицом к стене, словно нашкодившая девчонка. Мне хочется резко опустить голову и начать долбиться лбом о стену: какая же я дура! Скоро тридцать, а веду себя, как малолетка. Угораздило же так влюбиться.

Лифт трогается. Я одёргиваю себя за неуместные мысли, поворачиваюсь лицом к выходу и замираю.

В лифте находится пара сотрудников из одного отдела, я слышу, как они обсуждают какой-то совместный рабочий проект; третий человек, именно он предложил мне войти, стоит чуть в стороне и молчит. Он стоит в соседнем углу: строгий костюм, строгий взгляд, строгий начальник.

Мне на лицо падает прядка волос, и я безмерно ей благодарна: теперь я могу прикрыть лицо – спрятать взгляд – и украдкой посмотреть в его сторону.

Как же он красив. И это даже не внешняя красота. Нет. Наш начальник не мальчик с обложки модного журнала. Он красив не глянцем, а своей идеальностью. У него никогда не бывает растрёпанной причёски, на нём никогда не будет мятой рубашки. Иногда мне кажется, что всё, чего он касается, обращается в идеал.

Наше рекламное агентство – лучшее в городе. Наши проекты – лидеры всевозможных соревнований. Наш начальник – мой идеал.

Внезапно он ловит мой взгляд, и я вижу его разочарование, а затем и злость. Он раздражённо дёргает плечом и отворачивается. Конечно. Он меня ненавидит: я – серая мышка, ещё и неудачница. Но как бы мне хотелось…

…между нами меньше метра свободного пространства. Он выглядит, как высеченный из мрамора античный бог – бог в костюме. Уверена, что сейчас на его лбу пролегла складка. Он злится: я ему не нравлюсь, но и уволить меня слишком трудозатратно.

– Злю-юка! – почти пропеваю я, делаю два шага до моего античного бога и встаю прямо напротив него. – Чего такой сердитый, злюка?

Мой вопрос повисает в воздухе. Он молчит. Я перебираю пальчиками по строгому костюму, который прячет от меня великолепное мужское тело, «дошагиваю» до галстука и начинаю вытягивать его наружу.

– Чего? Такой? Сердитый? – по слову спрашиваю я.

Его галстук теперь в моих руках, и я беру его, как поводок. У меня «на поводке» очень злой и очень опасный пёс. Его верхняя губа приподнимается, и я готова увидеть под ними звериные клыки, но он лишь усмехается. Мой античный бог смеётся надо мной.

Конец ознакомительного фрагмента ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

---