– В прошлом Севера было несколько страшных периодов – войны с островитянами за землю, тёмные поветрия с Юга и тех же островов. Иногда молодые люди проживали каждый день как последний – и никто не знал, на войну ли его призовут, болезнь ли заберёт. Умирало много, но и рождалось тоже. А чтобы дети не росли без семьи, чтобы их матери не умирали от голода и нищеты, если они и сами осиротеют, в храмах разрешили жениться без присутствия жениха. Достаточно было его письма, что он согласен и признаёт ребёнка. И в храм с невестой за него шёл и отец, и даже дед, и даже младший брат – и даже если ему до брачного возраста расти и расти. И девушка выходила замуж даже за мертвеца.

Матушка аж перестала жевать:

– Что?..

– Да, – подтвердила Гарэ. – Даже если парень умирал, он всё равно… женился. И невеста, особенно если ребёнка ждала, всё равно за него выходила.

Матушка Шанэ быстро глянула на угрюмого призрака, на бледную взволнованную девушку и начала кое-что понимать.

– Дичь какая… – проворчала она. – Неужто это до сих пор в ходу?

– Редко, – мрачно заметил Кьюн. – Но бывает. И у нас – вы же поняли, да? – тот самый случай.

– Но если вы не собирались жениться, значит, и писем никаких не должно быть? – нахмурилась матушка.

– Моё отец подделал, – парень скривился. – У него с деньгами плохо в последнее время. Он этот… игрок, в общем. То много выиграет, то всё спустит. А нормально работать не хочет. Видать, проигрался сильно, надеялся на приданое Гарэ. И деньги, поди, собирался из её родителей тянуть – по-родственному.

– А я в детстве, когда Кьюн сильно болел, письма ему писала, – опустила глаза Гарэ, пуще прежнего затеребив платок. – И в одном написала, что замуж за него пойду, только бы поправился… – и с упрёком посмотрела на тот стул, где сидел призрак: – Почему ты их не сжёг? Зачем хранил?

– Да кто бы знал… – огрызнулся парень. – А что такого? Ну хранил и хранил. Жалко было.

– Получается, ушлый твой папаша, сынок, одно поддельное письмо подкрепил вторым письмом-согласием… – матушка Шанэ взяла с тарелки кусочек сыра. – И этого хватило?

– В храмах чтят древние законы, – кивнула Гарэ. – Хватило, чтобы женихом-невестой объявить. Для начала. Уехал парень – и испугалась девица, что он с невестой вернётся, а она в положении… А через луну он бы другое письмо за сына сочинил и подделал – умираю, мол, а девушка-то ребёнка ждёт… и всё. А мне бы сказали, когда бы мои родители вернулись. И его отец пришёл бы со свидетельством и за приданым. И никак эти узы не разорвать. Даже если за мертвеца замуж вышла, лет пять придётся быть женой – пока траур и прочее.

– Я узнал о помолвке, – Кьюн передёрнул плечами. – И сразу же предупредил. А о вашей южной силе ещё по дороге домой наслушался. От призраков.

– Чай пейте, дети, – матушка Шанэ встала и отошла к окну.

И долго смотрела на текущие по стеклу мутные потоки дождя, обдумывая услышанное. Вроде не её это дело, но как отвернуться? А дочери опыта может не хватить. И нужных связей.

Она обернулась к столу. Гости, конечно, к чаю снова не притронулись – лишь смотрели искоса то друг на друга, то на хозяйку дома.

– А сходить в храм и объяснить ситуацию ты не пробовала? – матушка Шанэ оперлась о подоконник.

– Мне страшно, – тихо ответила Гарэ. – Я ведь не знаю, из какого храма свидетельство. Их же десятки – храмов Семи рек. Пока буду бегать туда-сюда, папаша Кьюна прознает. И поторопится с женитьбой. Кьюн предупредил, что он подкупить может. И меня украсть и опоить, чтобы «жениться». На всё ради больших денег готов. А после и к бабуле пристать – подписывай бумагу на приданое… и не только на него. А бабуля с головой плохо дружит. То при памяти, то как ребёнок. Если он в такой момент явится, мы вообще на улице окажемся и без денег – дом-то бабушке принадлежит, как и торговое дело.

– И других взрослых родственников у тебя здесь нет?

Девушка грустно покачала головой, а Кьюн зло напрягся.

– Момент-то какой выбрал, подлец… – сердито сплюнула матушка. – И ты, права, конечно, не стоит тревожить мошенника. Пусть думает, что ты ничего не знаешь. А мы так поступим…

Она ещё раз всё взвесила и медленно произнесла:

– Ты, дочка, домой. А ты, сынок, со мной пойдёшь. С тобой мы ещё поработаем. А завтра утром я схожу к знакомому сыскнику и попрошу совета. Тело в любом случае кому-то надо искать, а для этого нужны основания. Если папаша подделал письмо после твоей смерти – а «возраст» бумаги и чернил колдун определит быстро, – решить проблему будет просто. Если же нет… то я даже не представляю, как вывести этого негодяя на чистую воду. Но, к счастью, для этого есть сыскники. Главное – для начала доказать факт смерти. И не спугнуть мошенника.

Гарэ послушно встала, а Кьюн набычился и процедил:

– Одну её не отпущу.

– Я тоже, – улыбнулась матушка Шанэ. – За тобой теперь присмотр будет, дочка. Всегда. Пока всё не разрешится. И не украдёт никто, и на бабушку не надавит. За это не волнуйся. Вряд ли ты их увидишь, но услышишь точно. Мои помощники не спят, не едят и всегда на страже, – и строго добавила: – Чай. Оба. Выпейте. Не обижайте старую женщину.

Гости, покраснев, схватились за чашки, а матушка Шанэ достала из кармана передника мешочек, прошептала южные слова и подбросила в воздух горсть песка. И встали с пола два зверя – поджарый серый пёс и мощный, крупнее пса, пятнистый пустынный кот.

Матушка, присев, шёпотом объяснила помощникам задачу. Кьюн, поперхнувшись чаем, уставился на них во все глаза. А Гарэ, быстро проглотив свой, засобиралась – сняла плащ со спинки стула, расправила, оделась.

– Кто это?.. – выдохнул призрак.

– Таким же будешь, если меня не послушаешься, – строго посмотрела на него матушка. – Преступником, заколдованным на вечную службу во имя искупления старых грехов. Силу, что набрался, не тронь. Из дома, куда приведу, ни ногой. Отца убивать не смей, даже если очень зол. От такого ввек не отмоешься. Гарэ, видишь? – она указала на неподвижных помощников. – Хоть что-нибудь?

– Две тени, – прищурилась девушка.

– Хорошо, – матушка Шанэ улыбнулась. – Не бойся их. Это защита. Один всегда рядом с тобой будет, второй за домом присмотрит. Сама тоже лишний раз никуда не ходи. Вести появятся – зайду или через помощника письмо передам. Уговор?

Гости нервно переглянулись и кивнули.

– Идём, – матушка быстро переобулась и взяла непромокаемый плащ. – Девочку до пристани проводим, в лодку посадим, а потом в гости.

– К кому? – насторожился Кьюн.

– А много ли ты, сынок, помнишь? Предсмертного? Наверняка мало. Я предполагаю, как ты умер, – скорее всего, заболел. И вряд ли в последние дни жизни соображал и понимал, где находишься. А у меня нет над тобой власти – я с убитыми работаю. Ничем тебе не помогу. А вот моя старшая дочь – да, она поможет. И идти к ней недалече.

– А ничего, что посреди ночи? – внезапно вспомнил о вежливости парень.

– А она тебя наверняка уже ощущает и ждёт, – усмехнулась матушка Шанэ. – Не придём – сама сюда явится.

***

– Ну, где очнулся-то я помню, – сварливо бурчал Кьюн, следуя за матушкой по тёмной улице. – Ну… когда помер уже.

По-прежнему лил дождь, глухо ворчал гром, а серые тучи оплетали призрачные сети молний. Изо рта при выдохе вырывались облачка пара – вот-вот дождь сменится снегом и вступит в свои права зима.

– Это мало что даст, – отозвалась матушка Шанэ из-под капюшона. – Если человек умирает в беспамятстве, его дух тоже какое-то время в растерянности и плохо соображает. И мечется. Тебя могло унести с места смерти и в соседний город, и ещё дальше. Конечно, хорошо, что есть отправная точка для поисков. Но это всего лишь отправная точка, сынок. Так где? И когда? Во времени ты ориентируешься?

– Само собой, – обиделся парень. – Я сразу, как очнулся, нашёл мужика с газетой и посмотрел на число. И потом наблюдал и считал, пока сюда добирался.

– Погоди, дойдём, – попросила она. – Время терпит.

У лавки булочника матушка Шанэ свернула в проулок. Третий остров, торговый и оживлённый, был застроен очень плотно – тесные проулки между домов и никаких оград. И люди чаще всего жили там же, где и работали: первый этаж – лавки или мастерские, второй – спальный. И все дети матушки жили на Третьем острове, неподалёку друг от друга.

Их действительно уже ждали – в тёмном окне призывно горел багряный огонёк, а входная дверь была открыта. И старшая дочь матушки, Данэ, караулила в прихожей, одетая, несмотря на за полночь, в рабочее синее платье.

– Ма, где ты его нашла? – Данэ чмокнула матушку в щёку и с любопытством посмотрела на хмурого Кьюна. – Заболел, да? Недели две назад, полагаю. Проходите, – она закрыла дверь и поёжилась: – Гроза-то ледяная какая… Ма, у меня на ночь останешься. Девочки обрадуются – они тебя всю осень только из окна видели. И не спорь. Я знаю, что свеча у тебя с собой. Давай плащ. Мои спят давно, в дальний кабинет пойдём.

Дом дочки был одним из самых старых в Семиречье – с тремя этажами, длинными широкими коридорами и лестницами, высокими потолками и окнами в пол. И противными ледяными сквозняками, от которых не спасали ни халаты, ни жарко растопленные очаги, ни согревающие стены заклятья. Однако и Данэ, и её гости отчего-то любили это неуютное строение. На первом этаже жила её семья – муж, две дочки и родители мужа, а на втором и третьем несколько лет назад обустроили гостевой дом, и его комнаты никогда не пустовали.

Выдав матушке тёплые тапки и пушистую шаль, Данэ, зябко кутаясь в шерстяной платок, взяла с тумбочки свечу и поспешила по сумеречному коридору вглубь дома – мимо дверей первого коридора, библиотеки, кладовок и кухни, до поворота налево и дверей гостиных. Второй кабинет из-за общения с призраками она нарочно обустроила как можно дальше от спален.

– Две недели… – пробормотала матушка Шанэ, идя за дочерью. – Сынок, а папаша твой когда в храм с письмами бегал?

– Да кто бы знал… – поморщился Кьюн. – Дат-то на подделке и помолвочном свидетельстве нет. Но я могу их стащить – силы есть. Надо?

---