– Границы районов, – кивнул я, вспомнив то, о чем говорил Голос.
Значит, наказан действительно не весь Город, а только мы.
– Я прочертил там небольшую линию границы красным, сколько успел разведать. Теперь хотя бы знаем, где спасение. Да, дядя Шип?
Вопрос, что называется, со звездочкой. С одной стороны, Крыл прав. Там есть вода и тепло. Это из плюсов. Из минусов – мы не знаем, что нам грозит, с кем придется столкнуться во время путешествия и кто ждет нас в конечной точке. И опять же, нам нужно будет отстраивать укрепления заново. Здесь мы максимально защищены, даже от проклятых грызунов, крохотная часть полчищ которых таки добралась до высоких стен нашей крепости и была незамедлительно уничтожена.
– Надо думать, – сказал я.
– Ой, Шипик испугался, – прокомментировала мои слова Бумажница. – Храбрый Шипик наложил в штаны. Он готов всю жизнь прожить в этой ледяной цитадели, лишь бы не высовываться за стены.
– Заткнись! – буркнул я.
– Да я вроде молчу, дядя Шип, – пожал плечами Крыл.
Дожили, я теперь на валькирию вслух реагирую. Тревожный звоночек. А что будет дальше?
– Что-нибудь еще заметил? – спросил я Крыла.
– Два новых очага, – отрапортовал пацан. – Я их там пометил. Небольшие, кстати. Можно их…
– Нет, – резко обрубил я, зная, к чему клонит Крыл. – В жопу Голос и его игры. Пусть сам вычищает свои очаги. Рисковать не будем.
Разведчик пожал плечами, даже не пытаясь оспаривать мое решение. Знал, что это все равно бесполезно. Я же продолжал изучать карту: шесть очагов, два из которых свежие и на значительном расстоянии друг от друга (появились явно после очередной волны), корявые пометки Крыла по поводу целых кварталов, жирная красная точка в отдалении… Так, стоять-бояться!
– Это что за отмеченная фигня к западу от ближайшего к нам очага? – спросил я.
– А… я еще не говорил, что ли? – протянул пацан, но глаза забегали.
Вот много чего Крыл умел, а вранье в список его талантов не входило. С точки зрения житейского быта – плохо, для меня же – просто отлично.
– Рассказывай.
– Помнишь алтарь за кварталом людоедов? – сказал Крыл и поежился. Явно не от холода, пацан уже отогрелся.
– Ну!
– И этого ненормального, который там был?
– Крыл, не тяни кота за причинно-следственные связи.
– Вот там что-то похожее. Точнее, такой же мужик. В плаще длинном с капюшоном, и все такое. Только он странный…
– А первый-то был нормальный, я и забыл.
– Нет, дядя Шип. Он неподвижно стоит, вроде статуи. А глаза живые. Я когда приземлился там, на него взглянул – кожа дыбом встала. Захотелось бежать куда подальше. Хотя, чего там, я и сбежал. Духу не хватило вернуться и осмотреть все как следует.
Наверное, Крыл – единственный из нас, кто мог говорить о своем страхе искренне. Ему многое прощалось в силу возраста. Меня самого пробрало при воспоминании о проклятом жреце, но был и еще один интересный момент. Фанатик представлял собой нечто вроде живого существа, которое, как подсказывало мне внутреннее чутье, вполне можно поглотить и на время забыть о грозящем сумасшествии.
Осталось всего ничего – дождаться волны, когда вся мерзость выползет наружу, а статуя оживет. Вот это существенный минус, учитывая, что последняя волна была неделю назад. А выходить придется заранее, туда пехом часа четыре, если не больше. И что делать?
– Дядя Шип, только не говори, что ты собрался…
– Хорошо, не буду, – ответил я. – Все, Крыл, иди отдыхай, мне подумать надо.
Этого мне сделать, конечно, не дали. Бумажница была тут как тут.
– Что, Шипастый, собрался куда-то? Даже чайку не попьешь? Зачем подставлять под удар всю группу? Нам же так хорошо с тобой.
Пришлось применить немалую выдержку, чтобы ничего не ответить ей. Кстати, остальных пару дней вообще не слышно. Хотя Женщина и тот же Хриплый любили поболтать. Что с ними эта стерва сделала?
Но в одном Бумажница была права: рисковать остальными ради собственного психического здоровья – это слишком даже для такого эгоиста, как я. Оставалось одно, самое мерзкое и неприятное – разговаривать. А точнее, признаваться в своей ущербности.
– Ужин! – совсем кстати крикнула Гром-Баба.
– Сейчас Слепого позову, – ответил ей я.
– Так не время же, – вроде как засомневалась танк, но так, вполсилы.
Будто я не слышал, как она каждую ночь с недовольным бурчанием растирает худое тело старика какой-то разогревающей мазью. Холод Слепой переносил хуже всех – быстро замерзал, долго отогревался. Но не жаловался и даже попытался обидеться, когда я предложил совсем снять его с караула.
– Да смысла там нет оставаться, ветер вон какой поднялся. Хозяин собаку из дома не выгонит.
– Я с тобой, – словно из ниоткуда, возникла моя пассия.
– Алиса, ну не сейчас.
– Я соскучилась, – стала настаивать она.
Я понимал, о чем говорит кровавая ведьма. После небольшого расширения квартиры мы могли с легкостью забыть о личной жизни. Теперь каждый чих, вздох и скрип кровати слышала вся группа. Ну, мне разве что в этом плане полегче, когда внутри головы работает свой белый шум.
Либидо Алисы сопротивлялось нашему общежитию всеми силами. Я уже даже стал проклинать свою очередь караула. Не то чтобы я не любил секс, но пыхтение на холодном чердаке одетым, как капуста, можно было назвать именно одним словом – ебля. Блядский цирк с конями, я в главной роли.
Иногда – на что сейчас и надеялась моя пассия – мы уединялись в подъезде, но и то после долгих уговоров Алисы. Все-таки прошла дворовая романтика молодости. Теперь бы кровать поудобнее, квартиру потеплее да спину потом мазью Гром-Бабы намазать. Как там говорил Ширвиндт: «После того как я продал дачу и стал импотентом, почувствовал себя счастливым человеком». Ну, дачи, допустим, у меня никогда не было. Осталось дело за малым.
– Алиса, есть моменты, когда мужчине надо побыть одному, – я погладил ее по волосам. – Умные покупают гараж. Глупые сидят на скамеечке и пьют пиво. Идиоты идут на холодный чердак за Слепым.
– Достало все это! – хотела было возмутиться она, даже голос повысила, но, увидев мой взгляд, закончила фразу шепотом.
– Понимаю, – я постарался ответить максимально спокойно и не слушать едкие уколы Бумажницы. Та, собака сутулая, снова проснулась. – Потерпи немного.
– А что изменится?
– Все изменится.
Я вышел из квартиры и еще с минуту стоял на лестничной площадке. Холод медленно, но неотвратимо забирался под плотный полушубок. Но тут хотя бы было спокойно.
– Хорошо иногда побыть одному, да, Шипастый? Собраться с мыслями, – хохотнула валькирия.
Сука, такой редкий момент испортила. Ладно, значит, за Слепым. Тот встретил меня с удивлением и радостью. А когда я сказал, чтобы он шел в квартиру, даже спорить не стал. Бедняга. В одном Бумажница была права: Слепому все это дерьмо дается еще сложнее, чем остальным. Можно растереть суставы мазью, отогреться от холода под байковым одеялом, но от старости таблеток не придумали.
Внутри Слепой бросился к буржуйке, разминая озябшие пальцы. Его очки запотели, и теперь он опять напомнил мне какого-то маньяка, ну, разве что невероятно замерзшего и ослабленного. Я дал ему немного времени согреться, после чего тронул за плечо.
– Пойдем поедим.
– Иду-иду, Шипаштый, – улыбнулся он, принявшись протирать очки.
За разложенным кухонным столом уже расположилась вся честная компания. Гром-Баба разливала ароматный гороховый суп с тушенкой по тарелкам. От запаха заурчало в животе.
Группа ела бодро, быстро стуча ложками по дну керамической посуды. Вместе с тем все были нахмурены, будто сосредоточены. Однако я знал истинную причину общей немногословности. Они подавлены. Моральный дух группы упал до плинтуса, да там и остался. Наверное, именно в этот момент я принял окончательное решение. Поэтому, дождавшись, пока все доедят и Гром-Баба начнет наливать чай, я сказал то, о чем еще недавно опасался и подумать:
– Нам надо уходить отсюда.
Я смотрел на изменившиеся лица, которые вдруг покинула серая хмарь. Они неожиданно наполнились жизнью. Алиса, Кора и Псих заулыбались. Гром-Баба нахмурилась. Слепой глубоко вздохнул, а Крылатый ухмыльнулся сам себе. Я смотрел на них и думал, что говорить, куда нам стоит заскочить по пути, пока не буду.
– И мне надо сказать вам еще кое-что. Мне кажется, я схожу с ума…
Глава 2
Последующие несколько дней были посвящены предстоящему уходу из квартала, который по-настоящему стал нам общим домом. Не думал, что когда-нибудь скажу подобное, однако мне даже было жаль оставлять место, которое с момента моего появления в Городе стало своеобразной тюрьмой, а потом превратилось в нечто родное.
Все новое всегда невероятно пугает. Оттого люди годами жалуются на крохотную зарплату, но не пытаются найти другую работу. Деревенские сетуют на гибель села, без всяких попыток куда-то переехать, а просто шагают к бабке Агафье за пол-литрой самогона. Женщины плачутся родственникам на побои мужа и в то же время с недоумением воспринимают предложение уйти от тирана.