– Где? Вот эти? Разумеется, есть трещины! Но очень- очень старые!

– И вот тут, кажется, не хватает одной птички…

– Ах, не хватать маленькая птичка! Милая мисс! До войны – бух! – мы ездить далеко, смотреть пирамиды. Сфинкс – бух! – нет носа! Там, где должен быть нос, – ничего нет! А мы платить за весь сфинкс, и за нос тоже! А пирамиды – много камней, много-много старых камней! Трещины, дыры, пыль, песок. Словно там – бух! – война! Но вы должны много платить, много-много платить, чтобы видеть сфинкс без носа…

Он потёр указательный палец о большой.

Мисс Нортон была пристыжена.

– Конечно, вы правы. Со временем всё только дорожает. Я просто боюсь, что в дороге часы могут треснуть сильнее…

Сидевшая за кассой хозяйка не выдержала:

– Мисс!

Её кулак обрушился на крышу скворечника, словно молот аукциониста. Покатилось эхо.

– To je hrast!^[6] – прозвучало, как «Продано!».

Теперь, после того, как дерево каким-то чудом не разлетелось в щепки, Эмили Нортон была повержена.

Мужчина полез под прилавок за картоном, обнажая дёсны в самой дружелюбной улыбке, на какую был способен.

– Упаковка – бесплатно!

Что ж, считала мисс Нортон, она сделала всё, что могла. А ведь и правда: дереву в часах должно быть не меньше ста лет, к тому же какой-то редкий местный производитель, а она так по-глупому себя повела, решив возражать. Но ведь её сестра учила – за границей нужно торговаться, а её сестра всё знает лучше.

Трогательная, милая, молодая – первое, что приходит на ум при виде Эмили Нортон. Воплощение бедной родственницы, почти библейское (если бы в Библии писали про младших незамужних сестёр).

Впрочем, писательница детективов Вероника Бёрч с порога дала иное определение мисс Нортон – хроническая старая дева. И даже несмотря на то, что Эмили Нортон было всего двадцать восемь лет, на которые она и выглядела.

В свою очередь Эмили, едва зазвучал колокольчик над дверью, не могла поверить своим глазам – в магазин вошла обожаемая ею писательница.

– Извините, – сказала Вероника, стряхивая с головы снег, – можно ли вызвать полицию?

Из рук продавца едва не выпал столетний дуб. Его жена встала со стула.

– Policijo? Tukaj? Št! Nobene policije! Kaj za?^[7]

– Понимаете, я стала жертвой возмутительного преследования, и…

– Мисс Вероника Бёрч! – не сдержалась Эмили. – Вы? Здесь? Это невероятно!

Как всегда, всё решил случай. Вероника привыкла натыкаться на поклонников в самых укромных уголках планеты, а среди поклонников, знала она, нередко были хорошие рабы и защитники.

Вероника улыбнулась в ответ и спросила:

– Вы путешествуете одна?

– О нет! Боюсь, сама бы я уже давно потерялась где-нибудь ещё по дороге, выпала за борт или ещё что! – взволнованно защебетала Эмили. – Я со своей старшей сестрой и её семейством. У них с Джоном трое детей, и я, можно сказать, свалилась на них четвёртым ребёнком.

Вероника поняла, что с определением «старой девы» попала в точку. Она улыбнулась ещё раз и поглядела на часы, которые были почти упакованы.

– Вы уже расплатились?

– Ой, что же я стою…

– За сколько вы их берёте?

Эмили, копошась в большой сумке в поисках кошелька, назвала цену.

– Вы с ума сошли! – мисс Бёрч повернулась к пожилой паре: – Я сама заплачу за эти часы, но вдвое меньше.

У женщины за кассой вмиг посерело лицо. Продавец, вероятно решив, что неправильно расслышал, спросил:

– Вы хотеть купить часы? Невозможно. Эта милая мисс покупать часы.

Вероника одарила их усмешкой и, подхватив под руку Эмили, повела её на улицу.

– Мисс Бёрч, я…

– Вам нужно набраться опыта, дорогая, – говорила Вероника, словно старшая гейша давала наставления начинающей.

Они стремительно удалялись от лавки.

– Но как же…

– Подождите несколько секунд. Увидите.

По улице тихо сыпал снег. Через несколько секунд Эмили Нортон услышала далеко за спиной колокольчик. Продавец кричал им с крыльца магазина, и, что примечательно – куда-то делся его экзотический грозный акцент.

Вероника посмотрела на свою спутницу.

– Вы – волшебница! – заявила та.

– Ничего особенного. Мой отец владеет сувенирной лавкой. Он всегда изображает полнейшее непонимание, когда с ним пытаются торговаться на английском туристы из Японии. Ну что, заберём ваши часы?

Они рассмеялись. Через пять минут, неся увесистый пакет с одной стороны, а с другой держа под руку мисс Бёрч, Эмили охотно делилась подробностями своего первого в жизни вояжа.

Итак, ей было двадцать восемь. Работала массажисткой, в войну – медсестрой в госпитале. Они со старшей сестрой, её мужем и их тремя детьми добрались сюда на круизном лайнере «Королева морей». Корабль остановился в Триесте. До этого они посетили Венецию – удивительное зрелище зимой! – а до этого был Марсель – тут впечатлений меньше, но вот Барселона – другое дело! Конечно, покрытые снегом города так или иначе похожи друг на друга, но в одних тебе уютно, а в других – совсем нет. Говорят, зимняя Москва очень неуютная. Эмили боялась, что в Югославии будет так же. Век живи – век учись. Югославия – восхитительна! Зимой это словно сказочное королевство! В детстве, помнится, её любимой книгой была та, где вместо привычных страниц были объёмные силуэты из картона. Там был замок на горе в самом центре, а вокруг него – деревня, и всё было покрыто снегом. Всё здесь так похоже на те картонки…

Вероника, не без удовольствия внимая потоку речей (они, безусловно, успокаивали), то и дело озиралась по сторонам. Уже стали встречаться прохожие, но у злобного незнакомца, по-видимому, появился новый объект преследования.

Через некоторое время они вышли к реке, и там, окончательно почувствовав облегчение, Вероника вынула из сумки камеру. Эмили в тот момент восторженно вещала о красотах Каннареджо^[8].

– Только взгляните на этого дракона, – вклинилась мисс Бёрч в описание статуи Мадонны, когда-то украшавшей огород скульптора^[9]. – Давайте вы встанете рядом, а я вас сфотографирую.

Эмили послушно перебежала дорогу и замерла прямо под крылатым змеем на постаменте. Вероника, сделав кадр, присоединилась к спутнице на мосту, и теперь они не спеша двигались к правому берегу Любляницы.

– Боюсь, я вас утомила, – сказала Эмили Нортон.

– Вы – глоток воздуха, дорогая.

– Вы так добры, купили мне часы, хотя впервые меня видите.

Мисс Бёрч остановилась, чтобы сделать снимок очередной утки. Когда заслонки камеры щёлкнули, она сказала:

– Деньги нужны, чтобы их тратить, а денег у меня много, – она улыбнулась.

– И вы их заработали честным трудом.

– Да, но что толку, если нельзя купить то, в чём поистине нуждаешься.

– Вы правы. Нельзя купить любовь.

Вероника остановилась, Эмили сделала то же самое. Писательница посмотрела новоиспечённой знакомой в глаза.

– Я говорила о вдохновении.

Мисс Нортон кивнула:

– О… Конечно… Какая же я недалёкая!

Вероника возразила:

– Вы человечнее меня. Любовь – прерогатива людей с сердцем.

– Я уверена, у вас большое сердце!

– Боюсь, я помешана на работе и больше рассуждаю как стратег.

– Но неужели вы совсем не хотите замуж?

– Вот этого я с детства боюсь. Мои родители развелись давным-давно. И вообще, знаете, я ещё не видела хороших браков. Я предпочитаю независимость.

Мисс Нортон посмотрела на своего кумира с нескрываемым обожанием, как преданный щенок на хозяина. Да, в свои молодые тридцать два года Вероника Бёрч воплощала собой самые передовые феминистские настроения.

– Кроме того, – добавила она, – счастье не вдохновляет.

Американка посмотрела в сторону и, вздохнув, сказала:

– И меня занесло сюда, потому как я, видите ли, в поисках вдохновения. Почему сюда? Сама удивляюсь. Югославия всегда оставалась для меня загадкой. Но я никогда не ищу логику в своих порывах – так можно и с ума сойти. Я придерживаюсь этого правила и в отношении других. Например, до сих пор не знаю, что такого в моей первой рукописи нашло то издательство, что взялось её опубликовать. Мне было семнадцать, и я была ошеломлена, ведь я и подумать не могла, что кому-то может понравиться моя писанина.

– «Смерть под воздействием гипноза»? О, я нахожу эту книгу гениальной! – поделилась Эмили.

– Но, дорогая, – ласково усмехнулась Вероника, – вы, конечно, понимаете, что это всё неправда? Нельзя на расстоянии трёхсот метров заставить совершенно здорового человека взять и заколоть себя кинжалом.

– О… разве… нельзя? – Казалось, это открытие повергло мисс Нортон в шок.

– Разумеется. Многое я почти от скуки просто высосала из пальца. А книга в итоге разлетелась как горячие пирожки. С тех пор я клепаю эти истории как заведённая машина. Они развлекают народ, они нужны, но только как фастфуд. Честно говоря, я устала быть машиной. Хочется хоть раз написать о том, что происходит в реальной жизни. О том, что не противоречит законам физики и логики. Но не хочется быть банальной. Простое бытовое убийство на почве ревности или денег – тоже не выход.

Вероника Бёрч вздохнула, помолчала с минуту. И сказала: