Ничей

Алексей Борисов

Часть первая
Козлы
Глава первая
Семейные ценности

Спикер областного парламента Хрюшников сидел за столом и ковырял в носу. Когда я сделал еще несколько шагов по ковру и присмотрелся, стало ясно, что ковыряет он не в носу, а в ухе. И не пальцем, а дужкой очков.

– Можно, Виталий Иванович? – повторил я.

– Заходи, Алексей Николаевич, – отозвался спикер. – Что у тебя там?

– Подписать кое-что надо.

Виталий Иванович вздохнул так, будто сию минуту закончил разгрузку вагона.

– Сколько раз я тебе говорил: бумаги на подпись сам не носи, передавай через консультанта? А?

– Там нюансы могут быть, Виталий Иванович. Комментарии могут потребоваться.

Спикер вздохнул сильнее.

– Комментарии потребуются – вызову. Ох, Алексей Николаевич…

– Что, Виталий Иванович?

– Всему вас учить надо. Сразу видно: не работали в обкоме.

– Да тут бумаг немного, – начал я.

Было в самом деле неловко, что оторвал занятого человека от дела. Выбил из колеи.

– Ладно, оставляй, – смягчился спикер.

Я мысленно перевел дух и приготовился дать задний ход. Тут двойная входная дверь за моей спиной скрипнула.

– Виталий Иванович, разрешите? – вслед за дверью проскрипел голос, по тембру сильно похожий на звук несмазанной петли.

Оборачиваться, чтобы понять, кто это, было необязательно.

– Заходи, Никифор Мефодиевич, – кивнул хозяин кабинета.

Обогнув меня заодно с приставным столиком, полубоком, немного шаркая при ходьбе, в святая святых законодательной власти проник консультант нашего спикера Никифор Мефодиевич Толиков. Меня он приветствовал едва заметным кивком и присел на стульчик напротив.

Никифора Мефодиевича в парламентском кругу знали все. Принят он был на полставки и отвечал за духовно-нравственную сферу. Лет ему было много. Даже очень много, и кое-кто поговаривал, что пора бы человеку на покой. В аппарате в таком возрасте уже не работали. Однако спикер к нему благоволил и принимал всегда без очереди («С острой болью», как шутил один наш коллега). Секрет проходимости был прост: во времена, не слишком отдаленные от нас, товарищ Толиков занимал высокую должность в управлении КГБ. А бывших чекистов, как известно, не бывает. Про его выдающиеся успехи на ниве нравственности и духовности ничего слышно не было, зато слухи и сплетни он носил начальству исправно.

Спикер шевельнул бровью и перестал ковырять очками в ухе. Никифор Мефодиевич покосился на меня и, приподняв скрюченное тело над столом, забормотал что-то Виталию Ивановичу в другое, свободное ухо. Спикерская бровь поползла вверх. Я попробовал прислушаться.

– Алексей Николаевич, погуляй! – оборвал мои попытки спикер.

Подрагивая кистью правой руки, Никифор Мефодиевич продолжил едва слышное бормотание. Мне почудилось, что прозвучала знакомая фамилия, но проверить это ощущение я объективно не успевал.

Предупредительнейшая Алевтина Викторовна в первой приемной читала популярный у аборигенов таблоид «Энциклопедия здоровых импульсов». По-моему, ту ее часть, где повествуется о внебрачной жизни эстрадных звезд.

– Что-то у нас Никифор Мефодиевич какой-то взволнованный, – попытался я прозондировать почву.

– Ой, не знаю, Алексей Николаевич, – откликнулась она, подняв голову от газеты. – Ничего не говорил, сразу вошел.

Пришлось мне отправиться восвояси. Там, под дверью моего кабинета, переминался с ноги на ногу очередной гость. Я мысленно застонал, потому что после визита к спикеру, как всегда, хотелось немного побыть наедине с собой. Да и голова после вчерашних излишеств еще побаливала.

Гостем оказался собственный корреспондент агентства «Интерксерокс» Василий Онищенко.

– Привет! Какие новости у пресс-службы? – заулыбался он.

– Спикер с утра ковырял в ухе, – ответил я.

– Что?

– Ничего. Шутка, – я погремел ключами. – Заходи, раздевайся, ложись.

– Сам всё шутишь, – сказал Онищенко, усаживаясь на стул. – Скучно живете у себя в парламенте. Ни скандалов, ни сенсаций.

– Стабильность в регионе. Всё под контролем.

– Давай, что ли, сами что-нибудь придумаем, – продолжал развивать свою мысль Онищенко. – Нельзя же так постоянно.

– Кто сказал, что нельзя? Ты вон у губернатора бываешь на брифингах, вот и попроси его подкинуть парочку сенсаций.

– Там у нас договорные обязательства знаешь, на какую сумму?

– Знаю. Кофе хочешь?

– Растворимого?

– Ну, ты буржуй! – я изобразил на лице праведный гнев. – У нас организация бюджетная, бедная. Другого напитка не держим.

– Знаем, какая вы бедная организация, – усмехнулся Онищенко. – Ладно, наливай.

– Налью, когда закипит. Включи чайник, – и я потянулся к свежим газетам. – Прессу вот еще не видел. Может, там и есть какой-нибудь скандал.

– Я тоже не видел, – оживился Онищенко. – Дай мне что-нибудь из ненужного.

– Всё у нас нужное, всё важное. Держи вот «Факты и комментарии», насладись пока.

– Да чем там наслаждаться?

– Версткой насладись, если больше нечем, – посоветовал я, листая одной рукой «Негоциант».

Электрочайник забулькал и щелкнул.

– Смотри-ка, твоего начальника приложили, – сказал Онищенко.

– Хрюшникова?

– Нет, Забегалова.

– Тоже мне начальник… Кого-кого приложили? – от удивления я даже отложил «Негоциант».

– Забегалова.

Я действительно оторопел.

Управляющий делами областного парламента товарищ Забегалов был в аппарате личностью легендарной. Спикеры сменяли друг друга, а Валентин Юрьевич не только оставался на плаву, но с каждой такой сменой двигался наверх. В прошлом деятельный комсомольский вожак, первый и единственный публичный шаг он сделал, издав книжку. Произведение представляло собой адаптированный вариант старой курсовой работы Валентина Юрьевича. Из работы был убран эпиграф (цитата из доклада Брежнева съезду КПСС), а сам текст практически не претерпел изменений. Курсовую работу студент Забегалов посвятил истории вузовской комсомольской ячейки. В современном кратком предисловии к ней говорилось, что задача воспитания молодежи – одна из важнейших на нынешнем этапе развития. На этом вся публичность Валентина Юрьевича закончилась. Дальнейшая его деятельность протекала под плотным покровом канцелярской тайны…

Я пробегал глазами полосу «Фактов и комментариев», когда в кармане задергался мобильник. Режим вибрации я включал, идя на высочайший прием, а потом порой забывал отменить. Номер был знакомый.

– Давай чуть позже перезвоню, а?

– Как куролесить, так сейчас, а как поговорить, попозже? – раздалось в трубке.

– Давай, давай. Потом наберу. Народ у меня, – я дал отбой.

И тут, как будильник «Маяк» (у меня в детстве был такой), пулеметно затарахтел аппарат внутренней связи. Онищенко сочувственно посмотрел на меня.

– Алексей Николаевич, зайдите ко мне.

Это был голос управляющего делами.

Лифт вознес меня тремя этажами выше. Здесь ремонт был явно лучше и свежее, чем у нас. И пол коридора устилала ковровая дорожка не грязно-красного, а зеленого цвета, успокаивающего нервы. Прикидывая возможный ход беседы, я двинулся в сторону приемной управделами. Одна из дверей на моём пути была распахнута, и красовалась на ней табличка «Ядрёная Россия». Миновать ее ускоренным шагом не удалось.

– Алексей Николаевич, можно вас на минутку?

То был помощник лидера фракции Ростик – точнее, Ростислав. Вполне безобидный молодой человек с румянцем на щеках. Лидером числился спикер Хрюшников, само собой, на чужом этаже почти не появлявшийся. Зам спикера по фракции, депутат Филейкин, тоже был в партийном кабинете редким гостем. Так что Ростик сиживал тут, под знаменем с медведем, в гордом одиночестве, периодически отбегая на задания.

– Ростислав, не могу сейчас. К Валентину Юрьевичу иду.

– Алина Вениаминовна просила.

Я мысленно дернулся.

– Давай минут через двадцать, ладно? Позвони мне или просто заходи.

И, наконец, толкнул дверь приемной.

Приемная управделами была местом общего пользования. В том смысле, что Валентин Юрьевич делил ее с двумя своими ассистентами – товарищами Власьевым и Лесных. Их дверь, тоже общего пользования (одна на двоих) была слева, его – справа. В самой приемной сидели две секретарши. Одна из них, Ульяна, как обычно, улыбнулась мне. Другая, Лариса, была явно не в духе. И я, кажется, уже догадывался, почему.

– Валентин Юрьевич один?